Картинки детства золотого
Окно моего детства
Татьяна КВАШНИНА
Моё окно на юг, солнце сквозь берёзовые ветви посылает солнечных зайчиков на мою тетрадь – и поэтому мне весело. И рам будто не существует, и вся улица рядом со мной! Весёлые берёзовые почки легонько дотрагиваются до стекла и зовут меня пообщаться с весной. Прислушиваюсь к птичьему гомону, слежу за хозяйственными хлопотами скворцов, подбирающих прутики, пёрышки и соломинки. Вышли на дорогу куры, сейчас начнут кудахтать и что-нибудь обсуждать, разгребая сбившуюся в кучу солому и старую траву возле ручья…
Прошли первые тёплые дожди, и весна, как бабочка, пролетела так быстро, что не успела я даже наглядеться на блеск ручьёв и цветение яблонь. Я ходила от дерева к дереву и разглядывала опадающие бело–розовые цветы, трогала на тополях липкие почки.
…Вот и лето. Каникулы, я отсыпаюсь. Моё окно закрыто ставнями. Только чувствую, как отец, уходя на работу, касается губами моего лба, и я просыпаюсь. Изнутри через форточку толкаю ставни и жмурюсь от солнца. Улица пуста.
Я совершаю обход вокруг дома, прогуливаюсь по саду. Ранетки ещё маленькие и кислые. Земля такая горячая, что без обуви невозможно на ней стоять. Бегу за сандалиями и взбираюсь на тополиную ветку напротив моего окна. До чего же интересно смотреть на свою комнату через окно снаружи! Снаружи моё окно кажется маленьким. Неужели я за ним живу?
Птицы опять выщипали вату из оконных щелей себе на гнёзда. И как они умудряются делать это незаметно?..
А дом у нас большой и красивый, с узором по карнизу и воротам. Для меня он – самое радостное место на Земле. Здесь я счастлива. Как трогательно заботятся обо мне родители! Пришёл на обед отец. Поприветствовал меня своей доброй улыбкой, ласково погладил по голове и пошёл на кухню резать хлеб, а потом позвал меня обедать. Мы едим из одной тарелки, и он поперчил «свою сторону» супа. Последнюю ложку супа мы любезно оставляем друг другу.
Потом я провожаю отца. Он машет мне рукой, а я гляжу через окно на его удаляющуюся быструю фигуру. Вот он заходит за тополиную аллею, и его уже не разглядеть… Я плачу от расставания. Мама, видя мои слёзы, говорит: «Отец тебя лелеет, но мы здесь не вечны. Я вас тоже очень люблю, но знаю, что всегда нужно помнить о смертном часе. Всё, что мы имеем, принадлежит Богу и поручено вам только на время».
Иду в свою комнату и думаю о маминых словах… Я понимаю, что сказанное ею правда, но тогда она казалась мне такой далёкой, а родители – вечными. Берусь за шитьё, но оно падает из рук. Снова смотрю в окно, словно ища там утешения.
Через дорогу в большом окне летней кухни мелькает фигура соседки тёти Юли. Она напекла блинов, нажарила зелёного гороха и несёт нам через дорогу гостинец. Я отрываюсь от окна и бегу открывать ей двери, благодарю её. Она возвращается, загоняет во двор кур и переводит телёнка в тень. А у меня на столе появилось неожиданное вкусное Божье утешение.
Вот Витька в голубой рубашке несётся на велосипеде, чуб на ветру поднимается кверху, рубаха надувается на спине. Он по сторонам не смотрит, летит гордо: у него новый велосипед. А я встаю со стула, прижимаюсь к стеклу и пытаюсь как можно дольше проводить его взглядом. Мне совсем не завидно, и Витька не кажется таким уж важным. «Подумаешь, чуб на ветру… – вздыхаю я. – И велосипед-то поручен ему только “на время”», – вспоминаю мамины слова. Иду помогать маме, а вечером с отцом укладываю наколотые дрова. Кладу берестой вверх, как учит отец, чтобы дрова не намокли. Уже стемнело. Не включая свет, захожу в свою комнату. От лунного света узор тюлевых занавесок переселился на пол, и я кружусь на нём под звуки вальса, который плывёт над сонными домами.
Всё детство я мечтала о том, чтобы у меня было большое окно и его не закрывали ставнями. Мне хотелось ночью видеть светлую луну, и всё небо, не разделённое маленькой рамой на кусочки, и все звёзды…
Какое счастье спокойно засыпать после благословления отца!
Начало осени. Разноцветный сентябрь. Мой стол завален красными и жёлтыми ранетками. Жёлтое яблоко откатилось от всех. Солнечные лучи прокрались в самую его середину, показывая сочность и прозрачность плода. Аромат яблок заполняет комнату, и состояние радости так ощутимо. Яблочные семечки неуловимы во рту. Хочется их раскусить и поймать маленькую сердцевину большого дерева.
Бьются о стекло пчёлы. Божественными созданиями называет их отец. Он привёз пчёл с пасеки, скоро начнёт качать мёд. Я мою медогонку, сушу её на солнце и уже предчувствую вкус янтарных сот. Отец готовит пчеловодный нож, окунает его в кипящую воду и начинает открывать рамки с мёдом, срезая восковую запечатку. Я убегаю от пчёл в дом. Из окна кухни наблюдаю за работой отца. Вот он открывает кран медогонки, кладёт на флягу сито, и через него начинает течь сладкий ручей из цветочного нектара.
…Пью чай, а потом, отмыв липкие от медовых бутербродов руки, несу баночку мёда тёте Юле.
Возвращаюсь к урокам. Из портфеля доносится запах новых учебников. На тетради тени от оконной рамы. Солнечная сухая осень торопит меня на прогулку, но я занята. Светлые лучи ворвались в мою комнату, и она божественно преображается: яркий квадрат ковра передаёт весёлость красок и мягкие переходы цвета, а белые покрывала на кроватях становятся ещё белее. На шкафу становятся заметны срезы дерева. Берёзу за окном не узнать: она сменила наряд и торжественно покачивает жёлтыми ветвями.
Тёплый осенний день. Через открытую створку окна пахнет кострами с огородов, где копают и пекут картошку. Доносятся крики птиц, собирающих свои стаи. Сегодня они, наверное, выбирают вожака и суетятся, готовя молодых птиц к отлёту: строят клин, делают прощальные круги над родиной. Как их много!
Мы с мамой вставляем вторые рамы. Промазки нет, и нам приходится замазывать щели разноцветным пластилином, а потом подкрашивать его белой краской… От двойных рам в комнате стало темнее. За окном – неожиданный первый снег. Он праздником лёг на землю. В душе состояние новизны и ожидания чего-то таинственного, словно раннее предвестие Рождества.
Моё окно в мир. Всё детство пред тобой. Маленькая задвижка на форточке, сделанная руками отца. Полукруглая канавка, вырезанная рубанком на подоконнике для стока весенней воды от растаявших снежных узоров. На гвоздиках с обеих сторон подоконника когда-то висели ведёрочки. Их развешивала бабушка, чтобы от стекавшей воды не гнили пол и рамы.
Зимы у нас в Западной Сибири холодные, вьюжные. Дома иногда до крыш заносит. У ворот глубокие проходы. Детские горки из снега возле домов. За крышами и огородами сизый дым столбом из печей.
В комнате холодно. Я рассматриваю толстые наморозки между рамами, скоблю ногтем снег на стекле внутренней рамы, дышу на неё и приклеиваю монетку. Ставни на крючках постукивают от ветра, некоторые прикрыты, чтобы не выдувало тепло. Слышно, как от сильного мороза гудят провода. Тревожно. К ночи может разыграться пурга. Сильный порывистый ветер будет громыхать кровлей и рвать провода.
Мама заранее доит корову и готовит керосиновую лампу. В русскую печь на прогоревшие угли ставят поджаривать семечки, чтобы всей семьёй скоротать время до сна, слушая рассказы отца о войне. Мы ждём его с работы. Я отодвигаю штору и всматриваюсь в тёмное окно. Приоткрыв форточку, слушаю завывание вьюги. От ветра стучит садовая калитка.
Вот пришёл отец. Не заходя в дом, первым делом он торопливо прикрывает ставни, прижимает их болтами, чтобы ветер не открыл их ночью. Под ставни вставляет щепочки, чтобы не стучали от ветра – иначе не уснуть. Закрывая моё окно, отец прижимается к замёрзшему стеклу. Я вижу его весёлое лицо и белые отмороженные щёки. Шапка надвинута на лоб и завязана под подбородком. Брови и ресницы в инее, значит, на улице больше тридцати градусов мороза.
Сейчас я буду перебегать от окна к окну – это наша с отцом любимая игра, пока он не закроет последние ставни. А в доме восемь окон. Он долго будет улыбаться мне, а я – ему.
Вот он заходит домой. Я помогаю ему снять кожаные меховые варежки и осторожно растираю ему руки, повреждённые ожогами войны. Отец переодевается и идёт управляться: поит корову, даёт ей сено, заносит к печи дрова и уголь. Я раскладываю за печь дрова для сушки, выгребаю золу. Отец топит печи, я сажусь напротив огня, слушаю потрескивание и грею озябшие руки. Здесь же, у печи, доучиваю уроки. Ах какую спасительную печь сложил мой дедушка Арсеня! Как долго она держит тепло!
Отец проверяет мои уроки, и я засыпаю. Завтра у меня праздник… Он едет в город и берёт меня с собой. Я обещаю не замёрзнуть, хотя знаю, что степные дороги будут переметены снегом и добираться будет трудно. Машины могут встать и долго буксовать, пока мощный бульдозер не пробьёт им дорогу. Но если удастся доехать вовремя, мы пойдём в храм Петра и Павла, чтобы встретить там Татьянин день…
Сидит Прошка у окошка
Надежда ВЛАСОВА
Сидит Прошка у окошка, а на воле дождь поливает как из ведра. С уголка крыши вода ручьём течёт в полную деревянную бочку и переливается через край. Прошка глядит не отрываясь, а когда закрывает глаза, ему видится, что стоит он в лесу у ручья: маленький водопадик падает сверху в овраг и бежит хрустальная водичка, и журчит так, словно птички поют, – это она подпевает птичьему хору, что прячется в листве…
Прошлым летом Проша стоял возле такого ручейка-родничка. Над головой шептались берёзы, а скозь их листву пробивались солнечные зайчики и прыгали по его лицу, рукам, рубашке… И ему было так хорошо и весело! И почему-то сейчас пришли в голову слова батюшки Сергия о том, что Господь сотворил человека по любви и весь мир сотворил по любви, оттого так много на земле прекрасных цветов и вкусных фруктов и ягод и так много разных животных, которые нас любят, потому что мы любим их.
У порога лежит Тузик, дворовый пёс. Подняв голову, он тянет носом запахи из печки. Его впустили в дом, потому что дед сказал: «В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выпустит».
Баба Маша, как всегда, у печки гремит чугунками. Сказала, что блинков напечёт.
Пришёл дед Саша, разулся у порога:
– Ну, мать, я тебе грязи принёс! Смотри, что деется: пришёл месяц май – коню сена дай, а сам на печь полезай.
Прошка вышел из другой реальности, в которой созерцал дождь, и спросил:
– Дед, а когда же лето наступит? И прошлый месяц, и позапрошлый всё холодно, и холодно, и холодно… А когда же тепло?
– Дак, сынок, в наших-то краях испокон веку так: девять месяцев зима, остальное лето!
Прошка посчитал на пальцах:
– Так это же только три месяца!
– Верно, молодец, правильно сосчитал! У нас всё не как у всех: то вьюга, ни зги не видать, то водополица – без лодки к дому не подъедешь… – дед вздохнул. – А с нас всякая беда, как с гуся вода! Терпеливый мы народ.
Показалась из горницы Лиза:
– С добрым утром.
– Выспалася! – отреагировала баба Маша. – Ровно белой лён вылежаласа! Чай, в городе-то до эких-то пор не спишь? Поди-ко умывайса. У меня всё готово.
Прошке пять лет, а Лизе – двенадцать. В деревне они уже почти месяц. В городе карантин. Родители и городские бабушки и дед работают. Вообще-то дед Саша и баба Маша – прадедушка и прабабушка. Они уже давно на пенсии. Вот и отправили Прохора с Лизой к ним в деревню.
Лиза загремела рукомойником, и Прошке сразу же расхотелось смотреть на дождь.
– Дакось я водички подолью, – дед Саша ковшиком доливает в рукомойник.
– О-ёй, не надо! – кричит Лиза. – Она же холодная!
– Ну вот и проснёшься, – смеётся дед, – а то глаза-то, гляди-ко, не видят!
Баба Маша несёт на стол блюдо с горой блинов. Дед Саша достал из чулана кринку с топлёным молоком и разливает по кружкам.
– Кому пенки? – спрашивает.
– Мне, мне! – кричит Лиза.
– Знаешь ли, что от пенок-то борода ростёт?
– Врёшь, дедушка! Это шутка?!.
– Да кому как! Вот у меня гляди какая выросла!
– Это потому, что ты мужик, а у женского полу борода не ростёт, – успокаивает Лизу баба Маша. – Ну что, помолимся сперва. Давай, дед. А может, Проша сам? Ну-ко…
Прохор читает «Отче наш». Дед благословляет трапезу.
– Эх, хороши блинки-то, – похваливает дед Саша бабушкину стряпню, – язык проглотишь!
– Дед Саша, а почему «язык проглотишь»? – спрашивает Прошка, осторожно прикусывая край блина, и запивает молоком, которое вкуснее всякого йогурта и даже мороженого.
– Да это присказка такая, – отвечает дед. – Так вкусно, что нечаянно бы язык с блином не проглотить… А сестрёнка-то твоя, гляди-ко, с молочка-то какая красавица стала: белая да румяная – словно маков цвет! Не то что когда приехала!
– Верно, дед, – поддакивает баба Маша. – И волосёнки виться стали. В добром-то житье кудри вьются, а в худом секутся…
– Ну уж сказал, дед! Красавица! – смущённо опустила голову Лиза. – У вас даже зеркала-то нормального нет! Всё в разводах да крапинах… Мама говорит, что без косметики женщина блёклая и незаметная.
– Да ничего не понимает твоя мама, – словно отрубает дед, – красят лицо только восточные женчины, а у нас в России даже царицы никогда не красились… Царицы! Погляди-ко в своём Интернете-то!
– Ой, у меня в десять чат с Маринкой! Наверно, уже прозевала с вами!
– Да не бойсь, – успокоил дед Саша. – Глянь-ко, ещё целых полчаса ждать! – и показал на громко тикающий будильник в зеркальной шапочке, что стоит позади Лизы на подоконнике. В эту шапочку Лиза иногда украдкой смотрела на своё отражение. Съев три блина, она хотела взять четвёртый, да передумала. Мама сказала бы: «Хватит, скоро в дверь не влезешь». Буркнув «спасибо», хотела выбраться из-за стола.
– Погоди, Лиза, а Бога поблагодарить? Батюшке-то Сергию что скажешь? Помнишь ли, как он говорил: «Убежать из-за стола не торопись, а сперва Богу помолись!» – сказала баба Маша и сама прочитала молитву: – Благодарим Тя, Христе Боже наш… Ну, теперь беги, никуда не опоздаешь.
Лиза уходит в горницу, а дед ворчит:
– Нет бы помочь бабе Маше посуду помыть, а она скорей к своему сморфону бежит… Иди-ко, Проша, угости Тузика блинком. По кусочку давай… А то мы полакомились, ему тоже хочется.
Прошка отрывает кусочки и поднимает руку вверх. Тузик встаёт на задние лапы, служит, как говорит дед, а Прошка смеётся от радости и умиления.
Дождь перестал, а солнышка всё нет.
– Пойдём, Проша, на волю, скотинку проверим…
Прошка достаёт из печурки тёплые носки, обувает резики. Бабушка велит ему надеть башлык (так она называет капюшон) и опять ворчит:
– Только нерадивые родители отправляют из дому дитя на три месяца в эдаком картузике (это она так называет бейсболку).
– Почему на три месяца? – спрашивает Прохор. – Папа сказал, только на один.
– А тебе что, не нравится здесь? – спрашивает дед.
– Нравится… Только я соскучился, – тянет Прошка.
– Дак вот-вот лето наступит. Вы же всегда на лето приезжали к нам, тебе не было скучно. Завтра солнышко выглянет! Будете на улице гулять, купаться в речке. Будем с тобой рыбу ловить. Скоро козлята у Ларьки народятся. Будешь с ими играть… А соскучился ты из-за того, что солнышка нет.
– Смотри-ка, Проша, солнышко вышло! – вдруг радостно сказала баба Маша. – Беги скорей, встречай!
И вправду на кухне вдруг стало ярко-ярко! Дверь из горницы открылась, и Лиза радостно закричала:
– Смотрите, дождь кончился, солнышко вышло!
«И карантин скоро кончится. Приедут мама с папой, и все пойдут на речку. И все будем есть блины с топлёным молоком» – так думал пятилетний Прохор, распахивая дверь на волю.
Шёл май 2020-го.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий