– В школе меня почему-то называют Милана, а фантазёры – Елена, – говорит Милена. Очень серьёзная девочка восьми лет.

– Ну, фантазёры – они и есть фантазёры, – отвечаю.

Она соглашается. Других новостей у неё пока нет.

Светлана Власова с дочкой Миленой

Стол на кухне воркутинского храма Святой Варвары накрыт после утренней службы. Всё как обычно в трапезных: конфеты, печенье. Ещё, правда, вазочка с виноградом. Кроме нас с Миленой, за столом её мама, Светлана Власова, настоятель храма игумен Николай (Беловолов) и церковный староста Елена Николаевна Боле. Она и рассказывала мне, что Светлана удочерила девочку несколько лет назад.

– Елена Николаевна, что вы можете рассказать про Милену? – спрашиваю, когда начинается чаепитие.

– Батюшке делает ангелочков в подарок.

Смеёмся.

– Два у меня уже есть в коллекции, – добавляет отец Николай.

– Она любит рисовать, – дополняет Светлана

– И маме помогает, а ещё они вместе ходят на каток, – говорит Елена.

– А где у вас каток? – спрашиваю, отпивая немного чая.

– Рядом, – говорит отец Николай. – Я когда в хоккей играл в своё время, всё интернат сподвигал, чтобы сделали каток.

– Будучи священником, играли?

– Да. Многих детей-сирот научил тогда кататься на коньках. А ещё в футбол играли, в большой теннис и так далее.

Улыбается Милене:

– Сладкоежка!

Помолчав, отец Николай продолжает:

– Когда Светлана работала воспитателем в приюте, я ходил туда, рассказывал о вере детям, воспитателям… Воспитателям интересно было то, что я рассказывал?

Последние слова обращены к Светлане.

– Детям – да, – пытается вспомнить она. – А у воспитателей столько всяких дел, всякой головной боли и просто текучки, что сосредоточиться им было трудно.

– Я обратил внимание, что они в храм после этого начали ходить.

– Может, и способствовало, – соглашается Светлана. – Всё равно как-то срабатывает.

* * *

Батюшка задумывается. Он с 1998-го сеет разумное, доброе, вечное в этом городе. Что взошло? Каждый священник рано или поздно задаётся этим вопросом.

Не раз видел, как они – батюшки – приезжают в города и сёла, в деревни и посёлки, уходящие в небытие, где становится всё меньше людей. Приезжают полные оптимизма, уверенности, что им удастся перевернуть всё с головы на ноги, обратить жизнь, точнее, смерть вспять. Иногда кажется – получилось. Может, оно и так. Но население Воркуты сократилось за четверть века более чем вдвое, многие посёлки стали призраками. Слава Богу, город всё ещё живой, люди не только уезжают, но и приезжают. И всё-таки печально видеть опустевшие кварталы.

И в какой-то момент священник понимает, что, хотя получилось не всё, о чём мечтал, далеко не всё, наверное, его задача в чём-то другом, менее грандиозном: помочь и укрепить одного, другого. Даже если мы отступаем, ни один клочок земли, где живут люди, нельзя сдать без боя. Даже если все отчаются, священник со своей общинкой продолжат молиться.

От границы мы Землю вертели назад –
Было дело сначала.
Но обратно её закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи,
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.

Кто отдаст такой приказ сегодня? Всё запуталось, всё впотьмах. Где восток? Где запад? Лишь сердце, знающее Бога, сможет это разобрать. И так век за веком. В Смутное время население Русской земли сократилось вдвое. Потом «оттолкнулись» – и всё вернули. Может, и сейчас так будет?

* * *

Господь не дал Светлане с мужем детей. «По медицинским показаниям», – объясняет она. Ждали, мучились, а потом появилась она – Милена. Встреча с Власовыми стала для девочки вторым рождением.

Светлана не выбирала её – дочь просто вошла в её жизнь, как обычно приходят дети, заставая нас немного врасплох.

– Хотел спросить про вашу судьбу, – говорю Светлане.

– В Воркуту меня привезли летом 1982 года, так что я местная, можно сказать.

Папа встретил нас на своей длинной-предлинной машине, он работал водителем. Мама устроилась поваром в детском саду. Первое, что удивило, – нет деревьев, только кустики какие-то. Не как у нас в Лузе.

– Так вы вятская?

Староста Елена Николаевна восклицает:

– Наша деревня тоже на реке Лузе стояла! Землячки, выходит.

– Выходит, так, – отвечает Светлана. – Я была шокирована, что нет нашей красоты деревенской. Зато здесь было много вкусного мороженого, колбасы и всех прочих городских радостей.

– Зима, которая длится полгода с лишним, не испугала?

– Быстро привыкла. У нас в Лузе тоже не Юг, район граничит с Коми. Но здесь мне нравится. Правда, когда на родине зелень, а здесь ещё не все сугробы растаяли, немного тяжело.

Что ещё вспомнить про детство? Креститься я пришла сама, в двенадцать лет, то есть в восемьдесят девятом. Не знаю почему. Бабушки мои были не слишком религиозны – как все. Мама тоже из тех верующих, что в храм ходят раз в год. Спросила у неё: «Мама, я крещёная?» – «Я не помню. Вроде старушка какая-то крестила». Ну, я собралась и пошла в церковку – первую в городе, деревянную, захудаленькую, на Горняков. Наверное, потому, что я всегда верила в Бога, сколько себя помню. Думаю, вера есть у каждого, просто некоторым кажется, что она им не нужна.

– Вы помните свою первую исповедь?

– Нет, я же ребёнком ещё была. В подростковом возрасте ходила в храм нечасто, но бывала. Иконочки стояли, молитвы читались. Когда узнала, что строится храм Святой Варвары и ему нужна помощь, пришла сюда.

– Помните, какой была Воркута раньше?

– Помню Воркуту и советскую, и Воркуту девяностых: забастовки, начало распада, как месяцами не платили зарплату, как мама сама пекла хлеб – так дешевле. И окорочок был у нас на первое, второе и третье.

Работала в торговле – шубами торговала, которые мы везли сюда в больших сумках. А потом решила: хватит с меня этого. Ни больничных, ни пенсии впереди, а только суета и суета, да и работаешь не на себя, а на кого-то. Пошла в садик нянечкой, отучилась на воспитателя, продолжила в садике работать, потом перешла в приют. С каждым годом детей там становилось всё больше – алкоголизм, наркомания. Один детдом на город и приют один. Забирают – и всех к нам.

Окончила педколледж, а ещё выучилась на логопеда. Занималась с детьми в приюте и дома принимала, а сейчас нет времени – с утра до ночи в коррекционной школе. Непростые детки.

* * *

– Милена, что ты можешь рассказать об этой церкви? – спрашиваю у девочки.

– То, что она красивая. Мне нравится сюда ходить, иконочки разглядывать, на причастие. Если бы не было Бога, не было бы и нас.

– Я тоже так думаю.

– Светлана, а как вы познакомились с Миленой?

– Она моя дочка.

– Родная? – совершенно теряюсь я. – Мне сказали другое, но, возможно, я что-то неправильно понял. Об этом можно спрашивать?

Светлана обращается к Милене:

– Можно рассказать?

– Да.

– Я была воспитателем у Милены, когда работала в приюте. Но она уже три года с нами.

– Как вы решились?

– Мы с мужем любим детей, а так как своих не было, начали собирать документы.

– Почему вы выбрали именно Милену?

– Потому что я была там самая маленькая, – поясняет Милена.

Светлана улыбается:

– Я поняла, что это моя дочка, сразу, как увидела. Ничего вам не могу сказать о чудесах, о сверхъестественном в моей жизни, но вот рядом сидит главное чудо, которое случилось в моей жизни.

– Вы молились перед тем, как решиться взять ребёнка?

– Да, мы молились. А в приюте ко мне с самого начала стали подходить, говорить: «Вы так похожи». В столовую мы с ней ходили за руку, привязались друг к другу. На весь приют конфет купить не могла, поэтому Милена залезала ко мне под стол, и я её угощала. Когда уезжала в отпуск, звонила, справлялась, как она. В больницу бегала, когда болела.

– Я одиннадцать раз была в больнице, – добавляет Милена. – Всегда заболевала так, что попадала туда. И одна травма есть.

Светлана обращается к дочери:

– Помнишь, как ты в инфекции лежала, там одни мальчишки вокруг тебя были? На улице метель, вы смотрите в окно, и ты мне машешь рукой. Тогда в больницу не пускали, я смогла только передачку отдать.

Лицо у Светланы становится таким ясным, когда она это говорит, а Милена смотрит на неё так, словно это она мать, а Света – её дочка. Их отношениями я любовался всё время, что мы были рядом. Было заметно, что они воспринимают друг друга как равные.

– Вы и правда похожи, – говорю им. – Светлана, когда Милена стала жить с вами, сколько раз она лежала в больнице?

– Один раз, – отвечает Милена вместо матери.

Десять раз в приюте и один – в семье. Отличия очень наглядны, при этом нельзя сказать, что прежде о девочке мало заботились.

– Тяжело было в приюте работать? – спрашиваю Светлану.

– Приют – сейчас их стали называть реабилитационными центрами – вспоминается как страшный сон. Там живут дети от двух до восемнадцати, которых забирают из семьи до решения суда о лишении родительских прав. Постоянные переживания: когда новых деток привозят, каждую судьбу через себя пропускаешь. Когда близко к сердцу принимаешь, то выгораешь. Таким, как я, там нельзя. Бывало, и в выходные работали. Всё на воспитателя вешается. Никто не помогает, поэтому очень сложно. И дерутся, и всё на свете.

– А детям тяжело в приюте?

– Конечно, хотя и не всем. Некоторые рождены, чтобы жить в таком многолюдном социуме. Для других это невыносимо, и Милена одна из них. В детском доме полегче, там все разделены по возрасту на группы примерно по восемь человек.

А у нас все вместе: и старшеклассники, и маленькие дети. Это не очень хорошая идея. И дерутся, и обматерить могут.

– Кто-то может разбить окно и убежать, потом опять прийти – и так тысячу и один раз, – дополняет картину Милена.

– Светлана, а дети вас любили?

– Да, – говорит Власова спокойно, в голосе ни тени хвастовства, вообще без эмоций. Может, только с какой-то грустинкой.

– Любили тебя и ещё одну воспитательницу, у которой белые волосы, – уточняет Милена.

– Когда стало возможно забрать Милену из приюта?

– Как только маму Милены лишили родительских прав.

– С той стороны не было возражений?

– Нет. Но отец пока сидит, у него большой срок.

– Разве в таких случаях, когда отец в тюрьме, а мать лишена родительских прав, не лишают его автоматически?

– Нет. Я подавала в суд, но суд против: «Мы не имеем права лишать отца».

– А может так получиться, что отец выйдет из тюрьмы и потребует вернуть ему дочь?

– Может, – говорит Светлана тем же голосом, которым ответила на вопрос, любили ли её, – спокойным, немного грустным. – Но надеюсь, что всё будет хорошо. Ему дали десять лет, сколько осталось, не знаю, могут и раньше выпустить, но мнение ребёнка уже будет учитываться.

– Милена, а ты помнишь свою жизнь до того, как ты стала дочкой Светланы?

– Помню, но немного. Там был кот, я по нему немного скучаю. У моей первой мамы были длинные чёрные волосы. Одежду не помню. Нравилось или нет там жить, тоже не помню.

– Что ты почувствовала, когда Светлана сказала тебе, что будет тебе мамой?

– Радость. Мама сказала мне об этом заранее.

– А подружки как отнеслись?

– Подруга Элька, она меньше меня, сказала: «Я тоже хочу».

– Элька бежала за нами и ревела: «Заберите меня тоже с собой». Но это было невозможно, – объясняет Светлана. – Они по-прежнему дружат, общаются. Эльку спустя какое-то время тоже взяли в семью.

* * *

– Светлана, как вам вместе живётся? Как муж отнёсся к появлению Милены?

– Души в ней не чает.

– Я папу тоже люблю. А сахар есть?.. – Милена решила испить чаю.

– Вот, нашёл… А какие книжки тебе нравятся?

– Братья Гримм.

– А что нравится, кроме книжек?

– Рисовать. Лепить.

– Светлана, а вы что читаете?

– Люблю Игнатия (Брянчанинова), Луку (Войно-Ясенецкого). «Отец Арсений» очень нравится. Из светской ничего не читаю, даже Достоевского, много работы, не доходят руки.

– Муж у вас верующий?

– Да, я его тоже убедила креститься. Он у нас в храм не ходит, но верит. Милена его всё время спрашивает: «Ты когда с нами пойдёшь на исповедь и причастие?» Отвечает: «Да-да-да, готовлюсь». Ни разу ещё не причастился, но храму помогает.

– Следующий раз с собой потащу, – говорит Милена.

– Должно быть желание, Милена, заставлять нельзя, – сказала Светлана, но, подумав, добавила: – Хотя иногда можно. Главное – это пройти через исповедь, когда тебе стыдно, не хочется говорить.

– Я когда просыпаюсь, каждый раз читаю молитву, – сообщает дочка.

– Она у нас раньше всех, в пять утра, встаёт.

– Я могу проснуться рано, пойти в ванну мыться, заниматься своими делами, а потом немножко побуживать.

Светлана, посмеявшись, объясняет:

– Раньше, как петушок, начинала всех будить. Одной скучно, особенно когда маленькая была, пяти лет.

Подумав, добавляет, как я понимаю, уже о себе:

– Мне кажется, чем старше ты становишься, чем больше понимаешь жизнь, тем крепче веришь. Тем более что сейчас жизнь тяжёлая, много искушений. Поначалу нам с Миленой было трудно. Были капризы, обычные для любых детей, могла в ванной запереться: «Не хочу в садик!» Иногда нездоровилось…

– Когда мне было семь лет, у меня в три часа ночи заболели уши!

– Самым тяжёлым был первый год. Но ничего, потихонечку-потихонечку справились. Было трудно, но радостно. Какие чудесные концерты она устраивала! Все платья перемерит, а мы смотрим, радуемся…

– Можно на улицу, свежим воздухом подышать? – наконец устаёт от нашего взрослого разговора девочка.

– Да, сходи… Хорошо в церкви, – говорит Светлана. – Прихожу сюда, здесь тишина и покой. В коррекционной школе, где я сейчас работаю, шумно. У нас учатся те, кто сначала пошёл в обычную школу, но потом оказалось, что не справляется. Но это не болезнь, а задержка психического развития. У нас с ними работают дефектологи, логопеды. Благодаря им некоторые догоняют сверстников и уходят в обычную школу, учатся потом не хуже других.

Милена возвращается, спрашивает:

– Можно взять виноград?

– Возьми, – говорю, – последняя ягодка осталась, тебя ждала.

– Такая большая! Я вообще подумала, что это неспелое яблоко.

– Ты почему ангелов рисуешь, видела их? – интересуюсь у неё.

– Да, видела, мне было тогда пять лет, и я уже была в семье.

– И какой он был – ангел?

– У него были белые крылья, белое платьице, распущенные волосы. И улыбка.

– Ты его рисуешь?

– Иногда.

– А звёзды хорошо видны в Воркуте? – спрашиваю Светлану и Милену.

– Из окна почему-то не видно, – отвечает Милена.

– Мы их только на море видим, когда ездим в отпуск.

– А куда они пропали в Воркуте?

– Летом полярный день и они не появляются. А зимой, может, бывают, когда мы спим, не знаю. А днём всё затянуто дымкой и неба нет. Так и живём, как кроты. Света белого не видим по полгода.

– А северное сияние?

– В этой жизни один раз видела, – говорит Милена.

– А в другой?

– Другой у нас не было.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска