Картинки приходской жизни

Священник Николай Толстиков

ИСКУШЕНИЕ

Где пост – там и искушение. Не дремлет лукавый, чуть только дай слабинку.

Отец Василий каждый раз к окончанию долгой великопостной службы уставал: года немалые, да и вдобавок больные ноги. И не заметил он, как стал на начинающего диакона немилосердно ворчать. Тот тоже был далеко не юн, почти ровесник. Духовное училище диакон с Божией помощью осилил, но вот служба на ставленнической практике давалась ему туго.

Протоиерею Василию-то что: у него более чем за четверть века службы каждый шажок в алтаре вымерен и слова молитв, вознесённые многократно, не забываются. А тут поправляй не поправляй, делает диакон ошибку за ошибкой, на замечание растеряется, опустит виновато глаза долу. А может, насмехается в свою лохматую седую бороду над наставником?..

«Да он, похоже, и не старается!» – закипел гневом отец Василий и обличил диакона:

– Верующий ли ты человек?! Зачем Богу служить пошёл? И в иереи ещё метишь! Как в армии, мечтаешь следующую лычку на погоны получить?

В приоткрытую форточку окна вдруг, трепеща крыльями, влетел голубь и закружился в вышине под сводом храма.

«Господи, ведь Великий пост, а я что творю?! – спохватился отец Василий. – Какое я имею право осуждать ближнего? Кто я такой? “Не судите, да не судимы будете…”».

– Прости, собрат! – священник шагнул и обнял понуро сникшего диакона. – Прости за гнев неправедный!

И стало легко на душе у старого протоиерея. Да и диакон скоро стал служить как надо.

СЛАБИНА

Навестить это отдалённое село меня попросила давняя прихожанка. Чаяли Великим постом пособороваться и причаститься Святых Христовых Таин её престарелые родители.

Всю неблизкую дорогу вспоминалась мне моя газетная юность: корреспондентом отдела сельской жизни районки часто приходилось бывать в здешних краях, писать очерки и зарисовки о тружениках – совхоз считался передовым, одним из лучших в районе.

…Всё село было завалено снегом: весна ещё только-только пробуждалась первой несмелой капелью. Старички обрадовались, исповедовались по-крестьянски незамысловато. После принятия Святых Христовых Таин зашёл разговор о нынешней жизни: что да как, да где, кто знаком.

Оказалось, что того совхоза давно нет и в помине – разорили его в девяностые. Разделили работнички угодья на паи, а потом продали за бесценок заезжим коммерсантам – владельцам пищевого комбината. Те же молочные фермы ликвидировали – невыгодно, мол. Наобещали селянам златые горы, а потом прогорели и смылись. Остались доверчивые селяне ни с чем: работы нет, молодёжь в города подалась, одни пенсионеры кое-как существуют.

– Помню, у вас в соседней деревне закрытый храм стоял. Ещё зерносклад в нём размещался. Говорят, следили за ним хорошо, берегли, даже роспись вся сохранилась. Всё по-прежнему? – спросил я.

– Да-да, так и было! Но как зерно из него вывезли, так всё и забросили. Крыша прохудилась и протекла – какой-то жадюга часть железных листов с крыши спёр. Невесёлая приключилась история, – вздохнула сокрушённо старушка. – Мы тогда, в девяностые годы, хотели храм восстанавливать, даже община начала собираться. Скликали селян на общее собрание – давайте, мол, сложимся деньгами для ремонта крыши, иначе ведь зальёт дождями всё и снегом засыплет, да и совхоз, может, подсобит… И надо же – против упёрлась его директорша! Она была баба шустрая, продувная, партейная, до этого парторгом работала – язык подвешен, позавидуешь! Мол, сейчас у нас задачи поважнее церквы, хозяйство на паи между вами надо разделить, а потом видно будет. И – слово за слово – всех отговорила, краснобайка! Да и мало нашлось людей, Богу верующих, – не защитили храм.

– А что теперь там?

– Что? Свод обвалился, роспись со стен осыпалась. Не то что войти внутрь, а заглянуть страшно! Разруха… Сберегли бы в те годы храм – и у нас бы всё было хорошо, – закручинился и старичок. – Слабину мы тогда дали. И аукнулось.

НОЧНАЯ МОЛИТВА

Николай – дедок шустрый. На колокольню по лестнице взбежит – только лысина в обрамлении седых кудряшек мелькнёт. В алтаре храма чистота, порядочек – из военных старик. Вдобавок чемпионом в армейских лыжных гонках когда-то был – видать, благодаря спорту сберёг подвижность и ловкость.

В алтарниках Николай прислуживает хоть и давненько, да всё как-то не удавалось разговориться с ним о том, как он пришёл к вере. В прошлом, как у нас бабульки говорят, «партейным» был, офицером-политработником. Свой, сложный, путь…

…Возвращался Николай с супругой с последнего места воинской службы – из далёкой Кубы. В Москве вышли они из самолёта – и наши затяжливые дороги до родных мест сопровождали их. Жена ещё в лайнере чувствовала себя неважно, но бодрилась: укачало, мол. Но когда на полпути к малой родине они застряли надолго в районном городишке, ей стало совсем невмоготу. Благо ещё, что рядом с вокзалом оказалась больничка: сразу болящую на операционный стол отправили с жутким диагнозом «перитонит».

Николай, сжав ладонями виски, сидел на крылечке в ожидании. Слышал будто сквозь тяжкую дрёму, как стукнула дверь и мужской голос кому-то сказал: «Случай тяжёлый. Только один Бог поможет…»

Николая затормошила за плечо пожилая медсестра:

– Шёл бы ты, служивый, в Дом колхозника. Вон, напротив. Что толку ночь на крыльце сидеть?

В номере, куда поселили Николая, уже обитал мужичок – скромно одетый, седобородый, но с проницательным взглядом чёрных глаз.

– Вижу, не в себе ты, офицер. Что стряслось?

Николай обо всём рассказал.

Мужичок снял со своей груди маленький образок и закрепил его на окне:

– Помолимся Святителю Николаю!

– Да я не умею и не знаю как… – растерялся Николай.

– Ты молись своими словами, проси как можешь. А я с молитвами обращусь.

Так вот и шептали они сокровенные слова, взирая на мерцающий в полутьме комнаты образок…

Утром больной стало легче, кризис миновал, и пошла она на поправку. Николай остался в той гостиничке; жаль только, что сосед-богомолец на другой день исчез. Кем он был: священником, монахом или просто благочестивым мирянином? Бог весть…

Пока жена была в больнице, Николай, расхаживая по городку, неизменно останавливался возле руин храма в городском центре, с жалостью смотрел на чудом уцелевший, едва заметный святой лик на стене и вспоминал слова той ночной молитвы.

Потом, на родимщине, когда взялись восстанавливать такой же порушенный храм, он стал одним из первых трудников.

ВЕЛИКАЯ КНИГА

Первый курс нашего духовного училища в начале девяностых годов прошлого века проходил вечерами в классе обычной городской школы: своего помещения у училища ещё не было. И было среди нас, студентов, больше людей любопытствующих, чем воцерковлённых.

Предмет «Священная история Нового Завета» вёл сам управляющий епархией архиепископ Михаил. Архиерею было за восемьдесят, но он, кроме нашего училища, ещё ездил преподавать в Духовную академию в Петербург, родной город. Лекции владыка читал на память и цитаты из евангельских текстов и творений святых отцов приводил, тоже никуда не заглядывая. А годы брали своё: зрение у него ослабло, даже толстые линзы очков мало помогали. Но не ослабло зрение духовное.

Однажды кто-то из бурсаков на переменке небрежно оставил на сиденье стула тоненькую книжечку Евангелия с убористым текстом – выходили они тогда массовым тиражом, другой духовной литературы вообще не было и в помине.

Владыка увидел и поднял книгу, но не стал никого укорять, а просто рассказал историю из своей долгой жизни…

Был он из старинной семьи питерских интеллигентов, в тридцатых годах учился на факультете иностранных языков и в пору репрессий от властей – то ли из-за участия в религиозном студенческом кружке, то ли из-за происхождения – оказался в тюремной камере. Народ содержался там разный – от рабочих до священнослужителей. Было тесно: на нарах лежали по очереди.

Когда пришёл черёд юного студента, то забрался он на верхний ярус с книжкой в руке и при тусклом свете лампочки под потолком собрался её почитать. Это было Евангелие на немецком языке. Невесть как оказалось оно в камере.

Но тут подошёл к нарам католический пастор и сказал назидательно нашему студенту: «Молодой человек, эту Книгу надо всегда читать стоя!»

– И от себя добавлю! – сказал нам тогда владыка, закончив свой рассказ. – Читать в любых обстоятельствах! С великим трепетом в душе и отзвуком в сердце!

 КАК ОТЗЫВАЕТСЯ, ТАК И НАЗЫВАЕТСЯ

На телевидении журналист берёт интервью у пожилого священника и с лёгкой ехидцей интересуется:

– Батюшка, а слово «поп» ругательное или нет?

– С чего это вы взяли? – отвечает священник. – Ничего ругательного в этом слове нет. И расшифровывается оно очень просто – «пастырь овец православных»!

– Тогда, выходит, я баран?! – пытается хохмить журналист. – Раз мужского рода?

– Выходит, – вздыхает батюшка. – Раз сам так считаешь!

ДЛЯ ПРИБАВЛЕНИЯ УМА

Бабулька маленького ростика, сущий невесомый одуванчик с лицом, на котором отпечатались многие прожитые годы, еле слышно лепечет:

– Причаститься Святых Христовых Таин, батюшка, собираюсь. Да вот дочь родная пристала – иди к ведунье! И условие поставила: не повезу, мол, тебя на лето в родную деревню, совсем ты выжила от старости из ума – в трёх соснах заблудишься да ещё и позабудешь, как тебя звать!

– И что ты, бабушка, ответила?

– Так причаститься же я собралась, какая уж тут ведунья, – вздохнула старушка. – Но дочка моя – человек ворчливый и своенравный, на своём настаивает. «Ну-ну, – говорит, – посмотрим, как ты на родимщину поедешь…»

Поздней осенью бабулька-одуванчик снова пришла в храм:

– Ой, батюшка, согрешила я! Иду каяться! Ведь тогда-то, весной, после причастия всё-таки вынудила меня дочка к ведунье сходить!

– И что? Ума прибавилось?

– Так как уж не было, так и нет его, – сокрушённо повинилась бабулька и со смирением приняла возложенную на неё епитимию.

СТАРАЯ ИСТИНА

Упрашивала со слезами старушка-прихожанка молоденького священника отца Сергия:

– Батюшка, надо б сынка моего пособоровать и причастить! Неизлечимую болезнь у него обнаружили, знакомый врач мне по секрету сказал. Сын-то о том пока не знает, даже и не догадывается. Вот только он у меня не очень верующий…

Что делать, идёт отец Сергий по указанному адресу.

Дверь в квартиру не заперта – ни звонить, ни стучаться не надо. Осторожно он заглядывает из прихожей в комнату. Вместо ожидаемого болезного доходяги на диване развалился нехилый детина. В потолок кольца табачного дыма пускает и, похоже, под изрядным хмельком.

С усмешкой глядит на священника:

– А, поп! Здорово! Подговорила всё-таки мамаша. Вон на кухне у неё иконы висят, иди и молись там, коли тебе надо! А я тут на диване полежу – не пыльно.

Потоптался на пороге отец Сергий и, смущённый, ушёл восвояси.

Расстроенный, рассказал он эту историю старому батюшке.

– Не переживай, собрат! – ответил тот. – Истина стара: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Погоди, сам в храм прибежит. Да только не поздно бы было!

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска