Бабушка Анна жила на краю обычного села. Рядом стояла старая деревянная церковь, построенная в год её рождения – в 1900 году, летом, на церковный праздник святого Иоанна Предтечи. Когда её открывали, были жуткая гроза и сильный град. Местные после этого стали называть её церковью Иоанна Громобоя. Сильную грозу посчитали знаком с неба и поняли, что церковь надо беречь. А бабушка Анна стала первым ребёнком, которого крестили в ней.

С самого детства Анна была при церкви: маленькой – носила свечки и протирала лампадки, повзрослев – пела в хоре или помогала по службе. В 1940-м церковь закрыли. Прислужников разогнали, а священник умер от разрыва сердца. Спустя некоторое время в церкви открыли клуб.

Анна первая пришла к директору клуба и попросилась на должность сторожа. Принимать её сначала не хотели, но официально принятый сторож, пьяный, мог не выходить на работу целую неделю, поэтому решили назначить Анну.

Анна не просто сторожила церковь. Она в ней жила: закончатся танцульки рабоче-крестьянские, закроется изнутри и все полы и стены трижды чистыми водами вымоет от следов рук и ног нечистых, помолится на голые, без икон, стены, перекрестится трижды на алтарь – и спать в свою коморку. И так каждый раз. Пока всё сделает, уж светать начнёт.

Чистота у Иоанна Громобоя была идеальная. Начальство несколько раз предлагало работу в правлении – там и зарплата больше, и убирать меньше. Но Анна отвечала на все уговоры отказом, и никто не знал почему.

Скоро клуб закрыли (для него построили отдельное здание) и из церкви сделали склад зерна. Сторожем склада опять осталась Анна. И в дальнейшем, что бы в церкви ни устраивали: библиотеку, столовую, магазин, – сторож был один и тот же – Анна.

Иллюстративное фото. Источник: vsegda.pomnim.com.p.staraya-tserkov.foto68

В 1970-м церковь закрыли окончательно. Все организации из неё выехали, так как было опасно работать. Требовался ремонт, но денег на это не выделяли. Анну и всех рабочих уволили. На дверь повесили здоровенный амбарный замок, и всё. Но Анна, как и прежде, по-своему охраняла церковь. Дом её стоял рядом, и из окна церковь была как на ладони. Утром и вечером она часами гуляла вокруг неё: то мусор набросанный уберёт, то травку из-под фундамента подёргает. А если алкашей увидит – спуску не даст: всех разгонит.

С годами подступила и старость. Анне был уже 91 год, и она часто болела. За ней ухаживала племянница, на которую был отписан дом. Наступил 1991 год. СССР развалился, а с ним развалилось и всё остальное.

Однажды возле церкви вдруг началось какое-то движение. Подъехали несколько машин, трактор, местный люд. Все галдели, громко разговаривали, размахивая руками.

«Иди узнай, что там», – попросила Анна племянницу. Через некоторое время племянница прибежала назад, взволнованно сообщая: «Всё, списали церковь с баланса. Ничья она. Разбирать её будут. Людишки стоят орут, брёвна делят, кому сколько. Ведь всё бесплатно. Хоть всё бери».

Анна собрала все свои силы, открыла окно, навалилась на подоконник и то ли хрипела, то ли кричала: «Отошли, отошли от церкви! Горе вам будет и вашим близким, кто возьмёт эти брёвна! Не вами положено – не вами и разобрано будет!»

Её слышали, но не слушали. Брёвна были большие, чистые, длинные, огромные в обхвате. Деревьев такой толщины сейчас уже нет. Приехал кран, и брёвна стали грузить на разные машины. Брёвна трещали, церковь стонала, люди радовались халяве, а Анна плакала.

– Тоня, – сказала Анна племяннице, – бери тетрадку и ручку и пиши, я тебе диктовать буду, кто брёвна брал.

– Зачем, тётя?

– Для памяти.

Запись началась.

Больше всех Анну расстроило, что церковь разбирают местные. Не приезжие, не дачники, не городские, а местные. Первые брёвна увёз себе тракторист, потом дочка председателя, потом лесник, потом бухгалтер из правления, затем охотник… – всего девятнадцать человек записала Тоня. Последние брёвна забрала сестра бухгалтерши. К вечеру от церкви остался только разрушенный каменный фундамент.

– Список сохрани, будешь смотреть, что с селом, с ними и у них в семьях будет и как это будет. А я здесь уже нежилец. Меня на небе с докладом ждут, – сказала Анна Тоне и умерла через три дня.

Похоронили её на кладбище, с самого краю, ближе всех к разобранной церквушке.

На момент смерти Анны село представляло собой солидное поселение. Двести домов. Шестьсот жителей. Правление колхоза. Почта. Телеграф. Магазин. Семь ферм. Поля, засеянные картофелем, горохом, кукурузой, пшеницей. Стадо – голов пятьсот. Комбайны. Тракторы. Машины. Автобусы. Рабочих человек двести. Всё кипело, и казалось, так будет всегда.

Незаметно за пять-семь лет всё изменилось. Что-то с погодой стало: то засуха, то поля зальёт. Урожаи не удавались. С деньгами обманули. Сократили стадо. Потом забросили фермы. Потом люди уезжать стали, дома продавать. Закрыли почту, телеграф, магазин. Да ещё помирать стали. Старые-то понятно. А вот нестарые… Тут Тоня списочек Анны и открыла. Поняла отчего.

Первым погиб внук у тракториста. Приехал на выходные. Для него дед из брёвен домик построил. Мальчик стал играть с ребятами. Хотел показать местным ребятам сценку из фильма, как вешают пиратов. Только сценка превратилась в жизнь. Поскользнулся мальчик и повис. Пока взрослых позвали, было уже поздно.

Бухгалтерша через год собралась пристройку к дому из брёвен делать – везла крупную сумму денег. Видно, кто-то узнал. Деньги отобрали, а её убили.

На следующий год у лесника жена умерла.

А летом дочка председателя пошла на болото за клюквой и не вернулась. Прочесали весь лес – только поясок и нашли. Поясок вместо тела и похоронили.

Через полгода охотник сосиской насмерть подавился.

Шли годы. Людишки из списка Тони вычёркивались. Двое палёной водкой отравились, трое грибами. Так потихоньку все девятнадцать по разным причинам, не достигнув пенсионного возраста, и ушли. Последней ушла сестра бухгалтерши. Баню из брёвен построила. Пошла мыться в дождь. Ударила молния. Сгорела баня, сгорела и сестра.

В доме бухгалтерши оставалась жить Мария – её дочка. Денег от матери осталось достаточно, и Мария нигде не работала, пила. Как выходные – у неё в доме разгульная тусовка. Два дня музыка на всю деревню. Потом все разъезжаются, а у Маши отходняк. Вот в один из таких трезвых дней Мария и зашла к Тоне. В селе все друг другу родственники. И Маша была дальней родственницей Тоне. Тоня усадила Машу за стол. Накормила и стала отпаивать травяным чаем. Потом дала ей поспать часа два – и опять чаем. За чайком Тоня вдруг ни с того ни с сего стала рассказывать про Анну, церковь, список. Маша внимательно слушала, даже про чай забыла.

А в конце Тоня сказала:

– К чему я тебе это всё рассказала? Хоть тебя в списке и нет, но ты, наверно, тоже скоро умрёшь.

Мария тихо ответила:

– У меня эти брёвна в сарае лежат, целёхонькие. Мать их больше всех набрала, да так и не успела использовать. А я думаю, отчего это у нас в семье всё наперекосяк пошло… Сначала отец ушёл, потом мать убили, я институт бросила, пить начала. Так это всё из-за брёвен! И чего мне теперь делать?

– Брёвна церковные, езжай к церковному начальству, там и спроси, – ответила Тоня.

– Поеду завтра, пока пить снова не захотела. Может, по-трезвому узнаю, куда их пристроить.

На следующий день Маша села на автобус – и в город. Приехала вечером на последнем автобусе – и сразу к Тоне:

– Церковь, церковь деревянную будут строить на месте старой! Добрый человек нашёлся, денег дал, да и люди наши скинулись. Брёвна мои пригодятся. Таких толстых уже в нашей округе нет. Их на основной венец возьмут. Через три дня за ними приедут. Я, Тонь, у тебя пока поживу. А то боюсь, сорвусь в одиночку. Приедут, а я пьяная. Нехорошо это.

Через три дня за брёвнами приехал молодой батюшка с рабочими – будущий настоятель строящейся церкви. Записал Марию в список благодетелей и жертвователей на дела церковные. И сказал, что теперь за неё каждый день молиться будет.

– А что это даст? – тихо спросила Маша Тоню.

– Может, живой останешься, дурёха. Может, вымолит тебя батюшка, – ответила Тоня.

Церковь построили через год. На установку креста съехались вся округа и местное церковное начальство. Отслужили молебен. Освятили и установили с помощью крана крест. Народ радовался, окружив новую церковь. В первом ряду в общей куче народа стояли Мария и молодой человек с детской коляской. Позади стояла Тоня.

– Это кто рядом с тобой с красивым парнем и детской коляской? – шептали ей знакомые тётки. – Неужели Машка-пьяница? Ну и дела! Пить бросила! С чего это она вдруг?

– С чего, с чего!.. С брёвен, вот с чего! – ответила Тоня. А сама подумала: «Дошли молитвы батюшки за Машку».

Церемония закончилась. Неожиданно задул ветер, сгустились тучи и пошёл дождь. Загремел гром. Сверкнула молния. Тоня пошла на могилку к Анне. «Село наше и нас простили. Слышишь, Анна, Иоанн Громобой гремит?» – сказала Тоня вслух.

Раскаты грома расходились по всей округе. Дождь смывал грехи людей, и верилось, что всё теперь будет по-новому.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска