Из записок протоиерея Константина С. из города N-ска Архангельской области, переданных его дочерью Людмилой для сохранения и, возможно, публикации

Была у меня прихожанка по имени Ханна. Приехала она с мужем на Русский Север во времена Никиты Хрущёва из далёкой Черновицкой области. Этот край Советского Союза на границе с Румынией и Молдавией славился солнечной погодой и большими урожаями кукурузы, культивация которой проходила в стране тогда повсеместно.

Зазвали их трудиться на Крайний Север обещанием больших заработков. Хотя Ханну больше заинтересовала перспектива увидеть белых медведей, которые, по утверждению сотрудника комсомольской организации, рекрутировавшей молодёжь южных регионов для работы на Севере, там свободно гуляют по улицам городов.

Поселили завербованных в бараке леспромхоза, который располагался в одном из лесных посёлков. Там люди переиначили её имя: половина стала называть её Анной, а другая часть, в том числе дети, а позже и внуки, – Галиной. Первое время муж Ханны, Василий Иванович, работал простым лесорубом. Но в семидесятые годы он, по убеждениям, стал членом Коммунистической партии, и это подтолкнуло в гору его карьеру – к сорока годам был уже главным инженером автохозяйства, хотя и образование имел, как говаривал, четыре коридора и ФЗО. В школах фабрично-заводского обучения на базе промышленных предприятий и строек по шесть месяцев обучалась тогда сельская и городская молодёжь с любой общеобразовательной подготовкой. Отправила туда Василия его мать – ведь муж её пропал без вести на фронтах Великой Отечественной, а одна она не могла прокормить всех детей. В ФЗО же обеспечивали обмундированием и хорошим питанием. Правда, и требования дисциплины в таких школах были суровые – за нарушение предполагалось наказание в виде заключения в трудовую колонию сроком до года. После ФЗО Василий служил в армии, где дослужился до сержанта, став заместителем командира взвода. Вот с этим образованием его и произвели в начальники.

Ханна же почти всю жизнь работала простым обрубщиком сучьев на лесозаготовке. Труд этот был связан с постоянным нахождением в лесу: зимой – по пояс в снегу, весной и осенью – под проливными дождями. Там, в этой тайге, Ханна оставила своё здоровье, так что к сорока годам ходила с трудом.

Родители её были верующими людьми, и выросла она в атмосфере постоянной молитвы, регулярных постов и долгих церковных служб. В зрелом возрасте Ханна, порвавшая в молодые лета с традициями своей семьи, стала задумываться о Боге и о душе. К тому же ей хотелось вернуть потерянное здоровье – лечить её к тому времени врачи фактически отказались, так что обрести силы ей мог помочь только Бог. В советском рабочем посёлке не могло быть храма, да и верующих было немного, так как собирали в такие населённые пункты исключительно комсомольцев и коммунистов. Правда, жили там депортированные из Одессы немцы-лютеране, которые собирались на молитвенные собрания в большой тайне – под прикрытием семейных торжеств. Хоть они и не были православными, но там можно было услышать живое христианское слово. К одной такой общине и прилепилась за неимением ничего другого Ханна.

Первые лютеранские братские общины немцев в СССР зародились в военные и послевоенные годы, став наследницами «Движения пробуждения» российских немцев. Пасторов не было – большая их часть сгинула во времена гонений на верующих. И руководили собраниями наиболее знающие и опытные братья. В этих лютеранских общинах проходили еженедельные богослужения длительностью часа два, называемые «часами», на которых все верующие исполняли песнопения из книги «Духовных песен немцев», читалось и разъяснялось Священное Писание, произносилась общая молитва. Вот на такие собрания и ходила Ханна. Мужчины и женщины на них сидели отдельно. Хотя у лютеран и есть Библия в переводе Лютера, которой они обычно пользуются в Германии, но за неимением оной в России они пользовались Библией в синодальном переводе. Она открывалась наугад, и три брата, «исполнившись Духа Святого», комментировали выпавшие стихи, «как Дух давал им провещевать» (Деян. 2, 4). Во время молитвы вся община должна была стоять на коленях и молиться вполголоса. В такие моменты Ханна оставалась сидеть на скамье, так как ноги плохо её слушались и сильно болели в коленях. Во время молитвы каждый произносил что хотел, а Ханна просила здоровья себе, супругу и троим своим детям.

Но вот что внутренне смущало Ханну на собраниях лютеран: она чувствовала себя предателем веры своих предков – православия. Ей не хватало храмовых богослужений и участия в Таинствах так, как в детстве. При этом она была благодарна общине за чтение и разъяснение слова Божьего. В этом они видели не просто средство передачи информации – это они считали путём личной встречи с Богом, на котором следовало прийти к пониманию того, что Бог гнева одновременно есть и Бог великой благодати.

Василий, когда дознался, что Ханна каждую неделю ходит к немцам, сильно ругался, так как, по его мнению, это могло погубить его карьеру. А именно в тот год ему одному из немногих в посёлке провели телефон – символ настоящего советского руководителя. После этого Ханна стала ходить на собрания лютеран крайне редко и тайно.

В 1980-х на фоне потепления отношений с Германией немцы из посёлка исчезли, разлетевшись в поисках лучшей жизни по городам Советского Союза или вернувшись на историческую Родину. Так Ханна лишилась и этой отдушины.

Наступила перестройка, принёсшая потепление в отношении к верующим. Вышло тогда послабление Ханне в работе – перевели её из леса в кочегарку истопником. Труд в котельной был намного легче, чем в тайге, здесь при больных её ногах можно было спокойно доработать до пенсии. К тому времени дети Василия и Ханны выросли и разъехались по всей Архангельской области – кто дальше, кто ближе. Как-то раз, будучи в отпуске, наладилась Ханна в гости к своей дочери в город. Там она увидела настоящий действующий православный храм и, обрадовавшись, решила на следующее утро посетить службу. Так я и познакомился с Ханной, которая в тот раз истово исповедовалась за всю жизнь. В покаянии она особенно переживала за годы участия в собраниях лютеран и о том, что с детства не была в храме. Сколько сил мне стоило убедить её, что не она, искавшая все эти годы встречи со Христом, в этом виновата, а попущенные Богом условия нашей жизни. После этого она причастилась Святых Таин Христовых. С тех пор участие в Евхаристии стало средоточием её жизни. В моменты соединения со Христом лицо Ханны преображалось – в ней виделся человек, переживающий во глубине своего сердца собственное воскресение, делающее его причастником Воскресения Христова.

Молиться открыто Ханна не могла, и я дал совет не смущать мужа, а обращаться к Богу тайно, про себя. Для этого я подарил ей небольшой молитвослов, карманное Евангелие и несколько маленьких икон, среди которых был складень со Спасителем и Божией Матерью. С этой иконой и вышел у Ханны смущающий случай. В те годы жила она с мужем уже в собственном доме, обзаведясь обширным подсобным хозяйством и огородами. В один из летних вечеров молилась она в сарае, в который часто ходила, чтобы накормить скотину. Да и выронила тот складень на мостках, ведущих к дому. Растерянно она ходила по этой тропке, ища пропажу. А нашёл икону внук, гостивший у бабушки с дедушкой на летних каникулах. Не понимая смысла своей находки, мальчик решил отдать её деду Василию. Тот, брезгливо посмотрев на образ, не взял его в руки, проговорив: «Отдай это бабушке, может, ей Боженька здоровья подаст. Или попы чего вымолят». С тем и ушёл дед в дом. Ханна взяла икону и заплакала, то ли от обиды, то ли от радости, что обрела дорогую сердцу икону.

Шло время. Каждый год, несмотря на свои немощи, ближе к Пасхе Хана приезжала ко мне в храм на исповедь и причаститься. Наступило начало нового тысячелетия. Умер от приступа астмы в районной больнице Василий Иванович. Очень просила Ханна отпеть супруга и поминать его на проскомидии. По её словам, нельзя было назвать мужа совсем уж неверующим. Да и был он крещён во младенчестве, всё детство регулярно причащался. Постоянно он вспоминал колодец во дворе дома своей матери в Черновицкой области, водой из которого его крестили. А настроило его против Церкви то, что во время оккупации местное священство шибко дружило с бессовестно грабившими население захватчиками – румыны забирали последнее, обрекая людей на голодную смерть. В те годы в плодоноснейшем регионе дети пухли от голода, а у их матерей не было сил даже плакать. Этого Василий не мог простить духовенству всю жизнь. Но по вере Ханны и из любви к ней я отпел её мужа. И до сих пор поминаю его на литургии и на панихидах.

Спустя ещё пару лет приехала ко мне Ханна совсем ослабшая. Тогда мне подумалось, что это последняя наша встреча. После исповеди обнял её и назвал исповедницей, на что она, смутившись, сказала: «Какая из меня христианка? Вот и среди лютеран была, и полжизни в храм не заходила». Я обнял её ещё раз, подарил просфору и благословил. На проповеди тогда я много говорил об исповедниках ХХ столетия, о трудном и порой причудливом пути их жизни, ведомом одному Богу. И ещё сказал про бабушек, которые в советские годы хранили живую веру, поддерживали храмы, молились, тайно крестили своих детей, не имея возможности рассказать им о Боге, чтоб не лишить их образования. В новой России, когда появилась возможность, эти женщины стали собирать «двадцатки», восстанавливать разрушенные храмы или строить на свои мизерные пенсии новые. А как они радовались тому, что в церквях появилась молодёжь, образовывались монастыри, появились семинарии! Наши «белые платочки» обладали великим терпением, трезвостью, сострадательностью, желанием помочь каждому ближнему, и венчала все эти достоинства любовь. Любовь к Богу и к людям, как и заповедовал нам Христос.

…А Ханны я с тех пор не видел. Всё думаю поехать в её посёлок и узнать, что с ней сталось. Да вот только болезни превратили каждый день мой в настоящее испытание. Но будет не как я хочу, а как Бог даст. Может, ещё и соберусь.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска