Вера Вячеславовна Губинская

Шёл обычный рабочий день, люди работали за компьютером, звонили по телефонам. Судя по гудкам электровозов, недалеко была железнодорожная станция. Иногда что-то звенело.

– Вера, вы тоже это слышите? – уточняю я. – Мне сначала казалось, что в ухе звенит, потом – что это чей-то телефон.

– Нет, это на станции.

Небольшая строительная компания была создана супругами Губинскими пять лет назад, незадолго до драматических событий, резко изменивших их жизнь. Прежде всем управлял Роман – глава семьи, а Вера воспитывала пятерых детей, но сейчас муж учится в Вологодской семинарии, и похоже, быть ему священником. Вера же неожиданно для себя вынуждена была примеривать новую роль.

– Каждый день не очень хорошие новости, много неурядиц, – говорит она. – Спасибо ребятам-сотрудникам, выручают.

– Так вы одна будете тащить на себе всё это хозяйство?

– Хотелось бы всё свернуть. С другой стороны, на что-то нужно жить, детей поднимать. Посмотрим, как будет получаться.

Её растерянность понятна, но, возможно, навыки многодетной матери, когда каждый день приходится принимать множество решений, помогут ей на новой стезе. Говорили мы, конечно, не только и не столько о работе.

* * *

– Бабушка моя, Вера Ивановна, крестила меня в четырнадцать лет, – вспоминает Вера. – Она учила жить по Божьим законам, хотела, чтобы я запомнила молитву «Отче наш», добавляя: «Если тебе плохо, кто-то обижает, помолись своими словами». Я звала её мамой, очень её любила, а дедушка, Александр Викторович Журавлёв, был мне за папу. Жизнь моих настоящих родителей – это потайной, тёмный уголок, куда я так и не смогла заглянуть. Мама попала в колонию, когда ей было двадцать с небольшим, а мне три года. Мы тогда только-только приехали к бабушке из Саратова, где я родилась. О том, что произошло дальше, я знаю лишь по рассказам родных. Как мне объяснили, мама отправилась на гулянку, где уснула, и пока она спала, произошло преступление. Всё свалили на маму – сказали, что она ткнула в потерпевшего ножницами. Мама была маленькая, щупленькая. Не представляю, как она могла на кого-то напасть! Но один Бог знает, что там произошло на самом деле.

Папа после этого вернулся в Саратов – наверно, решил, что ему со мной не справиться. Так что отца я не помню, даже не знаю, как он выглядел. Мама уничтожила все фотографии. А спустя много лет, когда я смогла, наконец найти адрес отца, оказалось, что он уже умер. Написала его второй семье с просьбой прислать снимок. Рассказала, что я предприниматель и мне от них ничего не нужно, кроме фотографии. Но мне так и не ответили.

Жили мы обычной жизнью, кроликов держали, на сенокос ходили. Дом барачного типа на четырёх хозяев, с сараями, огородиком. Росла я среднестатистической девочкой, единственное отличие – дважды в год мы ездили к маме в колонию. Как сейчас помню: бабушка нагружает рюкзак одеждой, едой, подарками и мы отправляемся в путь. Маму отпускали на свидания, она к ним готовилась – делала торты с рисунками и розочками, это было очень вкусно. Я всегда получала от неё какой-то подарок.

Мне очень хотелось иметь коньки, и у дедушки они нашлись в сарайке, хорошие кожаные коньки моей мамы. «Их только наточить надо», – сказал дедушка. Правда, у нас нет ни озера, ни речки, да и катка не было, поэтому я покаталась по тропинке, а потом просто смотрела и любовалась коньками, думая о маме. Она красиво рисовала, после неё остались носовые платочки с её вышивками – героями мультфильмов. Конечно, я её ждала. Но наше общение с мамой закончилось в тот же год, когда её выпустили из тюрьмы. Узнав, что она снова вышла замуж, я надеялась, что она однажды родит мне братика или сестричку и приедет с ребёнком в гости. Но этого, к сожалению, не произошло. Последние годы мама бродяжничала, умерла неприкаянной. Она не была пьяницей, просто заводной очень, что-то такое цыганское в ней было, хотя цыган в роду не водилось. Её тётя, сестра бабушки, такой же была – всё путешествовала по стране, не раз была замужем.

Домой мама не вернулась, потому что ей было совестно, так и написала мне: «Стыдно, тяжело». Когда бабушка серьёзно заболела, дядя Саша всё уговаривал маму, чтобы она приехала, говорил, что и работать не нужно, прокормит: «Ты только за матерью ухаживай». Не приехала.

Я не осуждала её никогда, да и пока была жива бабушка, разлука переживалась не слишком остро. После смерти бабушки стало не хватить материнской поддержки, хотелось найти маму, вернуть. Но поиски ни к чему не привели. Потом я узнала, что мать с отцом умерли с разницей в один год: он в Саратове, она в Москве. Когда пришла в храм, снова нахлынуло: появились любовь, сожаление, что не могу обнять, прижав к себе, поговорить. Но всё, что остаётся, – это молиться за неё.

Снова гудит электровоз. Благодаря открытому окну кажется, что он совсем рядом.

* * *

– С Романом мы жили в разных концах города, – продолжает Вера. – А когда встретились, это была, наверное, любовь с первого взгляда. Мне было шестнадцать, поэтому несколько лет мы дружили в ожидании совершеннолетия. Муж 1977 года рождения, а я – 79-го. Учились мы в Няндомском железнодорожном училище, только на разных курсах. Роман восемь лет проработал на путевой машинной станции, которая занимается железнодорожным полотном – отсыпкой и прочим. А я сразу ушла в декрет. Специальность у меня, как в старину называли, станционный смотритель, а сейчас говорят – дежурный по станции. Но только маленькой станции, одной из тех, что находятся в отдалении от города. Со мной в группе училась девушка, мужу которой пришлось потом сидеть в декрете, чтобы она могла работать. У нас всё сложилось более традиционно.

– Но у вас же в Няндоме вокзал, большая станция…

– Нужно высшее образование, чтобы туда взяли.

– Чтобы сидеть в окошечке, отвечать на вопросы? Что такого ещё делает дежурный, чтобы требовалось высшее образование?

– Он отвечает за всё: за приём и отправку пассажирских поездов, грузовых составов – много за что. Наверное, я могла бы получить ещё одно образование, но дети рождались один за другим, потом занялись предпринимательством. В общем, карьеру на железной дороге я не сделала.

* * *

– Меня со всеми моими скорбями всегда немножечко тянуло к храму. Нравились матушки – умиляли и в душу западали, когда я смотрела фильмы про Дивеево. Если бы я не вышла замуж, то стала бы монахиней. И вот монастырь мне однажды приснился. Я вообще-то каждую ночь целые кинофильмы вижу. Очень яркие сны. Так вот, монастырь. Большие белокаменные стены, подходит батюшка в чёрной одежде, рядом пруд, красивый сад, я исповедуюсь, причащаюсь. А спустя какое-то время приезжаем в Прилуки с подругой, которая там в странноприимном доме работала прачкой. И я ей говорю: «Анька, ты представляешь, я во сне это место видела». Вижу священника: это же он стоит – тот, которого я видела во сне.

Молодожёны Роман и Вера

Но мне не хотелось бы, чтобы все мои сны сбывались. Как-то раз увидела: с одной стороны поле зелёное, деревья стоят, а с другой – пепелище, всё серое и ветер вьюны поднимает; мы бежим по тропинке – скорее-скорее, нужно успеть куда-то. Я понимаю, как хрупок мой мир, что мы по краю ходим, не только каждый день – каждая минута может быть последней.

В Церковь я пришла в двадцать пять лет. Многие тогда у нас в Няндоме относились к Церкви прохладно, сплетни ходили, что священников ничего, кроме наших денег, не интересует. Когда человек не знает, чем живёт приход, начинает додумывать. Но однажды старшая сестра Романа, Ольга, познакомила нас с отцом Олегом Ежовым.

Я тогда была беременна третьим ребёнком, и мы вместе с одной девушкой, Анной, стали вести воскресную школу. Праздники устраивали, рождественские песни разучивали, колядки, читали детям Закон Божий и Евангелие детское. Ездили с выступлением в Казаково, к игумену Феодосию (Курицыну), катались там на лошадях. Это была новая жизнь, очень увлекательная. Наши прихожане кажутся обычными, но когда знакомишься ближе, они начинают раскрываться – оказывается, что это очень красивые люди.

* * *

– Было сложно решиться на третьего. Двое у нас в стране – это как бы стандарт. Арине и Евгению было тогда пять и семь лет, мы их недавно окрестили. И в этот момент поняли, что двое – это мало, что хотим ещё одного маленького. Он о чём-то плачет, у него что-то болит, потом выздоравливает, улыбается – и ты понимаешь, что такое счастье. Так родилась Настя. Дочки у нас такие, как я иногда их в шутку называю, наседки, очень любят детей, из них получатся прекрасные матери.

Дети росли в то время, когда мы укреплялись в вере. И Господь постоянно напоминал о Себе, что без Его воли ни единый волос не слетит. Когда мы переехали из квартиры в свой дом, Насте было три года. В туалете у нас был люк, в тот момент открытый, а под ним – торчащая вверх труба. Рядом – колодец, в который спустился Роман что-то там проверить. Вдруг вижу: Настя летит к туалету, я за ней не успеваю, только ахнуть успела, дальше – шок. Но случилось невероятное. Как Рома рассказывал, «я как только услышал твоё “а-а-а!”, меня просто вынесло из колодца». Он успел подставить руки, и Настя, падая в люк, приземлилась на них, а не на трубу. Представляете эту сцену?

– Ну, в общем, да.

– И когда такое чуть ли не каждый день, многое начинаешь понимать.

Все друг друга любят, друг другу помогают. Приходят их друзья, и все вместе дрова колют, помогают на огороде. К труду приучали всех детей.

А летом Арина вышла замуж. На столах было на всех пять бутылок шампанского, но и его не выпили. Какое-то другое поколение, более здоровое. Сейчас убеждаю дочку: «Мужа нужно любить и понимать. Даже если он говорит что-то обидное, когда ты что-то сделала не так, то первой извинись».

* * *

– Муж когда-то носил со своим отцом одни ботинки, они жили небогато. А хотелось, чтобы был свой дом, чтобы дети не росли, как мы, в бедности. В тот момент мы не предполагали, что с коммерцией непременно связаны какие-то очень неприятные ситуации. Оказалось, что порой приходится идти по грани закона, сталкиваться с людьми, с которыми лучше бы не иметь дела, мучиться от того, что душа просит совсем другого. Большую часть дел Роман тащил на себе, и я не знаю, приходилось ли ему отбиваться от криминала.

Да и для дружеских отношений всё это не очень здорово. Ты помогаешь, а когда тебе срочно понадобилось взять взаймы, слышишь: «У нас ничего нет». Да ещё и за глаза полощут, мол, сам виноват. В общем, из друзей остался лишь один, живёт в Вологде.

Начинали мы с одного пассажирского такси, потом сложилась группа единомышленников, которая купила несколько машин, взяв кредит. Открыли пиццерию, магазин по торговле окнами, поставили пивные палатки, кроме обычных такси, было грузовое. Когда группа мирно распалась, Роману достались магазин по продаже окон и грузовая машина. Сейчас занимаемся капитальным ремонтом объектов…

Если говорить об отношениях с властями, то они были странные. У властей есть много требований к предпринимателям. Скажем, поставить рации, получить лицензии и так далее – с одной стороны, требования разумны, с другой – их предъявляют только тем, кто хочет работать законно. От нелегальных таксистов, так называемых бомбил, этого не требуют, соответственно, с ними трудно конкурировать.

Распространённое явление, когда желание всё делать качественно вступает в противоречие с требованиями властей. Как-то раз потребовалось для крупной государственной компании выкопать котлован, разместив там бочку с септиком. Но смету составили без учёта того, что в этом месте находился большой плывун. Работу можно было выполнить за выделенные деньги лишь с многочисленными нарушениями, рискуя людьми. Роман всё это объяснил. Но менять смету и заново проводить конкурс не стали, легче было найти каких-то левых мастеров – и в итоге всё было сделано неправильно, канализация не работает, а денег уже потратили столько, сколько мы просили.

– Примирить предпринимательство с христианской совестью очень и очень непросто. Даже когда окнами занимались: покупаем за одну цену, продаём за другую, на установке окон тоже наценка. Получается, наживаемся на людях. Объяснения, что так было всегда, не очень убедительны. Наверное, не мы первые, кого это волнует. Купеческая благотворительность – это ведь не что иное, как попытка примириться с совестью. Вот и мы: придёт старушка, у которой с деньгами не очень, Роман отдаёт окна по той цене, за которую купил, за установку тоже берёт, только чтобы бригаду оплатить. Жадность ему вообще не свойственна. Инструмент вечно свой отдаёт, получая назад сломанный.

У человека верующего, когда он занимается бизнесом, всё несколько иначе протекает. Стараемся в таких случаях менять отношение к людям, к жизни. Роман тогда всё чаще стал ходить в храм, чтобы исповедоваться, причаститься, с батюшкой больше общаться. Если продолжаем делать что-то не так – Господь учит. Было такое: одна грузовая машина сломалась – двигатель, как говорят водители, показал братский кулак, вторая следом сломалась, потом ещё… Тут мы поняли, что идём не туда.

Пока я была беременная, дважды оказывались на грани жизни и смерти. Один раз ехали из Вологды через Коношу, очень медленно, но вдруг нас развернуло, Роман и так и сяк вертел руль, но нас всё равно выбросило с дороги. Вытаскивали потом на буксире. Второй раз ехали с Няндомы в пургу с одним из детей и чуть не врезались в огромный, почему-то остановившийся на пути бензовоз. Сворачивать на встречку опасно, так что снова выскочили на бровку и остановились в считанных сантиметрах от бензовоза. «Почему ты не включил аварийку?!» – кричит Роман водителю. «Как не включил? Включил!» Идут смотреть, а фонари снегом залеплены. Так прозвонил колокольчик – что-то делаем не так.

– В отношениях с работниками сложно оставаться христианами?

– Роман очень терпелив, очень. Вот одна история, чтобы было понятно. Как-то раз водитель у нас не просто запил, а в дороге, когда вёз ценный груз. Вёл машину в невменяемом состоянии. Роман срывается, перехватывает водителя в Вельском районе, снимает с машины. Но что, думаете, было дальше? Везёт в Няндому, сдаёт в лечебницу, чтоб человека поставили на ноги, и какое-то время он ещё у нас проработал… Когда нас какие-то люди подставляли, мы не обвиняли, не подавали в суд, хотя могли его выиграть, потому что деньги были отняты у нас неправедным путём. Но старались отпустить это, забыть.

Вот как-то так пытаемся совместить несовместимое.

* * *

– И всё-таки это вряд ли полностью объясняет решение Романа стать священнослужителем.

– Роману пока рано думать о рукоположении, но, наверное, к этому всё идёт.

– Вас смутило его решение?

– Нет, я задолго до этого говорила ему, что было бы хорошо, если бы он стал священником. А у него было множество планов по развитию нашего бизнеса. Но человек предполагает, а Господь располагает.

– И что же заставило отказаться от этих планов?

– Произошли события, которые помогли ему принять решение. Мы стали заниматься производством жалюзи и купили половину базы для хранения материалов. Вдруг она сгорает. Это было первое потрясение. Переехали во вторую половину базы, сложили там всё, что осталось. Через месяц загорается именно это помещение, со всем оставшимся. Это было второе потрясение.

– Поджоги?

– Мы не знаем. Но подумали: если бы не это, случилось бы что-то более страшное. Любой бизнес – это ресурс, за который идёт борьба, как бы красиво всё ни выглядело. И что тебя ждёт завтра, ты не знаешь, а ждать может всё что угодно.

А через год случилось третье потрясение – решающее. Я собиралась на причастие, в семь утра встала, немного прошла и упала в обморок. Стала подниматься, чувствую – не дойду. Прибежал Рома, испугался, я была вся бледная. Когда привезли в больницу, оказалось, что у меня внутреннее кровотечение. Операция шла восемь часов. Мужу не говорили три дня, жива я или нет. На третий день медсестра пустила его в палату, сказав, что я пришла в себя. Ребёнка не спасли, а ещё 15 минут – и меня тоже бы не спасли. Роман истово молился, и я осталась жива. Молились все наши батюшки и весь приход.

В общем, Роман понял, что бизнес – это не то, чего он по-настоящему хочет. Понял, что на первом месте должен быть Бог, и всё больше погружался в веру. Бизнес стал отходить на второй план, рушиться как карточный домик. Господь показывает, в какую сторону нужно идти.

В прошлом году наши священники сказали Роману: «У тебя столько всего произошло – это Господь тебе показывает, где твоя дорога». Муж приходит домой, говорит: «Батюшки благословили поступать в семинарию, да и сам я хочу учиться на священника». «Что бы ты ни решил, я поддержу тебя, – говорю. – Будем нести крест вместе».

Рома поступил в Вологодскую семинарию. Не думал, что вернётся в это состояние – школьное. Но стал мудрее, когда начал учиться. У него строптивый характер, поэтому в храме поначалу было нелегко, когда старушки нас шпыняли за то, что свечку не так поставили. Но постепенно привыкали и продолжаем привыкать.

Поступление в семинарию, желание стать священником – не единственное, что изменилось в нашей жизни. Беда сблизила нас. Хотя мы и так любили друг друга, но после того, как я едва не погибла, отношения стали очень трепетными. Бог с нами и детьми, мы с Богом. Это делает нас счастливыми.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска