Галина ЗАХАРОВА

Изображение: even-st.ru

Ксюша Авелина, катаясь на скейте, умудрилась вывихнуть ногу. Папа в командировке, мама на смене. Пришлось позвать на выручку бабушку.

И вот Анна Фёдоровна и внучка рядом. Странно сказать: внучка уже не лялька, а ничегошеньки-то не знает о своей любимой бабушке. А всё потому, что некогда было спрашивать в житейской круговерти. Если не растормошить, не расспросить бабушку, так ничего и не узнаешь о её жизни.

Уже с утра Ксения пытается вытянуть бабушку с кухни:

– Бабушка, ты скоро там? Ты же ещё вчера обещала мне. Ну пожа-алуйста!

Наконец бабушка заходит в комнату, вытирая руки полотенцем, и садится рядом.

– Сразу-то и не вспомнить. Попробуй растереби всю жизнь… – раздумчиво произносит Анна Фёдоровна. И вдруг оживилась, как будто увидев в памяти картинку. – Любили мы за грибами ходить втроём: я, брат мой Витька и друг его Сергей. Мне, наверно, лет семь было, Витьке – девять. Увидели в лесу вышку. Высо-окую! И так захотелось залезть на самую верхушку! С вёдрами потащились мы, цепляясь за холодные реи, и наконец добрались до вершины. А хорошо-то как было наверху! Ветерок со всех сторон обдувает, машинки внизу, как жучки, бегают туда-сюда, деревца совсем маленькие. У-ух! Решили сбросить вёдра. Летят глубоко вниз и еле слышно бухают. Ребята курточки свои сняли, бросили – те раздулись как паруса, легли на кроны деревьев. Я скинула свой платок. Запомнили, где у кого упало, а спустились – всё по-другому. У Серёги куртка на старой ёлке, у Витьки свисает с высоких ветвей берёзы, он её палками кое-как. Серёгину одёжку так с ёлки и не смогли снять, а платок мой вообще куда-то уплыл. Хорошо хоть, вёдра не разлетелись. Потом нам сказали: пожалел вас, дурачков, Господь – вышка-то высоковольтная была.

– Ой, бабушка, как же вы так?! А если бы… А ещё что-нибудь припомни, бабушка! Как вы одевались?

– Это ж сколько мне было? Лет шесть. Нас ведь четверо у мамы было. Папа, дед твой, погиб. Мы с братом постарше. Мама – на работу, мы – по дому. Сделаем всё и на улицу. Помню, тогда тюбетейки носили – очень удобные, с узорами. Бегали до заморозков босиком. Осенью щеголяли в резиновых ботах с плюшевыми бортиками: сунешь туда обувь – и не промокает. Калоши были красивые, не как сейчас.

– Бабушка, ты помнишь голод?

– Голодали, Ксеничка. Это ж какой год был? Пятьдесят третий. Хорошо летом: конского щавеля нащиплешь, гороха украдкой с поля. В голодный год хлеба кусочек сосали как конфетку. Ещё помню: выберешь уголёк из печки, оботрёшь его – и в рот. Хрустит. Из щелей амбара выколупывали жмых. Ох и вкуснятина!

Попросили меня однажды, уже взрослую, побыть со старушкой-блокадницей, ей было лет под девяносто. Посадила я её обедать, а она вдруг засуетилась и с испугом на меня посмотрела: «А хлеба-то? Хлеба не положила!» Я бегом на кухню, отрезала кусок и подала ей. Захватила она его как-то жадно и успокоилась. Извинилась: мол, это с блокады.

– Не позавидуешь, бабушка. У вас, наверно, ни горячей воды, ни батарей не было. А как же зимой-то?

– Зимой? У нашего сарая куча досок с гвоздями – в штабеля с гвоздями-то не сложить. Мы вытаскивали гвозди, пилили доски на козлах и на саночках домой везли. А дома печка топится: тепло, уютно, хорошо так, только не забывай подбрасывать в огонь. Помню, на краю печки стоял высокий чугунный утюг, внутри угольки дымились. А стирали как? Сейчас почти у всей «стиралки». А раньше мама в корыте бельё замачивала, потом стирала на рифлёной доске. А полоскать – на колонку. Под краном уже горка из наледи. Бросаем на неё бельё, а в корыте полоскаем. Руки замерзали, но подышишь на ладони – и снова полоскать. У мамы как-то ловко получалось.

– Да-а. Как-то невесело вам жилось.

– Почему же? Жизнь у нас всё равно интересная была. Бегали, играли в ножички, купались. А, вот вспомнила. Сядь поудобней, а то нога твоя…

– Да ладно, бабушка. Ну скорей рассказывай, чего там!

– Приехала я как-то под осень в деревню к подруге погостить. И так мне захотелось в лес за грибами! А подружка отговаривает: мол, лес густой, заблудишься, к тому же, говорят, преступник в наших лесах скрывается, теперь таких маньяками называют. А у меня как загорится синим огнём – никого уже не слушаю. Собралась я – и с корзинкой в лес. Пришла, стою, не знаю, в какую сторону идти. Тишина. Чуть углубилась – а глаза так и стреляют, где гриб прячется. Освоилась я чуть-чуть. Смотрю, впереди большущий куст ежевики, весь крупной ягодой усыпан. Подошла, обрываю ягоды – сочные, сладкие. И вдруг похолодела: махоркой пахнет! «Что делать?» – думаю. Жутко сделалось, оцепенела аж, слёзы от страха выступили. «Господи, помоги!» – прошу. И вдруг стала кричать: «Ко-оля! Ты где там? Идёшь? Хорошо, жду тебя. Иду, иду к тебе». Оторвалась от куста, пошла деревянными ногами, сердце глухо стучит. Пошла тихонько сквозь деревья, за сучья и ветки цепляясь, а там уже, не разбирая дороги, к полю. В канаве полные сапоги начерпала, юбка в ржавой грязи, но выскочила на поле. Отдышалась и домой, но всё оглядывалась.

– А что, и правда маньяк был?

– Не знаю, говорят, в лесу его и поймали.

– Часто тебя Бог спасал, бабушка?

– Да, Ксюшечка, Господь нас всех хочет спасти.

– А что же меня не спас? – показала Ксюша на больную ногу.

– Ты, Ксеничка, сама виновата. Уже взрослая почти. Далась тебе эта доска!

– Это скейт называется. Бабушка, расскажи ещё про лес! У вас, наверно, только зимой передышка была от него?

– Зимой мы тоже ходили за грибами. Да-да, не смейся. Оденемся с братом потеплей – и в лес. Кажется, в ноябре было, снега ещё немного выпало. Перепрыгивали через заснеженные канавы, чтоб не провалиться, но на бугорках снега не было, зато грибы – торчат себе. Стукнешь шляпками друг о друга – а они, заледеневшие, тук-тук. Брали всё, что попадалось, – долго не набродишься. Черноголовики, свинухи, однажды беленький попался. А дома грибы растают и как тряпочки делаются. Жарили их – вкуснятина!

– Бабушка, а как у вас в школе было? Как экзамены сдавали?

– Помягче у нас было на экзаменах, не как у вас эти «эге». Почеловечней, что ли. Вот сидит перед нами, выпускниками, за столом комиссия из четырёх человек. Сначала всё тихо. Все сидят, решают задачи. Потом члены комиссии один за другим выходят, якобы покурить. А с нами остаётся наш добрейший завуч Леонид Моисеевич, преподаватель по математике. Он подходит к отстающим и строгим голосом подсказывает, как решать. То и дело его просят к себе: «Помогите, вот тут непонятно». Ходит по рядам наш Леонид Моисеевич, и все справляются. Понимали ведь учителя, как будет зависеть наша дальнейшая жизнь от двух-трёх ошибок. Как мы были им благодарны!.. Ну всё, дела ждут, – сказала бабушка и поднялась с кровати.

– Пожалуйста, не уходи! А я тебе про ЕГЭ расскажу.

– Не надо, мы с дедом по телевизору нагляделись, за тебя переживая, – там как в зоне боевых действий.

– Не переживайте, я сдам, всё будет окей. Расскажи хоть, как у вас выпускной проходил.

– Да как? По-простому. Сдвинули столы, покрыли белой скатертью. На столах – печенье, зефир, лимонад «Буратино», конфеты, яблоки. И, кажется, апельсины и шампанское. Разыграли сценку. Помню, стоит Витя Кораблёв в чёрных брюках в стрелочку, белой рубашке с галстуком. А Нина Макальчук – в белоснежном пышном платье с рукавами-фонариками, в туфлях-лодочках на небольшом каблучке. Он поёт, глядя на неё: «Ты надела праздничное платьице, в нём ты стала взрослая совсем. Ведь вчера была ты одноклассницей, а сегодня кем ты станешь мне?» Нина отвечала ему таким нежным голоском… Эх, жаль, слова забыла. И так это было трогательно, аж внутри от слёз дрожало. Некоторые учителя тоже глаза платочком вытирали. А Витя с Ниной, взявшись за руки и глядя друг на друга, ещё больше заставляли всех нас плакать. Ты что, Ксюшенька, плачешь?

– Да так, передалось. Сравниваю…

– Зато теперь вы все умненькие растёте.

– А толку-то…

– Не переживай, Господь со всеми нами рядом. Он всегда поможет. Только нам меняться надо. А то сожжёт, как плевелы. Кто из нас останется?

– Бабушка, а потом-то что с тобой было? Расскажи! Как же я о тебе ничего раньше не знала!

– Потом, потом! Давай сюда руки, садись. Вот тебе моток пряжи, распутывай потихоньку. А я на кухню, окей?

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска