Из глубин памяти

Фанерный шкафчик с «радио» наверху. Пирамида чемоданов с металлическими уголками. Красный угол с бумажными иконами в окладах из фольги. Да, помню, такие были у моей матери. А вот круглый стол посреди комнаты – он стоял у соседей Зиминых. Неужели мы с дружком моим Колькой могли под ним поместиться? Наши родители праздновали Новый год, говорили речи, а мы играли там, буквально путаясь в ногах… Всё так. Только чего-то не хватает. Свежего запаха ёлки. Жаль, что запахи детства музей не способен хранить.

Об этом необычном музейчике, устроенном в старом московском доме близ церкви Преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках, настоятель его, отец Александр Абрамов, упомянул, когда я расспрашивал его о святынях храма («Кийский крест», «Вера», № 829, июнь 2019 г.). Как-то одно с другим не складывалось. В храме хранится древний крест, в который Патриарх Никон вложил 108 частиц мощей святых – фактически от всех значимых мощей, имевшихся в Русском царстве. Уже этот крест-мощевик с его историей привлекает в небольшой храм в Крапивенском переулке множество паломников со всей страны и зарубежья. Зачем же приходу устраивать какой-то музей? Ладно бы в нём выставлялись древности, современные Кийскому кресту, а то ведь в экспозиции просто старые вещи и фотографии 50-х и 70-х годов ХХ века.

– История не должна иметь лакун, иначе теряется преемственность поколений, – объяснял мне отец Александр. – А у нас как-то неудачно сложилось видение периодизации истории нашей Церкви. Были Святая Русь, синодальный период, потом революция и гонения, затем в 1943 году встреча Сталина с выжившими митрополитами и некоторое возрождение, после чего при Хрущёве гонения возобновились вплоть до 90-х, а там уже и духовное возрождение. Проще говоря, новейшая история представляется так: новомученики, затем возрождение – а между ними дырка. Эту лакуну, конечно, изучают историки, но как? По документам. Какие постановления выпустил ЦК партии, что сделал уполномоченный по делам религии, как поступил обком и как ответил архиерей. А где здесь обычные-то люди? В этой схеме нет тех акторов истории, на которых, собственно, держалась Церковь. Поэтому очень важно дать людям – уже ушедшим и ныне живущим – возможность говорить. Выступая на радио, обратился я с просьбой к слушателям: присылайте нам то, что напоминает вам ваше церковное детство и юность. Это когда Библию достать было нельзя, когда о Рождестве и Пасхе узнавали с помощью кустарных фототипических картиночек, которые продавались глухонемыми по электричкам. Был большой отклик, и у нас уже около тысячи экспонатов. Действует музей, проводятся выставки в разных епархиях. Например, возили мы свою экспозицию в Антониево-Сийский монастырь.

– А кто музеем занимается? Это же большая работа, – поинтересовался я.

– Мы создали музей как отдельное юридическое лицо, он является частным учреждением культуры, и у него имеется директор, который является нашим прихожанином. Сотрудники музея – тоже прихожане, но они относятся к этой деятельности как к профессиональной. И мы с самого начала решили, что будем делать всё на строгой научной базе. Это не только опись и инвентаризация, но и запись устных рассказов о времени с конца войны до конца 80-х годов. Разработали опросник, и уже многих известных и простых людей, обычных старых прихожан проинтервьюировали. Мы только в 2016 году стали этим заниматься, а уже некоторую известность музей получил. К нам приходят самые разные посетители – и окунаются в атмосферу своего церковного детства. Видят предметы – и вдруг оживает то настоящее, что затёрлось в памяти. Как и в истории, в человеческой памяти ведь тоже могут иметься лакуны. Когда они восполняются, то и наше чувство жизни, осознание бытия становится более полным.

Поздравления с Рождеством

В справедливости слов батюшки убедился я нынче, решив перед Новым годом и Рождеством сходить в этот музей. Словно в 70-е годы перенёсся. Подхожу к круглому столу с изогнутыми ножками, поверх скатерти лежит чей-то семейный альбом. Чёрно-белые карточки, чинные фотографические лица.

– Ну, вот что по Рождеству я нашла, – раздаётся за спиной голос директора музея Ксении Толоконниковой. Из музейных фондов она принесла объёмистую папку, стала выкладывать на стол какие-то фотокарточки. С виду они ничем не отличаются от карточек из семейного фотоальбома – такие же чёрно-белые, на глянцевой фотобумаге, но на них фигуры с нимбами, ангелы с крыльями.

– Это поздравительные открытки с Рождеством. В советское время они нигде не продавались, поэтому как делали? Брали дореволюционную открытку, фотографировали и множили под фотоувеличителем. Вот здесь, на обороте, смотрите, подписано: «Тимофею Егоровичу с Рождеством Христовым», и дата указана – 1961 год.

– Такую открытку я у кого-то видел, – вдруг вспоминаю, – она была воткнута в деревянную рамку вместе с бумажной иконой.

– Понятное дело, икон в ту пору было мало, карточки тоже иконографически воспринимались. Тем более они, как правило, были освящены в церкви. Вот эти карточки, например, сделаны в Троице-Сергиевой Лавре. Причём у некоторых уже не дореволюционный, а свой макет: «С Рождеством!» – написано без буквы «ять». В основном из Лавры их и развозили по всему Союзу.

Вообще фототехника была большим подспорьем для церковных людей того времени, потому что таким же способом размножали иконки, церковные календари, какие-то тексты. Потому что переписывать долго, печатные машинки были не у всех, да и больше четырёх копий не сделаешь, последняя будет слепая. А все ксероксы, которые имелись в некоторых организациях, обычно в НИИ, находились на учёте, под строгим надзором. Пользоваться ими было небезопасно.

– А когда у нас появились первые типографские рождественские открытки?

– В конце 80-х годов. Они продавались среди сувенирной продукции, но тоже были полукустарные, со старых изображений.

– Наверное, в ту пору только церковные люди дарили такие открытки. Рождество ведь не праздновали, Новый год его вытеснил.

– Знаете, мы ведь не только предметы собираем, но и воспоминания людей. И вот одна женщина рассказала, что даже в сталинские времена колядовали на Рождество. Она жила в одном из районов Москвы, и в конце 40-х годов её старшие братья ходили со звездой по окрестным домам и славили Бога. Конечно, их семья была не обычная, а церковная – папа служил старостой в храме Иоанна Воина, весьма значимом для москвичей, который в советское время никогда не закрывался. Но всё равно этот факт меня поразил. Так-то специально на Рождество ёлки только при храмах устраивались. Научный руководитель нашего музея, профессор Московской Духовной академии Алексей Константинович Светозарский хорошо помнит, какие рождественские праздники устраивали в издательском отделе Московской Патриархии и в духовной академии. Ёлки там, конечно, ставили поскромнее, чем в Кремлёвском Дворце съездов, но праздник был настоящий, с радостью о рождённом Богомладенце. Сотрудники приводили своих детей и сами в этот день становились немного детьми. По Евангелию: «будьте как дети».

– А что рассказывают о Новом годе, праздновали его церковные люди в советское время? Ведь на него выпадает строгий пост.

– Какого-то резкого отторжения этого праздника не было. Резкость свойственна неофитскому сознанию – тех, кто пришёл к вере, уже будучи взрослыми, кто оторван от традиций. А в церковных семьях с Новым годом, знаменующим новый календарный отсчёт, никто особенно-то не воевал. Алексей Константинович рассказывал нам об одном московском батюшке, который в 50-е годы жил в коммунальной квартире и был очень любим своими соседями. Те приглашали его на Новый год за свой праздничный стол. Он тихо приходил, поздравлял с новолетием и, может, выпивал бокал шампанского – но никого, конечно, не обличал. Потом незаметно уходил. Вот такое было разумное смиренное отношение.

Своей рукой…

– А это что за письма? – показываю на исписанные листки, вынутые из папки вместе с поздравительными открытками.

– Рождественские послания. Их переписывали от руки и распространяли. Вот здесь послание Католикоса-Патриарха всея Грузии Илии II на Рождество Христово 1979 года. Несколько листков из школьной тетрадки, сшитые обычной ниткой. Это один из первых наших экспонатов, историю его мы не знаем. Но в конце переписчик оставил своё имя: «И.Д. Аколькин» и указал, с чего переписывал – с послания, напечатанного тысячным тиражом в типографии Академии наук Грузинской ССР. Видите, учёные помогли православным, но тысячи не хватило на всех, пришлось вручную размножать.

А вот пойдёмте к другому стенду, я вам покажу полностью переписанные Псалтирь и Евангелие. Многие тогда считали, что это очень важный опыт в их жизни – не просто прочитать Священное Писание, а и переписать своей рукой. Как правило, люди переписывали Евангелие от Марка, оно самое краткое. Сейчас-то Библию можно везде купить, а тогда, что странно, самую печатаемую в мире книгу почти не издавали в самой читающей стране мира, каким был СССР.

– Почему «почти»?

– Об этом мало кто знает, но в СССР Библию всё же печатали. Большим тиражом вместе с Симфонией её издали в Ленинграде в 1928 году, затем в 1931-м были запрещены печатание Библии и ввоз её в СССР. И только на приснопамятной встрече Сталина с митрополитами в 43-м разрешение было вновь получено. Издали Библию в 56-м, причём в современной орфографии. А за год до этого на государственной типографии имени Жданова напечатали первое советское издание молитвослова – так называемый квадратный молитвослов, или зелёный молитвослов.

Беру со стенда толстую книжечку. Пальцы узнают матерчатую ткань обложки. Да, такие молитвословы встречались в моей жизни.

– И каким тиражом напечатали?

– Точно неизвестно. Тираж в советское время обязательно указывался в выходных данных всех массовых изданий, но эти книги провели по разряду «Для служебного пользования», для которых ГОСТ был необязателен. Библия переиздавалась в 1968, 1976 и 1988 годах. Но всё равно это была капля в море, сравнительно с тиражами других изданий. Например, книги Льва Толстого за годы советской власти были напечатаны в количестве более чем 300 миллионов экземпляров. А православные люди были словно бы отброшены в средние века, к рукописной традиции. Переписывали всё, начиная от молитвословов и до духовных стихов.

На стенде рукописная Псалтирь раскрыта на 17-й кафизме, название которой празднично выведено красной пастой авторучки, а дальше уже – обычной синей: «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем. Блаженны хранящие откровения Его…»

– Знаете, а ведь я в середине 1980-х тоже рукописанием занимался, – говорю директору музея, как будто сам становясь «экспонатом». – Дали мне, студенту, пропуск в научную библиотеку, чтобы готовить реферат, а я там в общую тетрадь переписывал из трудов Павла Флоренского и сборника поучений Иоанна Мосха «Луг духовный», напечатанных в 1915 году. Не верил, что в ближайшие десятилетия это у нас издадут.

– Если быть точным, «Лимонарь» Иоанна Мосха в СССР печатался – в 1960 году. Правда, на грузинском языке. И Флоренского тоже печатали, его «Иконостас» – в «Богословских трудах» в 1972 году.

– Ну, «Богословские труды» – это не государственное, а патриархийное издание, – не соглашаюсь.

– Между тем в нём публиковались богословские тексты, что было исключением для СССР. Этот журнал также шёл под грифом «Для служебного пользования», поэтому тираж не известен – по разным сведениям, то ли две, то ли четыре тысячи экземпляров. Достать его, конечно, было почти невозможно. Говорят, некоторые экземпляры продавались в Вильнюсе, ещё можно было в Покровском храме Московской Духовной академии зайти в какую-то дверку, которую нужно знать, и там приобрести.

– Самиздатовская литература у вас тоже имеется? – интересуюсь о том, с чем и самому приходилось сталкиваться сорок лет назад, словно бы в другой жизни.

– Да, конечно – без этого картина была бы неполной. Например, у нас есть ксерокопия поучений Феофана Затворника, сделанная с книги, напечатанной бельгийским издательством «Жизнь с Богом», которая в свою очередь была репринтом русского дореволюционного издания 1913 года. Такими вот непростыми, извилистыми путями наше духовное наследие возвращалось к гражданам СССР.

Иконы в шкафчике

Ксения Андреевна достаёт с полки Православный церковный календарь на 1950-й год. Он переплетён в твёрдую обложку, видно, пользовались им не один год. Так и есть: на одной из страниц чья-то рука вывела циферки Пасхалии – расчёты Пасхи и переходящих праздников на десятилетия вперёд. А куда деваться? Такие «толстые» календари простым мирянам было не достать, и уж если попадали в руки, то могли даже по наследству переходить.

Ксения Андреевна Толоконникова: «В прежние годы такие календари были редкостью»

– Смотрите, в календаре над датами праздников написаны авторучкой названия московских храмов, в которые следует ехать в этот день. В Москве действующих храмов было довольно много, больше сорока, и в советское время сложилась такая традиция – посещать престольные или иные чтимые праздники.

– Может, это связано с тем, что люди, работавшие в госучреждениях, старались ездить в разные храмы, чтобы власти «на карандаш» не взяли? – предполагаю.

– Возможно. Но я вижу в этом особый образ благочестия. Престольные праздники всегда торжественны, часто на них владыки служат, и вот такого чувства общецерковности людям не хватало: когда много народа и глас Церкви звучит во всей полноте. Вот смотрите, 14 февраля, день мученика Трифона, с надписью от руки: «Рижская». Что это значит? Что надо ехать в храм Знамения в Переяславской слободе близ станции метро «Рижская». Там находилась икона мученика Трифона, перенесённая из закрытого храма мученика Трифона в Напрудном, а это очень любимая москвичами икона. Или вот пометка: «Брюсовский» – возле празднования иконы Божией Матери «Взыскание погибших». То есть храм Воскресения Словущего в Брюсовском переулке, где икона находилась. Или вот «Сокольники» – икона Божией Матери Иверская. И так расписан буквально весь календарь.

– А здесь, смотрите, уже другая рука писала, – замечаю я. – И уже что-то о погоде: «В эти дни 40 бывает и в пятницу, и в среду, и в четверг, если мороз, то ещё будет 40 заморозок утром». Тот, кому по наследству перешёл календарь, использовал его и как природоведческий дневник.

– Вот ещё: «На этот день сеют горох», – надпись над праздником Вознесения. И семейные события под той же обложкой: «День ангела 5 апреля». А на форзаце и молитвы от руки написаны, и рецепты, и адреса, и названия лекарств. Такое народное благочестие, в котором церковные события сливаются с личной жизнью.

Идём от стенда к стенду. Весело смотрятся подарочные пасхальные яйца, выточенные из дерева и раскрашенные в неведомой кустарной мастерской. Оказывается, такие яйца продавались по всему СССР – на колхозных рынках или рядом с кладбищами, где торговали искусственными цветами. Рядом самодельная лампада, сделанная из гранёной рюмки, – ножку её отбили, оставшуюся стеклянную чашечку оплели проволочной сеточкой, и готово. А вот фотография из 80-х годов, на которой старец Иоанн (Крестьянкин) в храме читает какое-то рукописное молитвословие, держа в руках ученическую тетрадку. Тут же в экспозиции выложено множество акафистов, переписанных со знанием дела, и записок «Живый в помощи», «Символ веры» с нелепыми ошибками вроде «верую воединого» – видно, что человек переписывал, чтобы носить при себе как оберег, и не вполне понимал содержание.

– Ещё у нас в фондах много рукописных апокрифов, таких как «Святые письма» или «Письмо жены Понтия Пилата Клавдии к её подруге Фульвии», – рассказывает Ксения Андреевна. – И ещё различные молитвы-заговоры, рецепты, как употреблять святую воду в разных бытовых обстоятельствах. Честно говоря, мы не подозревали, что столько неканонических текстов не просто имело хождение, а сохранялось по чину реликвий. Всё это ждёт своего исследования.

– А вот эта икона вроде тоже неканоническая, – показываю на аляповатую, раскрашенную фотоикону Иосифа Обручника с сидящим на его коленях Богомладенцем, держащим в руке царскую державу.

– Такие иконы хлынули к нам сразу после войны из Западной Украины. Там их свободно на рынках продавали. Они немного, как бы это сказать, католические. Но вместе с ними к нам пришёл и образ Почаевской Божией Матери, который получил в Москве почти такое же распространение, как и образ Казанской Божией Матери. Это характерная примета 40-50-х годов.

– А те иконки, – показываю на «красный угол», – самые обыкновенные, такие у моей матери были.

– Да, обычные бумажные. Эту божницу я воссоздала по памяти, примерно такая была у моей прабабушки в деревне. А у москвичей, живших в коммунальных квартирах, «красные углы» были другие. Давайте покажу.

Ксения Андреевна подводит к фанерному шкафчику и открывает дверцу. Там, на верхней полке, иконки и раскрытая рукописная книга с духовными поучениями.

– Ещё иконы держали в буфетах, загородив посудой, и на стенах под лёгкими плюшевыми коврами, какие были распространены в послевоенное время – с нарисованными оленями или медведями художника Шишкина. Такие ковры было легко отодвинуть в сторону – и вот уже можно молиться. Это мне рассказывала женщина, родственница которой жила в гарнизоне, будучи замужем за военным. Там открыто вешать иконы было чревато для служебного положения мужа.

Прошлое и настоящее

– Вы сказали о своей прабабушке, – напоминаю директору музея. – Ездили к ней в деревню на каникулы?

– Да, в детстве. Сама-то я в Москве родилась, в 81-м году, и в 83-м меня повезли в Тверскую область, к прабабушке Екатерине, которая была очень верующей. Она из соседнего Завидово пригласила настоятеля храма отца Валерия Ильина – недавно почившего, а тогда он был молодым, – и он крестил меня в тазу. Заодно и папу моего, который не был крещён. Позже, уже школьницей, я переписывала для неё «Живый в помощи», ничего не понимая, конечно, а прабабушка раздавала эти листочки родственникам и знакомым по храму. В храм она ходила не в Завидово, а поближе, в село Новое, которое тогда называлось Свердлово. И всё равно это было около десяти километров туда и обратно. Вот у неё и был такой «красный угол». Помню, меня в детстве очень пугала голова Иоанна Крестителя на блюде, и я старалась проходить, не поворачивая головы в ту сторону. Но при этом в божнице меня пленяла фигурка Нила Столобенского. До революции все жители Тверской губернии хоть раз в жизни да паломничали пешком в его пустынь и приносили оттуда такие резные фигурки согбенного преподобного Нила на костыльках. И та фигурка была оттуда, с дореволюционного времени. И я в детстве очень досадовала, что её нельзя из божницы достать и поиграть.

– А почему вас в деревню повезли крестить, в Москве же много храмов действовало?

– Так боялись же, что у родителей на работе об этом узнают. Да и не знали родители, как и к кому обращаться. У меня ведь даже московская бабушка не особо-то церковной была. Её в 15-летнем возрасте после семейного совета увезли из деревни в Москву, чтобы она на следующий год смогла паспорт получить, поскольку в колхозе можно было вообще без паспорта «навсегда» остаться деревенской. Здесь она выучилась на портниху, вышла замуж. И точно так, как у нас на экспозиции, свои иконы она держала в шкафу. Жили они на Красной Пролетарской, рядом с храмом Пимена Великого в Новых Воротниках, поэтому ходили туда. Но лишь свечку поставить да несколько раз в году причаститься. Исповедовались они на общей исповеди, поскольку храм Пимена всегда был переполнен. Дедушка рассказывал мне, что в его детстве в большие праздники храмовый двор был заполнен калошами. Их снимали у входа, потому что на службе было так тесно, что в давке калоши часто оттаптывали и они терялись. А потом мальчишки потерянные калоши пускали от храма Пимена Великого по ручьям, что стекали вниз по крутым переулкам.

Так что я родилась уже не в церковной семье и к вере пришла довольно поздно, по окончании Литинститута. Но воспоминания о прабабушке никуда не делись – и со временем, с возрастом они становятся всё более благоуханными, как-то раскрываются, и ты во всей полноте начинаешь понимать то, что было в прошлом. А сейчас вот через музей, через старые предметы и рассказы пожилых людей тоже многое открывается.

За каждым из наших экспонатов стоит какая-то своя человеческая история, жизнь целой семьи. Мы специально просим оставлять свои контакты, чтобы потом связаться и расспросить. Люди приносят посылки и обычно оставляют их в нашем храме за церковным ящиком. Иногда к пакету прикреплена записка: «В музей», – и всё, без адреса. Очень жаль… Или бывают такие случаи. Принесли к нам в храм потрёпанное Евангелие, изданное в 20-е годы в Праге, со штампом Рижского кафедрального собора и с надписью, что это дар Рижского владыки архиепископа Иоанна (Поммера), будущего священномученика. В записке был указан номер телефона. Звоню, чтобы узнать интересную историю. Отвечает женщина: «Ничего сказать не могу. Я нашла эту книгу на помойке». Видно, умер одинокий человек и вещи его, освобождая квартиру, просто выкинули. К сожалению, так часто бывает.

– Вам приносят предметы со всей Москвы?

– Не только. Присылают из разных городов и даже ближнего зарубежья. Недавно вот принесли пакет, лежит неразобранный – оттягиваю радость узнать, что в нём.

– Когда в нашей газете вышла статья о вашем храме и Кийском кресте, то одна читательница прислала отклик: «Теперь будет ещё одно место, которое надо посетить в Москве». А в музей ваш ей как попасть? Для одного посетителя вы ведь не будете проводить экскурсию?

– Схема простая и отработанная: человек звонит в храм (8-495-623-47-80), мне передают номер его телефона, я всегда перезваниваю и мы договариваемся на удобный день. Это, как правило, воскресенье после службы, но бывают и другие дни. Если человек один, то я постараюсь присоединить его к группе, поэтому звонить лучше заранее. К нам часто приводят детей из воскресных школ, бывают и другие организованные группы. Надеемся, что студенты и магистранты будут приходить не просто на экскурсию, но возьмутся писать какие-то свои работы на нашем материале, он ведь действительно очень интересный.

– Наверное, пожилым людям ваш музей особенно интересен?

– Да, видя эти предметы, они сразу начинают вспоминать, рассказывать. Для некоторых из них это имеет даже некоторое терапевтическое, что ли, значение – рассказать о своей жизни и почувствовать общность с теми людьми, которые жили так же, как они. Так же верили и прятали свою веру. Вот мы говорили о Рождестве… А ведь те времена чем-то созвучны рождественской истории. Святое Семейство никто под крышу не пустил, приходилось спасаться от непогоды самим, а после переписи всего народа вообще пришлось прятаться от царя Ирода. Но неприкаянными наши люди никогда не были, даже в годы гонений были всегда с Богом.

И Рождество – оно на все времена. Напоследок покажу вам одну рождественскую открытку. Изначально она новогодняя, с зимним видом и красногрудой птичкой, и напечатана в советской типографии. Но на ней стоит священнический штамп: «Поздравляю сҍ праздникомъ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА и Новолҍетіемъ». По букве «ять» видно, что эта печатка перешла к батюшке из дореволюционных времён. Тут же собственноручная надпись архимандрита Тихона (Агрикова) своей духовной дочери: «Ане – детке птичке крошке». Две разные эпохи сошлись вместе – а посередине неизменная детская радость о Рождестве Христовом.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска