Анну Георгиевну Малыхину нашим читателям представлять не нужно – публикаций в «Вере», где упоминалось её имя, было так много, что не перечислить. Ведь все знаковые события по сохранению памяти священнослужителей Коми земли, в том числе канонизация новомучеников, произошли во многом благодаря кропотливому труду и энергии этого человека. И если кто захочет узнать подробности служения своих предков-батюшек – все дороги ведут к Анне Георгиевне. Она с радостью делится накопленным за 30 лет материалом. А сегодня мы попросили её поделиться с читателями воспоминаниями о прожитых годах.

Анна Георгиевна Малыхина

Девочка с печки

О том, что у них появится ещё одна сестрёнка, братья и сёстры не догадывались. Морозным январским утром сели завтракать и вдруг услышали с печки чей-то писк. Семилетний Вова обрадовался: «Наверно, кошка принесла котят!» Пошёл посмотреть – и был разочарован: вместо котят на печке лежал младенец в пелёнках. «Откуда появился ребёнок? – с укором обернулся Вова к родителям. – Нам самим есть нечего!»

Это было правдой – на дворе голодный 1947 год, а в доме четверо детей и столько же взрослых. Работала одна мама, учительницей в сельской школе. Отец болел, а двум бабушкам, как вдовам священников, пенсии не полагалось.

– У мамы не хватало молока, настолько она была исхудавшая, – рассказывает Анна Георгиевна. – От голода я постоянно плакала, и пришлось срочно купить козу. Она-то меня и выкормила.

Летом стало легче: зазеленел огород, отец стал рыбачить, братья с сёстрами бегали в лес, собирали съедобные травы, корешки, а следом и грибы-ягоды пошли. Так и выжили.

Первое воспоминание о себе – как в солнечный день дитё ставят на пол и велят идти ножками. Мама протягивает к ней руки, зовёт ласково. Боязно сделать первый шаг! А если попробовать дотянуться до мамы?.. Она теряет равновесие, начинает заваливаться – но кто-то подхватывает её, не даёт упасть. А затем её снова ставят на ножки и она топает, крепко держась за чью-то руку. С таким ощущением и прожила Аня первые годы в родном доме – рядом всегда те, кто тебя любит и в случае чего поддержит.

Вот ей три года. К дому идёт молодой моряк с чемоданом в руке, она бежит к нему навстречу: «Лёва приехал!» И как она признала в незнакомом дяденьке старшего брата? А тот подхватил малышку на руки, не наглядится: «Так вот какая у меня сестрёнка родилась!» Она только на свет появилась, а Лёва уже и повоевать успел на Северном флоте, и послужить на Дальнем Востоке. И вот вернулся домой, живой и невредимый, – недаром ведь родился в день Святителя Николая, покровителя моряков. Любил младшую сестрёнку: схватит в охапку – и ну подкидывать к потолку! А ей и радостно и страшно.

1951 г. Зеленец. Радость от того, что мир прекрасен, всё ещё впереди. А сейчас ты окружена любовью своих родных и теплотой родного дома, где всё надёжно, и так будет всегда. Как же это всё быстро прошло…

С детства полюбила книги. Да и все в учительской семье были большими книгочеями. Сестра Валя читала вслух Пушкина: «Сквозь волнистые туманы пробирается луна…» – и Аня представляла, что это они, сёстры, пробираются сквозь туманы. О бабушке Людмиле запомнилось ещё: в 87 лет она взялась читать «Молодую гвардию» Твардовского. Книга толстая, бабушка читает и всё вздыхает: «Ой, не дочитаю, умру и не узнаю, что с ними сталось!» Бабушка была дочерью священника, как и её сестра Агния, которая жила вместе с ними. Бабушка Агнюша строгая была. Всё пальчиком грозила: «Надо слушаться, а не то Боженька накажет!» И Ане было страшно: как это – Боженька накажет?

Зеленец, Лето 1953 года

А ещё сердце в пятки уходило, когда летними ночами вместе с сёстрами Ниной и Валей забирались в кровать под пологом, что стояла на сеновале, и Валя придумывала страшные истории. Аня, натянув на голову одеяло, боялась пошевельнуться и лишь крепко жмурилась, чтобы поскорее пришёл спасительный сон. Утром от ночных страхов не оставалось и следа, и дети бежали к реке. Там, на песке у старой баржи, было их любимое место. Строили песчаные города, и Валя, заводила во всех играх и неистощимая выдумщица, веселила всех новыми затеями.

1951 год. Во дворе дома

Зима дарила свои радости, а самая большая из них была – Новый год. Начинали готовиться к нему загодя. Рассевшись вокруг стола, дети мастерили из газетной бумаги и чайной фольги украшения – их требовалось много, ведь ёлку у Игнатовых ставили всегда высокую. Отец и сам был рослым, и деревце в лесу подбирал под стать себе. И вот долгожданный миг настаёт: в избу вносят ёлку, дом наполняется запахом хвои, можно целый день развешивать на еловых лапах свои самодельные игрушки. А вечером соберутся гости и все с замиранием сердца будут ждать боя далёких московских курантов и поздравлять друг друга с Новым годом, с новым счастьем… И может быть, в честь праздника раздастся рокочущий бас из дома бывшего псаломщика: «Вечерний зво-он… Бом-м! Бом-м!»

Каждый день пропадали на горке возле церкви. Туда собиралась вся детвора Зеленца, катались кто на чём горазд. Анна Георгиевна вспоминает случай:

– Санки быстро-быстро неслись под гору с высокого берега, и тут они зацепились за что-то, и я выкатилась в сугроб. Я не сразу могла подняться и вдруг, лёжа на спине, увидела совсем другое небо – всё усыпанное звёздами. Это так поразило меня, что я долго помнила о нём. Оно впервые заставило меня задуматься о вечности и бескрайности мира.

В Зеленце

Зеленецкая детвора следующего поколения. Крайний слева – сын Анны Георгиевны Саша

Ризы в сундуке

Богоявленский храм, возле которого находилась любимая детворой горка, уже больше двадцати лет стоял закрытым. Последним священником, служившим в нём, был Анин дедушка – Стефан Попов. Односельчане его очень любили. Хлопотали за о. Стефана, когда в 1924-м его арестовали за «антисоветскую агитацию», писали ходатайства. А одна женщина, у которой был знакомый в ГПУ, по наивности надеялась решить дело попросту, по-деревенски: отвезти ему гостинец – вдруг посодействует и батюшку выпустят? За это и сама попала под суд, и матушка о. Стефана. К счастью, сроки в 20-е годы давали ещё небольшие. Через три года дедушка вернулся и прожил в селе до 1945 года. Вернулся он уже в другой дом – из священнического семью выселили. С помощью родных удалось купить новый дом, он-то и стал для Анны на всю жизнь лучшим местом на земле.

Родительский дом. Село Зеленец, 1950-е годы

Она не знала дедушку лично, родившись после его кончины, но всё напоминало о нём. Вот его кровать, вот полка с книгами в тиснёных переплётах. Большая часть дедушкиных книг хранилась в амбаре. По весне двери его отпирали и держали открытыми – пусть проветрится. И пока взрослые выносили на солнце тулупы и прочую одежду, Аня входила в сумрак амбара и осматривалась. Здесь пахло сыростью и было немного жутко. Стеллажи с книгами и газетами, большие и маленькие сундуки… У стены стоял вместительный ларь, и когда его открывали, Аня вставала на приступку, чтобы заглянуть внутрь. Поблёскивали парчовые облачения, позолоченные оклады. «Это иконы дедушкины», – объясняла Ане мама. А вот чёрный крест с фигуркой распятого человека. «Это Иисус Христос», – говорила мама и закрывала ларь. Вскоре после кончины о. Стефана приходили монашки, спрашивали, не осталось ли от батюшки богослужебных книг, икон, – и мама много чего им отдала. Но с некоторыми иконами расстаться не смогла: с образом Божьей Матери и с большим образом Спасителя. Как понимает сейчас Анна Георгиевна, скорее всего, то были монахини из разогнанной Крестовоздвиженской обители в Кылтово, которые обретались при кочпонской Казанской церкви.

– С иконой Спасителя после того произошла вот какая история, – вспоминает моя собеседница. – Этот образ у мамы попросила наша родственница Наталья Ленина (дочь расстрелянного в 1918 году Леонида Ленина, которую удочерил брат дедушки Стефана Иван Михайлович). Они с мамой дружили. Мы бывали у неё в гостях в Сыктывкаре, а она любила приезжать к нам в Зеленец. Так вот, Наталья Ивановна, с разрешения мамы, захотела забрать себе эту икону. Но через месяц вернула обратно. «Каждую ночь, – объяснила, – мне снится отец Стефан и говорит: “Зачем ты обезбожила наш дом? Верни икону!”» Вот и вернула. Теперь икона хранится у меня.

– А можно увидеть её? – спрашиваю я и тут же начинаю корить себя за дерзостное любопытство, грех пишущих людей. Но Анна Георгиевна разрешает и приглашает в соседнюю комнату. Тёмен, как ночное небо, старинный образ, но лик Христа, Его благословляющая десница явственно проступают. И почему-то вспомнился рассказ о «другом небе», которое открылось маленькой Ане, когда она лежала на снегу, вывалившись из санок.

Памятен один из светлых дней детства:

– Родительская суббота накануне Троицы. Запах берёзы, свежесть и чистота в доме. Мы собираемся на кладбище. Я ещё ни разу не была там, но знаю, что на кладбище похоронен мой дед Стефан. Мама одевает меня в светлое платье, и мы – бабушка, папа, мама, сёстры Валя, Нина, тётя Шура и Витя, её сын, – выходим на улицу. Со всех сторон из домов выходят нарядные люди и тоже направляются в сторону кладбища. Многие старушки и женщины останавливаются возле церкви, осеняют себя крестом и кланяются. Незнакомые мне люди подходят к нам, называют мою бабушку «матушкой» и здороваются с нами. Могила деда – возле большой сосны. Мама и папа поправляют деревянный крест, ставят оградку, а мы с бабушкой собираем цветы и ставим на могилу. Потом садимся на только что сколоченную скамейку. Бабушка достаёт выпечку, яйца, и мы поминаем деда Стефана. Подходят односельчане, кланяются. «Батюшка наш, отец Стефан, Царствие тебе Небесное», – слышится со всех сторон. Бабушка потихоньку утирает слёзы. Я подхожу к ней и прижимаюсь к её руке, а она гладит меня по голове…

– А сейчас, – добавляет Анна Георгиевна, – когда приезжаю в Зеленец и прихожу на кладбище, я вижу целый городок из железных оград. Вот и наша ограда разрослась, рядом с могилой деда Стефана покоятся все, кто приходил со мной навестить его в ту далёкую родительскую субботу. А мне всё кажется, что они живы и сидят рядом со мной, как тогда, в детстве…

«У отца Стефана и матушки Людмилы было четверо детей: Сергей, Раиса (моя мама), Орест и Александра». На фото – Сергей и Рая

Кресты

Августовским днём мы идём с Анной Георгиевной и её сыном Александром по селу, где прошло детство. Теперь она приезжает сюда редко, лишь для того, чтобы навестить родные могилы. Родительский дом сын потихоньку восстанавливает, но жить в нём пока нельзя – несколько лет назад, 9 мая, он сгорел. Точно в день памяти святителя Стефана и родного деда, о. Стефана, – будто Господь какой-то знак подал. Храм Богоявления, где служил дедушка, полуразрушен…

Богоявленский храм в Зеленце сегодня

– Раньше, где бы я ни была – а пришлось поездить по свету, – тосковала по дому, стремилась в Зеленец. А с тех пор, как родные умерли, меня сюда и не тянет больше, – с грустью говорит Анна Георгиевна. – Лучше старые фотографии посмотрю, где все вместе…

1963 г., семейное фото

Но печаль эта сиюминутная, тотчас побеждается каким-то внутренним неизбывным оптимизмом. И она уже с восхищённой улыбкой, как в детстве, смотрит вдаль:

– Как красиво – голубое-голубое небо и облака… Наш Зеленец обходят дожди. В детстве мама так говорила.

– А вон туда, – показывает за реку, – мы за грибами с отцом на лодке ездили. В Белый бор. Святой источник тут был – в детстве мы брали воду из него. Правда, не знали, что он святой.

Вот мы и на кладбище. Сосна по-прежнему растёт возле могилы отца Стефана. Рядом с ним и стали хоронить родных. Кто бы мог предугадать в ту далёкую Троицкую субботу, что первыми здесь упокоятся Валя, затейница и хохотушка, тётя Шура и её сын Витя 12 лет… Все они погибли в авиакатастрофе в 1960 году, когда летели домой из Ленинграда. Для семьи это был страшный удар. Отца трагедия подкосила, а мама вмиг стала седой. Анна же потеряла не только сестру – самого близкого друга.

– Ишь, берёза какая стала мощная… Когда мы хоронили их, оградок ещё не было на кладбище, лишь одна была – наша. И эту берёзку оставили внутри, чтобы выросла. Вот она и выросла. Крест на могиле дедушки поставил года два назад протоиерей Борис Белогуб – церковь-то деревянную в Зеленце он построил, решил и здесь крест поставить. А как достроил храм, так и умер. Старательный батюшка был. Хотелось ему, чтобы люди помнили отцов, служивших в этом месте. Я ему список батюшек давала, и отец Борис поставил памятный баннер возле храма. Да… Как всё заросло! Вот отец. А это мама. А вот брат Славик, который из Воркуты приехал родительский дом переделывать, да не удалось ему пожить – инфаркт. Я иногда приезжаю одна. Люблю тут побыть. Посижу – и на душе как-то спокойно становится.

Царство Небесное всем.

– Здесь и наши учителя похоронены, Размысловы, – показывает Анна Георгиевна в сторону двух могил. – Он из Палевиц был, а она из Яренска, очень представительная дама. Ещё до революции начинала учительствовать. Все её слушались, хотя никогда не повышала голоса. Дети покладистее тогда были. Да и не так их много было – на линейку помещались все в одном фойе. Муж её рано умер, мы всей школой хоронили – венки плели из хвои. Было трудно осмыслить, как это: живой был – и вдруг нет человека…

Цветные фотографии

С годами Анна поняла, что небытия не существует. Но есть забвение. Скончал человек свои дни, а пройдёт сто лет – и порой даже близкие родственники ничего не знают о нём. И хотели бы знать, да нет ни фотографий, ни документов, ни писем. В их семье всё это уцелело, спасибо бабушке и маме. В детстве Аня любила листать семейные альбомы. Конечно, в то время её не интересовало, кто эти красивые люди – дедушки с большим крестом на груди, гимназисты с золотыми пуговками на мундирах, дамы в длинных платьях.

Лишь спустя много лет появилось острое желание узнать о своих предках. Пока работала в проектном отделе управления связи и растила детей, было не до этого. Но когда вышла на пенсию, времени стало много. Тут-то и обозначился главный вектор дальнейшей жизни. И показывал тот вектор в сторону здания архива. В начале 90-х можно было свободно и без ограничений работать с архивными документами.

Прадед, протоиерей Михаил Попов

– Это было очень волнующе – находить всё новые сведения о своих родных, – рассказывает Анна Георгиевна. – Казалось невероятно трогательным, что в клировых ведомостях о моём прадеде, протоиерее Михаиле, так подробно написано! Это был батюшка сильной веры. В семье рассказывали, что, отправляясь служить молебен о ниспослании дождя, брал с собой зонтик. И вот, просматривая отчёты в усть-сысольское духовное правление за 1888 год, нахожу такой рассказ: «После Успения погода благоприятствовала… На Киберско-Спасской станции для благочинного заложили экипаж. Выехали ранним утром. 14 вёрст, отделяющих Киберское от Чукаево, преодолели за час с небольшим. Остановились на ямской станции Павла Трошева. Отведав поданного хозяевами чая, закусив рыбниками, груздями со свежей картошкой, благочинный отправился в церковь…»

Так и веет от этих строк патриархальным уютом конца XIX века. А вот дела священнослужителей послереволюционных лет читать было невероятно тяжело – протоколы допросов, справки о конфискации имущества… Постепенно у Анны Георгиевны появились единомышленники – такие же, как она, потомки репрессированных священнослужителей. Бывало, что новое знакомство завязывалось в редакции тогда ещё молодой газеты «Вера», где в начале 1990-х Анна Георгиевна работала (до сих пор памятны нашим сотрудникам её орешки со сгущёнкой, радость полуголодных лет). Люди приходили сюда поделиться своими семейными историями – и оказывалось, что у них общие предки. Из этих знакомств, переросших в тесную дружбу, со временем и образовалась Родовая община потомков репрессированного духовенства. Часто встречались, выезжали на места служения предков, устанавливали памятные кресты. Очень помогал и батюшка, которого правящий архиерей благословил духовно окормлять общину, – о. Александр Никитенко.

То время Анна Георгиевна вспоминает с ностальгией:

– Это были родные по духу люди. Почти никого из них уже нет в живых. Недавно просматривала свой фотоархив и подметила интересный момент: цветные фотографии появились у меня именно в 1990-х, когда я крестилась и в жизни возникло дело, ради которого не жаль ни сил, ни времени.

И дело это приносило добрые плоды. И это при том, что официально Родовая община потомков репрессированного духовенства нигде и не числилась, что было большим благом – известно ведь, как отчёты и предписания способны душить настоящее живое дело.

– В 1997 году решили провести крестный ход в память о погибших священнослужителях Коми края, епархия нас в этом поддержала. В 2000 году обратилась к отцу Филиппу (Филиппову), чтоб епархия подготовила документы на канонизацию новомучеников, по материалам, уже известным нам из архивов и рассказов родственников, и через год Московской Патриархией были канонизированы 17 новомучеников нашего края.

Материала о духовенстве Коми края накопилось много, и Анна Георгиевна была бы только рада передать его в хорошие руки – людям, кто искренне и всерьёз заинтересуется им. Но пока, из опасений, что этого никогда не случится, Анна Георгиевна просто выкладывает ценные документы в соцсети – прекрасный способ поделиться ими со всем миром. А ещё она очень радуется тому, что научилась верстать и может выпускать, не выходя из дома, небольшие брошюры с пометкой: «Самиздат». Теперь можно не бояться, что ценнейший материал, собранный за 30 лет, останется невостребованным.

«Была зима…»

На днях вдруг получаю от Анны Георгиевны текст в несколько строк, как бы стихотворение в прозе. И понимаю, что душой она по-прежнему там – в родительском доме, где солнце по утрам лежало лоскутами на полу, пахло бабушкиными пирожками и звучали родные голоса.

«Была зима. В доме никого. Я сижу на лавке возле окна. Всё окно разрисовано морозными узорами. Я прикладываю пальчик к стеклу, потом второй, пока на стекле не появляется маленькая дырочка. Через неё я гляжу во двор. Медленно кружат снежинки за окном. Очень скоро моё оконце покрывается сначала еле различимыми прозрачными узорами, а затем снежным узором. Начинает темнеть. Становится холодно. Я отхожу от окна. Подхожу к большой печке. По крутым ступенькам карабкаюсь на лежанку. Здесь тепло. Лежанка покрыта старой фуфайкой. Под голову кладу валенок. И вот уже мне снится, как Дед Мороз постукивает своей палицей и обходит все дома, разрисовывает узорами окна. В трубе воет ветер. Эти воспоминания и теперь греют мне душу».

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска