Подвиг экипажа подводного крейсера ТК-17

В Белом море

Ранняя осень 1991-го. Страна, прежде называвшаяся Российской империей, а потом Советским Союзом, доживала последние месяцы. Её никто и никогда не мог одолеть извне, но дважды за один век её сокрушили изнутри. В эти дни из-за ошибок изготовителей ракет едва избежал катастрофы тяжёлый ракетный подводный крейсер ТК-17.

Подлодка принадлежала к серии «Акула», ставшей на то время вершиной в строительстве подводных кораблей. Водоизмещение почти втрое больше, чем у крупнейших американских подлодок, – 47 тысяч тонн. Это как несколько броненосцев времён русско-японской войны, или, чтобы были понятнее, размер многоподъездного 10-этажного дома. Внутри лёгкого корпуса как бы ещё две очень прочных лодки, а между ними – перемычки и ракеты. Весьма удачная конструкция – в случае разлития ракетного топлива экипаж был хорошо защищён. Сила запредельная – 20 ракет на борту, несущих 200 боеголовок, по сотне килотонн каждая, – в общей сложности это соответствует примерно тысяче бомб, поразивших Японию.

И вдруг взрыв ракеты внутри корабля – к счастью, не боевой, а учебной. Если бы у капитана Гришкова не выдержали нервы, сделай он хоть одну ошибку, невозможно сказать, какими ужасными были бы последствия.

Объятый пламенем

Разговариваю с моряком, писателем Николаем Черкашиным, лично знавшим капитана Гришкова и составившим с его слов картину случившегося.

– Николай Андреевич, из-за чего всё-таки произошёл взрыв?

– Никто ничего толком сказать не может, две комиссии исследовали вопрос и пришли к предположению, что заводской брак ракеты. От неё остались только обломки, трудно что-то понять.

– Почему никого не наградили?

– Был принцип – аварийщиков (то есть экипаж подлодки, потерпевшей аварию. – Авт.) не награждать, даже если они ни в чём не виноваты. Это не единственный случай, когда экипажи спасали корабли, но никак отмечены не были. Это как печать, клеймо. Вспомним подводную лодку С-178, протараненную теплоходом недалеко от Владивостока. Трое суток люди пробыли на дне, 25 человек было спасено благодаря старпому, который их вывел. Награды так и не получил, а командира вообще отдали под суд. А моряков с линкора «Новороссийск», который погиб не по их вине, наградили лишь спустя полвека.

– Каким он был, капитан Гришков?

– Контактным, живым, энергичным, но, главное, совестливым – переживал за экипаж до конца жизни. К сожалению, о многом я не успел его расспросить, слишком рано ушёл Игорь Евгеньевич – в 67 лет, не выдержало сердце. Помню, как встречались офицеры с ТК-17, Гришков для них так и остался командиром.

Капитан 1-го ранга Игорь Евгеньевич Гришков

* * *

Из рассказа Черкашина о том, что происходило в самый важный для капитана Гришкова день. Ради него он, может, и появился на свет:

«Объятый пламенем тяжёлый подводный крейсер медленно уходил в воду. Нет, он не тонул, он погружался по воле своего командира, капитана 1-го ранга Игоря Гришкова. С обеспечивающего судна с ужасом смотрели на эту фантасмагорическую картину: горел самый большой в мире атомный подводный корабль – тяжёлый ракетный крейсер из семейства “Акул” ТК-17.

Контр-адмирал Виталий Федорин, стоявший на мостике обеспечивающего судна, рассказывал:

“Сначала я увидел, как в воздух взлетела массивная крышка ракетной шахты № 3 и скрылась из видимости. И тут же полыхнул столб пламени и дыма. Горела почти стотонная ракета… Горела обрезиненная палуба крейсера. По всем законам борьбы за живучесть подводная лодка при любой аварии должна всплывать в надводное положение. А тут – погружение. Мы гадали: пробоина в прочном корпусе, не иначе… Тогда это последние мгновения грозного корабля…”

Командир ТК-17 капитан 1-го ранга Игорь Гришков вспоминал:

“Это были плановые стрельбы ракетой по береговому полигону… 27 сентября 1991 года в 19 часов начали предстартовую подготовку. И тут во время посекундного отсчёта на мнемосхеме тревожно замигала лампочка: «автоматическая отмена старта» – как потом выяснилось, из-за заводского дефекта в ракете. Я приказал всплывать, чтобы дать радио на береговой КП. С приходом на перископную глубину крейсер сотрясли три мощных – один за другим – удара… Всплываем в надводное положение аварийно, всплываем с нарастающим креном на правый борт и дифферентом на нос. Бросаюсь к перископу. По всему горизонту обзора – пламя, объёмный пожар, даже неба не видно. Горела неисправная ракета. Ракета была твёрдотопливная, но в головной части было жидкое и очень токсичное горючее. От высокой температуры загорелось резиновое покрытие корпуса. Невольно вспомнились строчки любимой песни: «И стал наш бесстрашный и гордый “Варяг” подобен кромешному аду»…”

Чтобы понять драматизм положения, надо хотя бы в общих чертах представить корабль ТК-17. За всю мировую историю судостроения это была самая необычная подводная лодка. И не только потому, что её размеры превышают десятиэтажный дом или почти два футбольных поля: длиной примерно в пятую часть километра – 172 метра, высотой – в 26 метров… Если на традиционных атомаринах отсеков не более десяти, то на “акулах” – 19! В былые времена по этим закольцованным отсекам устраивали спортивные забеги с эстафетой. А зона отдыха с плавательным бассейном! Обитаемость почти как в “Наутилусе” капитана Немо. Настоящая орбитальная станция, запущенная в гидрокосмос…

Конструктивно это две подводные лодки спаренные, как поплавки огромного катамарана. Оба корпуса катамарана соединены между собой тремя перемычками-переходами. В случае возникновения аварийной ситуации в подводном положении личный состав аварийного отсека мог покинуть отсек в любую сторону и по системе перемычек попасть в любую точку корабля. Этой возможности были лишены обитатели центрального поста во главе с командиром».

Выходить им в случае пожара было некуда.

«Страшен пожар на степном космодроме, – продолжает Черкашин. – Но там стартовые столы разнесены на километры. Другое дело на подводном крейсере, где 20 ракетных шахт размещены почти впритык и в каждой – по стотонной баллистической ракете, да ещё с разделяющимися боеголовками. Чем и как тушить такой пожар? Людей на палубу, охваченную огнём, не выведешь. Да и верхний рубочный люк не откроешь – он приварился к комингсу от лютого жара. Формально командир сделал всё, что от него требовалось: всплыл, дал радио… Теперь надо было тупо стоять, то есть дрейфовать, и гореть, ожидая, когда из Северодвинска придут аварийно-спасательные суда. Стоять и ждать… Но Гришков прекрасно понимал, чем может закончиться такое стояние. В смежных с горящей шахтах уже могли греться боевые блоки других ракет. А потом и эти ракеты начнут срабатывать и подрываться, полетят во все стороны разделяющиеся боеголовки, ракетный град накроет акваторию Белого моря, обрушится на многонаселённый Архангельск и Северодвинск с его крупнейшей в мире верфью… Это будет похуже Черно-быля!

Только погружение могло прекратить пожар. Но погружаться было нельзя, потому что на крейсере был перерасходован запас сжатого воздуха для аварийного всплытия. Погружаться было нельзя и потому, что корабль почти лишился хода: в ограждение (насадку) винта правой линии вала попали остатки взорвавшейся ракеты, левая линия вала давала не более 40 оборотов в минуту с угрожающим при этом стуком…

Сам собой на центральном посту возник яростный “мозговой штурм”: свои варианты предлагали и старший на борту контр-адмирал Валерий Иванов, и оба старпома – капитаны 2-го ранга Виктор Зелюкин и Сергей Макаренко. Но окончательное решение было за командиром, и капитан 1-го ранга Гришков его принял. Он отдал приказ на погружение. Он поступал как те лётчики, которые уводили падающий самолёт от жилых кварталов, лишая себя шансов на катапультирование. Скорее всего, командный модуль будет отрезан от всего корабля затопленным смежным отсеком. У людей в правом и левом корпусах есть шансы выжить. Ведь теоретически их могут спасти с глубины 160 метров. Впрочем, так далеко воображение Гришкова не заходило. Его мозг быстро и методично решал цепочку сиюсекундных задач.

– Убрать перископ и выдвижные устройства!

Но перископ и выдвижные мачты ушли внутрь прочного корпуса наполовину – от тысячеградусной температуры их заклинило. Через их прогоревшие сальники пока что курился чёрный дым, но с первых же метров глубины в кольцевые щели ударит фонтаном морская вода.

Гришков приказал изолировать командный модуль от боковых переходов, приказал выставить в смежных отсеках рубежи обороны, а всему личному составу центрального поста и 19-го отсека надеть индивидуальные спасательные аппараты. Это было скорее ритуальное, чем реально спасительное действие: натягивали маски, сознавая, что, если лодка ляжет на грунт, из этого стального склепа никому не выйти – крышка люка намертво приварилась к зеркалу комингса.

– Приготовиться к борьбе с прорывающимся огнём, а потом – с поступлением воды – в отсек!

Такую команду не отдавал ещё ни один командир. Даже гению сюрреализма Сальвадору Дали с его горящей жирафой далеко было до горящей «Акулы», которая, дымя, шипя, выбрасывая клубы чёрного дыма и белого пара, медленно погружалась в морскую пучину. ТК-17 ушла за перископную глубину, но и этого хватило, чтобы гигантский пожар сразу стих. Вода, конечно, хлынула и быстро стала затапливать трюм командного модуля. Её откачивали, пытались забивать щели. Была у Гришкова в те напряжённейшие минуты последняя надежда – командирская группа баллонов ВВД. Она предназначалась для торпедной атаки, для самого крайнего случая, и только командир мог отдать приказ на её расход. И вот этот крайний случай наступил – надо продувать балласт.

– Товарищ командир, – предупредил его инженер-механик, – может трубы порвать: в системе давление упало и если врубить 400 атмосфер…

Но другого выбора не было: порвёт воздух высокого давления трубопровод вдоль всего корабля – значит, конец…

– Врубай!

Механик нажал на пульте кнопку командирской перемычки. Истошный рёв и свист заглушили все звуки на центральном посту, трубопроводы затряслись, задрожали, завибрировали, но выдержали. Механик подавал воздух порциями.

– Лодка медленно всплывает! – доложил боцман, вперившись в глубиномер.

Гришков и сам не сводил глаз с чёрной стрелки, которая медленно уходила влево – к спасительному нулю. Они всплыли! Но лишь по самую рубку. Носовая и кормовая оконечности оставались пока под водой. Весь воздух высокого давления на борту был израсходован. Теперь всё зависело от морской стихии: разгуляется шторм – лодку может перевернуть из-за низкой продольной остойчивости и высокой парусности. Но спасённое Белое море благоволило к смельчакам. Правда, вокруг всплывали отравленные ракетным топливом рыбы. Но ведь в худшем случае всё Белое море могло побелеть от всплывшей кверху брюхом живности. Благодаря мужеству командира Игоря Евгеньевича Гришкова, его опыту этого не случилось. При тяжёлой аварии не погиб ни один человек.

Ударами кувалды отбили приварившуюся крышку люка, выбрались наверх. Подводный крейсер смог вернуться в базу своим ходом. Ход давали не основные заклинившие винты, а подруливающие устройства. Шли со скоростью пешехода – в три узла, но всё же самостоятельно прибыли в Северодвинск. Это был высший командирский пилотаж!

Капитан 2-го ранга Сергей Шабовта, поэт и бард по натуре, подбирал строчки для новой песни:

Мы снова живы, братцы, как ни странно,

И снова не встречает нас оркестр…

“На берегу нас встречали люди с лицами палачей – члены госкомиссии по расследованию ЧП, – пишет он. – Вместо оркестра и наград посыпались обвинения, хотя самые дотошные члены комиссий не понимали, что именно экипаж сделал не так”.

Капитан 1-го ранга Игорь Гришков

“Я бы ещё пару раз пережил подобное погружение, – вспоминал Гришков, – чем общаться с этими суровыми дядями с мальчишеской искрой в глазах. Причины аварии искали в диапазоне от неглаженных шнурков вестового до ошибок в действиях стартового расчёта”».

Буторин

Член Верховного Совета России от Архангельской области Альберт Николаевич Буторин, осмотрев лодку, направил Председателю Верховного Совета своё заключение:

«Масштаб предотвращённой катастрофы грандиозен. Была реальная угроза взрыва атомной лодки с ядерным боеприпасом, в результате которого практически вся акватория Белого моря могла быть подвергнута радиоактивному заражению. И, как следствие, все поселения по его берегам должны были свернуть свою жизнедеятельность. Этих циклопических бедствий не случилось благодаря героическим, смелым и решительным действиям командира!»

Это было квалифицированное заключение – до того как стать депутатом, Буторин не один год проработал инженером на Севмаше, где была создана ТК-17. Больше четверти века после аварии, вплоть до самой смерти, Альберт Николаевич боролся за награждение экипажа, за присвоения звания Героя России капитану Гришкову, чтобы хоть как-то увековечили память о нём в Северодвинске. Увы, не вышло.

Это было одно из его главных дел, но имелись и другие. В октябре 93-го Буторин стал одним из защитников осаждённого Белого дома в Москве – по жизни он был бойцом. Впоследствии годами требовал от властей помощи для неимущих и инвалидов. Чиновники на дух его не переносили, но побаивались.

С Гришковым они ушли в свой последний поход почти одновременно, с разницей в несколько недель: капитан – в декабре 2017-го, а инженер, строивший его крейсер, – в январе 2018-го.

Ангел подлодки

– Больше сорока лет мы были вместе, – говорит мне жена капитана Наталья Александровна. – Он скончался совершенно неожиданно, во сне. Вечером лёг спать в хорошем настроении, просил пораньше разбудить и… не проснулся. У него была операция на сердце, которую он перенёс тяжело. Полгода его выхаживала, он уже начал заниматься несложной работой на участке, как рекомендовал врач. Потом что-то начал делать в своей организации «Офицеры России». Пока был жив, каждый год в день аварии экипаж встречался в Кронштадтском Морском соборе.

* * *

Одним из тех, кто приезжал на встречи, был Юрий Дмитриев, офицер, оставшийся служить на ТК-17 после аварии. Он вспоминал:

«В молодости нам часто некогда анализировать и обдумывать события, которые с нами происходят, мы не обращаем внимания на знаки, которые даёт нам жизнь, на приметы. Надо жить, работать, учиться, растить детей, любить и много другого. С возрастом приходит пора задуматься: а всё ли в жизни я делал правильно? а почему со мной происходили те или иные события? И вот что интересно: чем больше я про это думаю, тем больше приходит уверенность в том, что вся наша жизнь, все события, в ней происходящие, – это Промысл Божий. Не спешите меня осуждать или смеяться – это вы всегда успеете сделать.

За свою долгую службу на подводном флоте я имел возможность не раз убедиться, что Ангел Хранитель есть не только у отдельного человека – у меня или у вас. Ангел Хранитель есть и у экипажа, и даже у корабля.

Я крещён с детства, но, наверное, как и большинство из нас, не придавал в молодости этому факту большого значения. Уникальность событий, о которых я расскажу ниже, в том, что при желании их можно истолковать по-разному. И это уже зависит от вас, какую сторону принять. Для меня это Божий Промысл. И дело здесь совсем не в том, что высшие силы что-то делали за нас. Дело в том, что каждый наш шаг, каждый наш выбор, каждое наше действие, которые основаны на наших знаниях и профессионализме, были словно предопределены происходящими вокруг нас событиями.

Итак, начну с того, что перед выходом в море, в то самое плавание в сентябре 1991 года, моя супруга настояла, чтобы я надел и обязательно носил при себе всё время похода образ святого Николая Чудотворца – покровителя моряков. У нас к тому времени уже было трое детей, и, по заявлению жены, она “не хочет остаться одна с тремя детьми на руках”, поэтому “надевай и не спорь”. Я любил жену, любил детей. И совсем не хотел спорить. Это был не крестик, это был именно образок размером чуть меньше спичечного коробка.

Тогда я не придавал этому серьёзного значения, но образок, чтобы успокоить супругу, всегда носил на всех выходах в море. Итак, 27 сентября во время учебной ракетной стрельбы на тяжёлом ракетном подводном крейсере стратегического назначения ТК-17 произошёл взрыв ракеты в шахте и последующее возгорание топлива на поверхности корабля.

Уникальность ситуации заключалась в том, что она не была описана ни в одном руководстве по борьбе за живучесть. Руководство предписывало вести борьбу в надводном положении. Командир принял абсолютно нестандартное решение – погрузиться и вести борьбу за живучесть в подводном положении. Несмотря на категорические возражения механика корабля.

И лодка ушла под воду. Именно этот манёвр позволил сохранить корабль и спасти экипаж. Это уже позже комиссия сделает вывод о том, что и командир, и экипаж действовали правильно. И о том, что решение погрузиться было единственно верным.

А тогда, во время аварии, огромный груз ответственности за возможные последствия такого решения, которое и вовсе шло вразрез с руководящими документами, не перевесил. Мне думается, что это и есть Промысл Божий. Просто повезло – скажете вы! Спорить не буду…»

Крейсер после этого отремонтировали, правда сгоревшую шахту в начале девяностых восстанавливать не стали, установили макет ракеты и заварили крышку. Но на этом, однако, история не заканчивается.

«Наоборот, – продолжает свой рассказ Юрий Дмитриев, – события, которые произошли далее, снова дают повод задуматься об Ангеле Хранителе и Божьем Промысле. Ну, обо всём по порядку. Спустя ровно 2 года и 2 месяца после первой аварии (27 ноября 1993 года) на корабле произошла ещё одна авария…

Мало кто знает, что этой второй аварии предшествовали некоторые события, которые невозможно объяснить с обыденной точки зрения. Корабль находился на боевом патрулировании в высоких широтах Баренцева моря. В ближайшие сутки мы должны были покинуть район чистой воды и уйти под тяжёлые арктические льды. Напомню, это была уже практически зима.

На центральный пост врывается механик и просит отложить уход подо льды, под которыми, вообще-то, с тактической точки зрения нам находиться лучше, так как иностранные лодки под наши льды соваться, как правило, не рискуют.

Я сейчас не помню точно характера неисправности, которая задержала наш уход подо льды. Это было что-то вроде течи трубки охлаждения турбогенератора. Командир дал механикам время на устранение неисправности, маршрут пересчитали, и мы продолжали находиться в районе, свободном ото льда.

Дважды специалисты под личным руководством механика заклеивали треснувшую трубку, но, как только подавали жидкость под давлением, она снова давала течь. И только с третьей попытки герметичность удалось восстановить.

Я помню, как командир корабля и командир соединения поздравляли механиков с этой победой. Их высокое мастерство позволило не нарушать график боевого патрулирования.

Итак, корабль исправен и мы уходим под лёд. И спустя буквально несколько часов после ухода под ледяное поле в реакторе правого борта обнаружена течь первого контура. Эту неисправность не только невозможно исправить в походных условиях, но и самое опасное, что разгерметизация первого контура реактора могла спровоцировать тепловой взрыв, подобный аварии на Чернобыльской АЭС.

А теперь представьте себе, что было бы, если бы генератор левого борта был бы неисправен, а реактор правого борта остановлен. Потеря хода лодкой подо льдами. Потому что в строю оставался бы только один турбогенератор из четырёх.

Командир, выслушав доклады механиков, принял решение немедленно выводить реактор правого борта из действия. Когда корабль вернулся на базу, представители промышленности, исследовав сложившуюся ситуацию, сделали заключение о том, что по действиям экипажа, в частности личного состава механической боевой части, можно писать учебник о том, как правильно действовать в таких ситуациях, чтобы они не привели к ядерной катастрофе. Но я сейчас не об этом. События, произошедшие накануне аварии реактора, иначе как Промыслом Божьим не назовёшь.

Ангел Хранитель и в этот раз уберёг нас. Вышедший из строя турбогенератор левого борта позволил нам задержаться на чистой воде, и авария реактора правого борта произошла в непосредственной близости от кромки льда, что дало возможность быстро выйти на чистую воду, всплыть в надводное положение и далее, уже “на одной ноге”, следовать на базу.

Это два наиболее ярких события из насыщенной жизни нашего корабля, а сколько их было ещё – не перечесть. И в обоих случаях нет простого ответа на вопрос: почему так?

Каждый волен по-своему трактовать произошедшие события, но образок, одетый на меня супругой перед памятным выходом в море в сентябре 1991 года, я не снимал до самого конца службы».

* * *

В 2002-м крейсер получил имя «Архангельск». В 2013-м его решили «порезать на иголки», даже имя отняли, передав другому подводному крейсеру. Но сотни морских офицеров выступили против утилизации. Какие-то решения то принимались, то отменялись. В 2018-м окончательно решили отправить на переплавку, а спустя год вице-адмирал Олег Бурцев сообщил, что ТК-17 отремонтируют, переоборудуют и дооснастят двумя сотнями крылатых ракет. Воистину, непотопляемый.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска