Шахтёрская церковь

Идём вокруг храма Святой Варвары. Игумен Николай (Беловолов) объясняет происхождение железных механизмов, стоящих во дворе: «Это проходческий струг с шахты “Северная”». – «Проходческий что?» – «Струг, от слова “стругать”».

Храм-памятник Святой великомученицы Варвары в Воркуте

Игумен Николай (Беловолов)

«Это проходческий струг с шахты “Северная”»

Кое-где лежит снег, по которому задумчиво ходят чёрные птицы. Интересно, сойдёт ли он к началу лета, до которого считанные дни? Накануне я проваливался в сугроб множество раз, пытаясь добраться до реки. Называется она, как и город, Воркута.

Не добрался, но зато увидел на другом берегу заброшенный посёлок Рудник. Зрелище завораживающее! Ржавый пешеходный мост ведёт к белеющим на склонах безжизненным сталинским домам без окон – впечатляет. Есть такой жанр в фантастике – постапокалипсис, описывающий мир после катастрофы. Здесь всё выглядит именно так. Не могу понять, почему из этого места ушли люди. Здания в Руднике куда лучше тех, что строят в наше время.

В белую ночь смеркается так, что город словно заливает тусклым сиреневым светом. Все попытки добраться до моста были обречены – наткнёшься то на ручей, то на овраг. Расспрашивать бесполезно: старожилов осталось слишком мало, чтобы показать дорогу, а остальные смутно себе представляют, где что находится. Устав от бесплодных попыток, повернул обратно.

Майская ночь в Воркуте

* * *

– Другого такого места, думаю, в республике нет, чтобы рядом с храмом была историческая экспозиция, – говорит отец игумен о музее при его церкви. – Мы её создали сами. И дали ей название «Шахтёрам Арктики». Вот вагонетка, а это так называемая коза. На стенде рассказывается о разведке и угледобыче в Воркуте. Здесь схематическая карта Воркуты: сколько было посёлков, сколько осталось, какие и где были предприятия. Такой музей… А за алтарём храма мы поставили памятные плиты с именами погибших шахтёров, увековечили память более 2 400 горняков. Люди часто к ним подходят.

«Карта Воркуты: сколько было посёлков, сколько осталось, какие и где были предприятия»

«За алтарём храма мы поставили памятные плиты с именами погибших шахтёров»

– Какая авария была последней?

– Из крупных – на «Северной» в 2016 году. Вот фотографии. На них шахтёры, горноспасатели, строители, погибшие в шахтах.

Отец Николай продолжает рассказ, а я, слушая, всё смотрю на железные агрегаты под открытым небом, на лица, что на снимках, на плиты с именами. Мне кажется, в каждом селении, где есть церковь, должно быть так.

На цокольном этаже

Следующее утро. Разговор в трапезной. У Елены Николаевны Боле, старосты храма и историка, уехавшей потрудиться в Воркуту из Сыктывкара, спрашиваю:

– Когда начнётся ледоход?

– Ненцы уже забрали детей из интернатов, а они знают, когда открываются реки. Значит, скоро.

– Видел вчера Рудник, правда издалека. А вот до реки так и не добрался.

– Представляете, на этих берегах геолог Чернов увидел когда-то выходы каменного угля. А с Рудника и началась Воркута. Шикарное зрелище! Есть что посмотреть – люблю там гулять. На Воркуте сидели в лагерях талантливые люди, в том числе архитекторы, они его и построили. В посёлках роскошные дома культуры с колоннами. На весь Сыктывкар я помню только два здания с такими колоннами – библиотеку и Дом профсоюзов, а ведь это столичный город. А тут в каждом посёлке были большие здания, построенные в стиле сталинского классицизма.

– В тундру часто выезжаете?

– Я особо не люблю туризм. Просто пойти в горы или ещё куда – этого я не понимаю. Но почти десять лет выезжала со своим отрядом в поисковые экспедиции в места боёв Великой Отечественной. Бывало, в Мурманске сядешь на сопке, смотришь: о-о-о, какая страна огромная, это всё Родина моя!

К разговору присоединяется прихожанка Светлана, до сих пор молча сидевшая за столом. Она спортсменка. Говорит:

– Для меня природа – вторая Церковь. Там ты наедине с собой, наедине с Богом.

– Я и выросла в деревне наедине с природой, – отвечает Елена. – Но когда всё лето за брусникой ходишь и поднимают тебя ни свет ни заря спящую, как-то не до красот.

На цокольный этаж спускается отец Николай. Прислушивается – темы в трапезной поднимаются, можно сказать, вечные.

– Сейчас посмотришь на детей – ничего не умеют, – говорит отец настоятель и вспоминает, как однажды ездили на рыбалку с епископом Иоанном (он возглавлял Воркутинскую и Усинскую епархию в 2016 году, потом его в Москву перевели): – Владыка предложил взять своего алтарника Артёма. «Хорошо, – говорю, – только нянчиться с ним не буду. Удочки и снасти на мне, остальная экипировка на вас». Обычно я беру с собой про запас сапоги, носки и прочее – мало ли что случится. И чаще всего пригождается. Двадцать километров по тундре – и мы на месте. После третьего заброса попался крупный хариус. Показываю владыке и Артёму: «Видите, рыба здесь есть. Ловите, а я отойду, люблю один рыбачить». Рыба шла хорошо. Что поймал – почистил и посолил. Иду глянуть, как там мои спутники. На стоянке их нет, но рыба в ведре присутствует – нечищеная. Приходит Артём. Спрашиваю: «Ну как дела?» Он говорит, что набрал воды в сапоги, и объясняет, что дела не очень. «Ладно, – успокаиваю, – переобую тебя сейчас. А что рыбу-то не почистили?» Ножа, оказывается, нет. Даю свой – чисти. «А я не умею», – признаётся. Человек после вуза, а рыбу разделывать не научился. Говорит, у них дома мама её чистит. Да что там! К нам такие приходят, что гайку от болта отличить не умеют.

– Душераздирающая история, – комментирую я.

Батюшка смеётся, потом опечаливается:

– Смотрю я на них и вижу: мало кто пригоден к жизни.

– К какой жизни? Отче, чему можно научить в квартире? – пытаюсь защитить молодёжь.

– Почему в квартире? – откликается он. – Тундра кругом. Грибы, ягоды, рыба, дичь. Вперёд! Детей вывозите, всему обучайте. Защитники живой природы спрашивают, мол, зачем нужна охота, если в магазинах всё есть. «Прививать навыки, – объясняю. – Ведь мало ли что может случиться, мало ли что со страной может произойти. Любая авария, будь то на транспорте или ещё где, и прочее – и нужно будет уметь и жилище соорудить, и костёр развести, и еду добыть». Мы – трое братьев: отец Рафаил, отец Павел и я, – когда молодыми ещё служили в Жешарте, то и стирать умели, и готовить, и по хозяйству всё, что нужно, делать. С детства всему были родителями научены. Не всему сразу научились. Помню, как-то раз, когда мне было лет десять, курицу прямо с потрохами сварили. Но старались же!

– Жизнь заставит, и нынешние научатся, – пытаюсь утешить.

Кошка и мышки

Пьём чай. Отец Николай делится наболевшим:

– Мышки у нас вроде появились, а может, лемминг на весеннем переходе в храм заглянул. Зимой – свои прелести, ближе к лету – свои. Помнится, когда построил на кладбище часовню, была зима лютая-прелютая. Мы делали с ребятами ремонт: полы перестилали и иконостас нужно было установить. И как-то раз слышу: «У нас какой-то зверь завёлся под часовней». – «Да вы что? А какой зверь?» – «Не знаем. Он от нас скрывается, но как стемнеет – видим глаза».

Думаю, может, норка или песец, а то и хорёк – кто угодно из тундры мог пожаловать. Прошу присмотреться, выяснить, что за зверь такой. А нашу прихожанку Лидию, которая в лавке сидела, попросил, чтобы она что-то подбрасывала к лазу этого неизвестного зверька. И стала она его прикармливать. Но кого именно – мы не знали. Когда зверёк стал доверчивее к нам относиться – кормят же! – выяснили, что это кошка. Одичавшая – в тундре жила, а тут морозы. Лидия стала её жалеть, мол, замёрзнет, может, к себе забрать. Говорю ей, что есть такие душегреечки меховые, попробуй найти. Нашла, принесла. «На лоскутки, – предлагаю, – порежь и возле лаза к ней положи, она их перетаскает и сделает гнёздышко». Потом интересуюсь, что с лоскутками. Оказалось, кошка их действительно к себе в норку унесла. Она всё больше к нам располагалась, в часовню стала заходить. Перед отпевами её пытались выгнять. Но для отпева нужно гроб с усопшим занести – и как только дверь открываем, кошка обратно в часовню и под лавку. А во время отпева вылезала оттуда и начинала ходить.

Одна женщина всё ею восхищалась, а кошка и правда довольно симпатичная – трёх- или четырёхцветная – и ласковая. Но был у нас один брат, который сильно против кошки ополчился. «Выгнать, – говорил, – надо, отдать кому-то». Я ему: «Раз она к нам прибились, значит, это неслучайно. Господь её привёл». И буквально на следующий день началось нашествие мышей. Маленькие такие, без числа, как живой ковёр на полу. И ничего против них не помогает. Поэтому нам Господь кошку-то и послал. А в Жешарте, помню, было нашествие леммингов – целые полчища через храм прошли, всё, что смогли, изгрызли: и свечи, и книги.

Ещё у нас была крыса домашняя. На плече таскал. Как у пирата Флинта попугай. Но сколько её ни корми, всё равно кусалась. Не сильно, правда. А кошка – совсем другое дело.

Детский смех

– У нас при храме обретаются два мальчика и две девочки: Руслан, Коля, Ярослава и Алина. А ещё Даниил с ними дружит, – отвечает Елена на мой вопрос, что за детвора уже второй день веселится на крыльце, время от времени забегая в церковь и спускаясь в трапезную.

– Это наши, – продолжает она. – А привели их вовсе не родители. Сами зашли, когда мы только начали здесь служить. Но не сразу, всё никак не могли решиться. Заходят – и такие глазки! Объясняю им, что креститься надо так-то, кланяться туда-то. Поучила, в общем, немножко. Они глазками хлопают, мало что понимают, но потом пообвыклись. Вместе пьём чай, полы моем. Ёлку на Рождество помогали украшать. Когда освоились, у нас стало слишком шумно, пришлось немного пожурить. Стали потише, но некоторые прихожане всё равно жаловались. И тогда наш батюшка с амвона сказал им: эти дети хотя бы в храме, а где ваши дети и внуки, дорогие прихожане?

Стали ребятки задерживаться на службах. Как-то Ярослава пришла без Алины и всё богослужение писала ей эсэмэски: как ей страшно, в смысле стеснительно. Первый творческий их дебют случился на наш престольный праздник, 17 декабря. Выучили стихи – Коля, Алина и Ярослава. Пришли красивые, нарядные, девочки в белых блузочках, в платочках. Как раз владыка у нас тогда служил. Коленки у них дрожали, но стихи, посвящённые великомученице Варваре, прочли. Постепенно обвыклись, начали исповедоваться, причащаться. Не с первого раза. На Пасху исповедались, почти причастились, но тут одна наша бабушка захотела их угостить шоколадкой. Шуршала ею, шуршала, а потом не выдержала и выдала им в руки, так что дети причастились в другой раз.

– Если в церкви смеются дети, значит, у храма есть будущее, – завершает рассказ Елена Николаевна и добавляет: – Они хотели бы с вами поговорить. Узнали, что вы из газеты.

«Если в церкви смеются дети, значит, у храма есть будущее»

Отправляемся на крыльцо церкви.

– Что рассказывать-то? – спрашивают меня дети.

– Базар фильтруйте, вас записывают, – предупреждает остальных один из них.

Смеюсь. Спрашиваю:

– Почему вы сюда ходите?

– Я пришла сначала с Алиной первый раз, – говорит Яра. – Нам тут весело. С тётей Леной и отцом Николаем общаемся, стишки рассказываем.

– Меня завели сюда вот эти люди, – говорит Коля, показывая на девчонок. – Потом я начал ходить в храм. И с тех пор не могу оторваться.

– Меня пригласили девочки Яра и Алина. Я пришёл в храм и теперь тут, – признаётся Руслан.

– Вы дружите с девочками? Такое редко бывает, – обращаюсь к мальчишкам.

– Мы все учимся в одном классе. Кроме него, – кивает Коля в сторону Руслана, а потом неожиданно добавляет: – Руслан мой дядя.

– Кто-кто? Руслан?

– Это мой племянник, – подтверждает Руслан, который младше Коли года на два.

– А меня Яра попросила сопроводить в храм на Пасху, – говорит Алина. – Мы долгое время не могли зайти – спорили, кто зайдёт первым. А потом отец Рафаил завёл.

– А как вас родители отпустили поздно ночью на Пасху?

– Они нас и подвезли на машине.

– На Рождество только я была, – говорит Яра. – А на Пасху Алина пришла на ночёвку и нас отвела наша мама. А Коля пришёл с Русланом. Поучаствовали в крестном ходу с лампадками, было круто. Холодно, но круто.

– Коля у нас воцерковлённый мальчик, это он Руслана и привёл, – подтверждает Елена Николаевна. – А как первый раз исповедались, причастились, помните?

– Мне тётя Лена предлагала на Рождество, а я на Пасху согласилась, – вспомнила Яра. – Очень боялась, руки тряслись. А когда исповедалась, заплакала, даже выбежала из храма, такие ощущения были после первого раза. А дальше уже не страшно.

– Я тоже исповедался, – говорит Коля. – Но страшно, страшно.

– Помнишь, Коля, как ты отошёл и сказал: «Яра, отец Николай всё знает»? – напомнила Елена Николаевна.

– А, да-да, помню.

– Я когда исповедовалась, немного поплакала из-за нервов, – говорит Алина. – Хотела причаститься, но не получилось: нам с Ярой дали шоколадку. Руслан подбежал и тоже взял. А Коля стоял в полуголодном обмороке, не взял – и причастился.

– К сожалению, редко хожу, потому что приходишь со школы, делаешь уроки, а там уже умываться и спать, – добавляет Коля. – Но по субботам я стараюсь ходить снег чистить.

– Яра, какое у тебя лучшее воспоминание, связанное с храмом? – спрашиваю у девочки.

– Знакомство с тётей Леной и отцом Николаем. Службы, особенно ночные. И как мы читали книжку о святой Варваре. А ещё как я чуть не сломала нос.

Руслан заявляет:

– Трудимся мы с Данилой…

Девочки и Коля в один голос прервали его:

– Не нахваливайся, не нахваливайся!

Коля в сердцах сорвал с головы своего дяди шапку и отбросил в сторону.

– Скажу, почему Руслан себя нахваливает, – строго сказал он. – У него тройка по английскому и одни четвёрки, без пятёрок. Прогуливает тренировки, прогуливает шахматы.

Руслан, нисколько не обидевшись на племянника, возражает:

– У меня четвёрка по английскому.

Елена Николаевна глядит на Колю:

– Не закладываем друг друга! – и обращаясь уже ко мне: – Ярослава и Коля дзюдо занимаются, берут первые места.

– Что ещё про храм скажете? – интересуюсь.

– Коля у нас сто из ста баллов. Яра, я и Алина – мы тридцать из ста.

– Про себя, Руслан, говори, – обращается к нему Яра. – Алину я оцениваю на 85 – все не без греха! Колю – на 84. А Руслан – ноль, чтобы других не оценивал.

– О чём это они? – спрашиваю Елену Николаевну.

– О своём, – смеётся она.

На берегу Воркуты-реки

– Отец Николай, вы отвезёте меня к Воркуте? – спрашиваю я. Очень хочется увидеть реку вблизи.

– Поехали, – соглашается он, но подумав, ведь день у отца настоятеля расписан почти по минутам.

– Вот здесь, где овраг, начинается центр города, – говорит отец Николай по дороге и показывает. – А это ручей Безымянный. Прямо – парк Победы, там растут деревца, которые при бывшем мэре Шпекторе сажали. Он сподвигал на это и детей, и взрослых. А это наш шахтёрский район, который потихонечку вымирает. Дома, видите, с выбитыми стёклами, детский сад пустой. Там телецентр когда-то был – первый и лучший в республике. Сейчас в Воркуте всё грустно. Единственная стройка, которая велась в последнее время, – наш храм Святой Варвары.

Показывает дальше:

– Здесь когда-то работал совхоз. Целый посёлок был, но я его не застал. Только на старых фотографиях видел сенокос.

– Что за шахта впереди?

– «Воркутинская». Рядом было пастбище. При каждой шахте подсобное хозяйство имелось.

– Почему всё так? Разве уголь больше не нужен стране?

– Как не нужен? Нужен. Просто сократили число шахт и работников, но объём добычи сейчас ничуть не меньше, чем раньше, даже наоборот. Когда было тринадцать шахт, добывали меньше, чем сейчас четыре. Прогресс не стоит на месте, всё автоматизируется. Люди становятся не нужны.

На берег выходим, спускаемся ко льду и к большим полыньям.

– Река ещё не пошла, как видите, – говорит батюшка. – Вода вышла наружу, а внизу лёд. Вон выдра плавает, смотрите, круги по воде пошли. Их здесь целое семейство.

– Есть хоть один день в году, когда люди в реке купаются?

– Конечно! Когда жарко, здесь много народу. Плавают, загорают, шашлыки жарят. Помню, как-то жара была в середине лета – идёшь по дну, а там лёд, под ногами. Удивительно. Вечная мерзлота.

– А как здесь сказывается потепление, о котором сейчас много говорят?

– Пока не ощущаю. А вот аномальные, как говорят, морозы – это сколько угодно. Термометр за окном как-то раз показал минус 56 градусов, а в самой холодной точке в тот день было минус 62.

– Утки кричали вчера, я слышал.

– Прилетели, наверное. Мы с братьями приехали в 1998 году, когда после голодных лет и забастовок шахтёры чего-то добились – им стали выплачивать зарплату. Тогда не только им, но и по всей стране стали платить. И здесь тогда вроде жизнь вновь наладилась. Почему владыка Питирим нас, Беловоловых, сюда отправил? Наверное, видел: энергия здесь прёт, народ уезжать не собирается – надо их духовно окормлять. Позвонил он тогда отцу Рафаилу посреди ночи и предложил отправиться в Воркуту. Мы согласились.

– Сильно ли изменился народ за двадцать пять лет, что вы здесь живёте?

– Изменился. Расслоение очень большое. Раньше не было такой заметной разницы между богатыми и бедными. Есть, правда, и средняя прослойка – шахтёры, но бедных очень много, и они очень злы на богатых.

Какое-то время едем молча.

– Военных прежде было много, – наконец произносит отец Николай.

– Зачем? Нашествие ненцев отражать?

– Тут рядом граница.

– С Ледовитым океаном?

– Граница есть граница. Были лётчики, моряки, пограничники, связисты и много кто ещё.

Тема постапокалипсиса в Воркуте, вижу, актуальна. Много переживаний, связанных с тем, что нет больше своих хозяйств, которые прежде обеспечивали город изрядной частью продовольствия. Автономность города в советские времена была более-менее, а сейчас, если прервутся поставки, быть беде.

– Всё своё было, – с горечью произносит отец Николай. – Тепличный посёлок, птицефабрика, коров было много, свиноферма. Оттуда сейчас землю возим, чтобы посадить деревья: берёзки, ёлочки сажаем, рябинки и калину в том году привезли. Бог даст, вырастут.

– Вымирание Воркуты сейчас остановилось?

– Каждую неделю приходят за благословением на переезд. Вчера двое пришли. Но, кроме оттока, есть и приток. Много киргизов и беженцев с Украины. Раньше мужчины приезжали на шахтах работать, мы им помогали как могли – сейчас уже устроились, купили квартиры и машины, живут как коренные воркутинцы. А с Украины теперь едут в основном женщины и дети – спасаются от войны.

– В том месте ЦВК, – показывает рукой отец Николай, – центральная котельная. А ТЭЦ-1 закрыли. Хладокомбинат был, пивзавод – лучший в республике, молокозавод… Эти предприятия стали закрывать, чтобы люди уезжали. Численность сознательно сокращали, такая была государственная политика, точнее антигосударственная. Объясняли, что производство держать здесь нерентабельно, но, думаю, это неправда. Правительство Чубайса было нацелено на то, чтобы закрыть все города на Крайнем Севере, заменить их вахтовыми посёлками… Невесёлая у нас поездка получается, – словно извиняется батюшка.

Коньки, мячи и прочее

Вспоминаю, как Елена упомянула в разговоре: «Батюшка организует катания на коньках в “Олимпе”. Просит, чтобы нам выделяли место на ледовой арене для ребятни из детдомов, приютов и интернатов, где в том числе дети ненцев живут. В конце апреля или начале мая устраиваем массовые гулянья».

Спрашиваю об этом отца Николая. Он отвечает не сразу, с грустью:

– В прежние годы порой выйду из храма и вижу крепких парней больше, чем женщин. Это были наши прихожане. К сожалению, почти все поразъехались. Кто в Кирове сейчас, кто в Питере, кто в Лабытнангах. Уезжают певчие, алтарники, помощники в социальной работе. Как кочевники живём. Сегодня здесь, а завтра Бог знает где.

Так вот, о парнях. Я люблю спорт и как-то, ещё в первые годы, решил через него тоже привлекать в храмы молодёжь, прежде всего ребят из социальных учреждений. Кто-то из них – полные сироты, кто-то – при живых родителях. На службы их, понятно, тоже приглашали. При этом специально предупреждал директора интерната: «Только тех, кто сам захочет». Невольник не богомольник. Первый раз приехало человек тридцать, а у нас церквушка тогда совсем маленькой была, там и постоянным-то прихожанам было тесно и душно. Думаю: «Не совсем удачная затея». Проходит время, и дети интернатовские зачали обижаться: «Почему вы нас не приглашаете?»

Спорт в такой ситуации был каким-никаким, а выходом. Тут и общение со священником, и для развития неплохо. У нас в храме стоят порой плечом к плечу и даже не знают, как друг друга зовут – нет общения. Были разные идеи, как познакомить, ведь ходят люди разного статуса: студенты и школьники, начальники и простые работяги – нужно сплачивать. Лучше всего для этого подходит строительство, ремонт храма, но мы же не можем строиться без конца, поэтому спорт – один из вариантов.

Чем мы занимались? Хоккей, футбол, большой теннис. В тир водил, в пейнтбол играли. Сам-то я много чем люблю заниматься. Даже в бильярд начал было здесь играть – у меня с этим неплохо, некоторых чиновников научил. Это всё было не ради азарта, а для общения, обмена идеями. В какой-то момент я обнаружил, что люди начали меня осуждать: священник, а в бильярд играет. И решил оставить это дело, чтоб не искушать.

С хоккеем вышло получше. Расскажу предысторию. В 2002-м решили провести у нас в Воркуте Первый молодёжный православный съезд. Отец Рафаил был тогда руководителем молодёжного отдела Сыктывкарской епархии, и пришла ему такая идея. Приехало около четырёхсот человек из республики и других мест, даже французы были. Непросто решались вопросы по транспорту, размещению, питанию, но нам здорово помогла городская администрация. Хотелось как-то интересно принять гостей, и среди прочего договорились, что нас на два часа пустят на ледовую арену «Олимп». О катке, кстати, я с детства мечтал.

И вот у нас массовое катание – французы в восторге, наши тоже рады. Меня катали, держа под руки. Понравилось. Решили и дальше ходить с прихожанами на массовые катания. А там столько друзей, знакомых, семьями катаются, довольные, счастливые. В общем, очень хорошее это дело. Стал брата, отца Рафаила, сподвигать, чтоб вместе с нами как-нибудь пойти. Сначала он отнекивался, но я уговорил.

Потом думаю: «Просто так кататься неинтересно, нужно в хоккей играть!» Стали ездить на Воргашор, там крытый каток. Хоккейная форма дорогая, но у нас знакомые торговали спортивным инвентарём, и мы у них взяли в рассрочку. Среди прихожан нашлись неплохие игроки, другие тоже подтянулись – и когда проходили соревнования городов Севера, нас взяли играть за команду ветеранов. А с чего всё начиналось? С идеи просто сходить на каток.

«С чего всё начиналось? С идеи просто сходить на каток»

Ну и сирот, понятно, начал сподвигать. Летом – футбол, в остальное время – хоккей. Так было много лет, пока травмы меня не доконали. Как-то раз на руках вынесли с площадки после столкновения – перелом ноги, связки порвались. Хотел закончить со спортом, но решил – продолжу. А когда ногу сломал ещё и на футболе, понял – не поповское это дело.

– Сломали ту же ногу, что и в первый раз?

– Нет, другую, – улыбается отец Николай. – Так что теперь только катаюсь. В этом году было три массовых катания. Учу, показываю, за руку держу: дети очень довольны – и мне приятно. Вот представьте, вырастет человек и девушку сможет пригласить на каток. Разве не польза?

На золотом крыльце

То, что отец Николай грустит подчас, связано, мне кажется, не только с печальным положением дел в Воркуте. Просто уж очень громадные были у братьев Беловоловых планы по крещению Воркуты. А кого крестить, если все разъезжаются? И детей мало рожают.

Мы всё ещё не можем отойти от краха своей державы, от развеявшихся иллюзий, что сумеем быстро подняться, всё вернуть. Откуда взялось такое самомнение? Та же Воркута: народу здесь сейчас ровно столько, сколько было в конце пятидесятых годов, а если сравнить с началом пятидесятых, то и в разы больше. Просто прежде был душевный подъём, стройки кругом, всё росло, люди были полны надежд. Не об этом ли мы ностальгируем?

Вот смотрю на детей, смеющихся на крыльце храма, и думаю: «Они ведь от этого груза поражений, отступлений, окружений, несбывшегося совершенно свободны. Двое из нас, из нашего поколения, отец Николай и Елена Боле, своей любовью перекинули для них мостик из прошлого в будущее. В будущее, о котором мы ничего не знаем». Я совершенно не представляю, что станет с Ярой, Алиной, Колей и Русланом. Но то, что собираются они на церковном крыльце после школы и выученных уроков и смеются, шумят, потом снова забегают в храм, как к себе домой, – это не то чтобы как-то сильно обнадёживает, но всё же начинаешь улыбаться, когда слышишь то, что слышал почти полвека назад, в своём детстве:

На золотом крыльце сидели:
Царь, царевич,
Король, королевич,
Сапожник, портной.
Кто ты будешь такой?

То есть – «из каких ты будешь»? В этом вопросе слито и настоящее, и будущее. Жизнь не стоит на месте.

Фото автора

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска