В церковном обиходе частенько  приходится слышать о семи или восьми смертных грехах. Насколько учение о них является православным, основанным на Священном Писании или Предании?

«Семь смертных грехов» не есть некие семь поступков, которые можно назвать самыми тяжёлыми. Число «семь» указывает лишь на условное объединение этих грехов в семь основных групп. Впервые такую классификацию предложил святитель Григорий Великий в 590 году. Это:

1. Гордость.
2. Зависть («Зависть есть печаль из-за благополучия ближнего, которая ищет не добра для себя, а зла для ближнего» (свт. Илья Минятий)).
3. Чревоугодие.
4. Блуд.
5. Гнев (злоба).
6. Алчность.
7. Уныние.

Так изобразил грехи современный петербургский художник Владимир Верещагин. Картина «Граджане мира. Семь смертных грехов»

Смертными эти грехи назвали потому, что они ведут к отпадению души от Бога – а это смерть души. «Бедственно пребывать в смертном грехе, бедственно – когда смертный грех обратится в навык. Если человек умрёт в смертном грехе, не принесши в нём должного покаяния, то демоны похищают его душу и низводят её в подземные, мрачные и душные пропасти, во ад, на вечное мучение, – писал святитель Игнатий (Брянчанинов), приводя свой перечень смертных грехов: – Смертные грехи суть следующие: ересь, раскол, отступничество от веры христианской, богохульство, волшебство и колдовство, человекоубийство и самоубийство, блуд, пьянство, святотатство, грабёж, воровство и всякая жестокая бесчеловечная обида. Из смертных грехов только для одного самоубийства нет покаяния; прочие же смертные грехи, по великой, неизречённой милости Божией к падшему человечеству, врачуются покаянием».

Более распространена в православии условная схема из восьми смертных грехов.

Они делятся на «плотские» и «душевные». Деление условное, потому что не существует грехов, в совершении которых участвовало лишь тело или только душа. Любой грех совершается цельным человеком и проявляется, когда человек злоупотребляет своим организмом. Притом один грех переходит в другой: жадность к пище возбуждает блудную страсть.

1. Чревоугодие (сластолюбие) «разделяется на три вида: один вид побуждает принимать пищу раньше определённого часа; другой любит только пресыщаться какой бы то ни было пищей; третий хочет лакомой пищи» (прп. Иоанн Кассиан Римлянин).
2. Блуд (любодяние) включает в себя все проявления половой активности человека вопреки естественному способу их осуществления. Но хотя это и телесная страсть, истоки её лежат в сфере ума и воображения.
3. Сребролюбие, открывающее перечень «душевных» пороков, – это любовь к деньгам, к имуществу, а также безудержное стремление к накоплению и богатству. «Море не наполняется, принимая в себя множество рек, – пишет прп. Нил Синайский, – и похотение сребролюбца не насыщается уже собранным имуществом; удвоил он его, и удвоенное снова желает удвоить, и никогда не перестаёт стремиться к этому, пока смерть не прекратит его бесполезного труда». Сребролюбцем может быть и тот, кто не имеет богатства, но имеет волю, жаждущую богатства.
4. Гнев – это обиды другим людям, ругань, оскорбления, крики, драки, убийства. Разрушительный по последствиям, он не возникает сам по себе, его питает самолюбие. Последствием гнева являются злопамятство и печаль. Гнев и печаль в аскетической литературе иногда выступают и как положительные качества души: в таких случаях гнев обычно называется «праведным», а печаль – «печалью о Боге».
5. Печаль – состояние, противоположное состоянию радости; скорбь, вызванная внешними причинами, «отсечение надежды на Бога, сомнение в обетованиях Божиих, неблагодарение Богу за всё случающееся, малодушие, нетерпеливость, несамоукорение, скорбь на ближнего, ропот, отречение от креста, покушение сойти с него» (свт. Игнатий Брянчанинов).
6. Уныние – это «продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей частей души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в её распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостаёт» (Евагрий Понтийский). Оно может вызываться пассивностью человека в духовной жизни, оно парализует его добрые намерения и духовные устремления.
7. Тщеславие – это стремление выглядеть лучше в глазах окружающего мира, жажда почёта, похвалы. Это присуще каждому и побеждается только смирением, покаянием и возвеличиванием роли Бога в своей жизни, борьба с этим грехом длится до самой смерти.
8. Гордость – упоение собственными достоинствами, подлинными или мнимыми. Овладев человеком, она отсекает его сначала от людей малознакомых, потом – от родных и друзей и, наконец, от Самого Бога.

Тщеславие и гордость представляют собой две стадии ложной ориентации человека в духовной жизни. Такой человек совершает духовное делание «ради собственной, а не Божественной славы» (прп. Максим Исповедник). Прп. Иоанн Кассиан Римлянин называет эти грехи «тонким злом», которое может находить для себя питательную среду не только в греховности человека, но и в его праведности.

* * *

Теперь представим точку зрения на «смертные грехи» профессора Богословского факультета Фессалоникийского университета Хрисостомоса Стамулиса.

Профессор Фессалоникийского университета Хрисостомос Стамулис

Справедливо замечено, что в христианстве чаще ведётся речь о грехах, нежели о добродетели. Поэтому оно воспринимается как путь лишений, целью которого является не поиск блага, но, прежде всего и главным образом, избежание зла.

Подобная точка зрения придаёт греху больший вес, чем он имеет в действительности, порождает комплекс виновности и превращает мир Божий в мир манихейский, за господство в котором силы добра ведут борьбу с силами зла. Всё это происходит в цивилизации, поистине с маниакальным упорством демонстрирующей, а порой и создающей девиантное – то есть отклоняющееся от социальных норм – поведение: добро оттесняется на задний план, о его существовании вспоминается только по определённым датам, как то, например, праздники Рождества и Пасхи, с пространством и временем которых издавна связано буколическое представление о положительной стороне жизни, её человечности.

Давайте с самого начала отметим, что богословское учение о семи смертных грехах не имеет истоков в Библии. Слова из Первого послания святого апостола Иоанна о «грехе к смерти», часто приводимые в поддержку доктрины о так называемых смертных грехах, не относятся к какому-то конкретному греху, но, как совершенно очевидно из контекста, касаются отрицания факта вочеловечения. Итак, согласно Новому Завету, единственным грехом, ведущим к смерти, является отрицание воплощения Слова Божия, то есть, следовательно, отрицание Воскресения Христова.

* * *

Родоначальником учения о семи смертных грехах, возникшего в западном христианстве в VI веке, был Папа Григорий Великий, называемый также Двоесловом. Именно он поместил в центр своей богословской концепции учение об «огне очищающем», чем положил начало «мрачному Средневековью со страхом ада», основанному на «правовом» и крайне моралистическом понимании взаимоотношений Бога и человека. Эти отношения строятся по схеме преступления и наказания. Грех понимается как преступление человека, нарушающего Закон Божий, Божественную справедливость, а его преодоление осуществляется путём наказания.

Истоками учения о семи смертных грехах, иными словами, первыми попытками систематизации грехов со всеми вытекающими из этого последствиями, были списки, составленные в IV в. Евагрием Понтийским и чуть позже Иоанном Кассианом. В частности, список Евагрия включает в себя восемь тяжких грехов, восемь помыслов: чревоугодие, блуд, сребролюбие, печаль, гнев, уныние, тщеславие и гордыню. Список из семи смертных грехов появился в результате слияния воедино тщеславия и гордыни. «Некоторые имеют обыкновение писать о тщеславии во особенной главе и отделять оное от гордости, – писал Иоанн Лествичник, – посему и говорят они, что начальных и главных греховных помыслов восемь. Но Григорий Богослов и другие насчитывают их семь. С ними и я более согласен; ибо кто, победив тщеславие, может быть обладаем гордостью?»

Несомненно, что учение о семи смертных грехах не появилось на пустом месте, но является своеобразным истолкованием вышеуказанных списков, «Десяти заповедей» иудейской традиции, а также богословского разделения грехов на «тяжкие» и «лёгкие». Это разделение возобладало в Церкви практически с самого её основания и было связано как с исповедью и покаянием, так и с практикой отпущения грехов, различной в каждом конкретном случае.

Таким образом, тяжкие грехи, как, например, убийство или распутство, которые никогда не входили в эти списки, некогда могли привести к полному исключению верующего из лона Церкви и поэтому не подлежали и публичной исповеди. Давайте вспомним здесь о восторженных представлениях того времени, когда люди верили, что скоро грядёт или даже уже настало Второе Пришествие Христово и что, следовательно, Церковь не имеет никаких полномочий принимать решения по поводу тяжких грехов, ибо вскоре этот вопрос будет решать Сам Господь. Но иногда, в особых случаях, эти грехи прощались апостолами и верующий вновь принимался в лоно Церкви.

Отказ Церкви от взглядов, согласно которым тяжко согрешившие удостоятся прощения лишь после Второго Пришествия, впервые получил законное оформление в XXII правиле Анкирского Собора 314 года. Там специально подчёркивалось, что на совершивших преднамеренное убийство налагается епитимия и что они удостаиваются причастия Святых Таин на смертном одре в конце их земной жизни, а не на Страшном Суде.

* * *

В то время как Запад занимался составлением списков грехов, а также их разделением на тяжкие и лёгкие и их интерпретацией в правовом и церковном аспектах, поставив в центр жизни христианина страх перед Господом Судией и порождая психологические комплексы вины, Восток пошёл по другому пути.

Руководствуясь главным образом значением человеческой личности, не укладывающейся в замкнутые системы законов и правил, восточные отцы Церкви упорно отказывались делить грехи на смертные и несмертные и, следовательно, не признавали никакой их систематизации.

Таким образом, единственным «грехом к смерти» оставалось богохульство как сознательное и нераскаянное противление очевидной истине, иными словами, хула на Духа Святого. И потому даже молитвы святого о таком грешнике не будут услышаны. Или же, как намного красивее сказал о том же Симеон Новый Богослов, язвой, ведущей к смерти, является любой нераскаянный и неисповеданный грех, без всякого их разделения на мелкие и крупные, смертные и несмертные, серьёзные и незначительные. В подобной перспективе понимания церковной жизни становится очевидным, что в центре восточного богословия, в рамках его в высшей степени созидательной цивилизации, находится человек. Человек слабый, а никак не преступник, человек, жаждущий принять исцеление, а не наказание из рук Господа Человеколюбца, из рук Бога Любви.

Особенно интересно, что в восточном христианстве, даже при наличии идущей вразрез с общей традицией попытки систематизации грехов, ни в коем случае не говорилось о смертных грехах, но лишь о страстях и помыслах, поражающих монахов в брани с бесами, от которых можно излечиться, взращивая в душе восемь лекарств – по одному на каждый помысел, – ведущих монаха к бесстрастию и, наконец, к желанной любви.

* * *

Из всего сказанного очевидно, что, несмотря на то что Восток и Запад опирались на одни и те же традиции раннего христианства, они интерпретировали их совершенно различным способом. Общественные, экономические, политические и культурные факторы создают то пространство, то лоно, в котором развивается богословие, и влияют на его развитие.

«Правовая» и крайне моралистическая концепция спасения на Западе, в центре которой находится формальное упорядочивание поведения человека, неминуемо привела пастырские прещения в средство подчинения, средство контроля над свободой и совестью членов церковной общины.

Напротив, на Востоке, где господствует целительный дух спасения во Христе, несмотря на все многочисленные влияния западной схоластики, даже систематизация грехов не приводила к их разделению на смертные и не смертные, прощаемые и не прощаемые, ибо, согласно Максиму Исповеднику, «немощь простительна, а не достойна наказания».

* * *

Бог Справедливости в одном случае является через Своих представителей как абсолютный защитник порядка и законности. В другом же случае Бог Любви ждёт, по словам старца Паисия, удобного момента, дабы с дерзновением привести в действие план спасения человека, подвизающегося с любочестием.

Старец пишет, простым и вместе с тем исчерпывающим образом определяя мир воплощения Церкви Любви и Мира, Церкви, созданной для человека:

«Бог не оставит человека, подвизающегося по мере сил, не расположенного к бесчинствам – то побеждаемого, то побеждающего в борьбе своей. Кто хоть немного расположен к тому, чтобы не опечалить Бога, пойдёт в рай “в галошах”. Благой по Своей природе Бог с дерзновением “втолкнёт” его в рай. Он даёт ему намного больше, чем человек заслужил, Он устроит всё так, чтобы взять его душу в тот час, когда он находится в покаянии. Человек может биться всю свою жизнь, но Бог не оставит его, заберёт его в наиболее подходящее время. Господь милостив, Он всем нам желает спасения. Если бы спастись могли только немногие, то зачем было Христу принимать крестную смерть? Врата рая не узки, они широко открыты для всех, смиренно склоняющих голову, для тех, кого не распирает гордость. Только бы они покаялись, отдали Господу бремя своих грехов, и тогда они беспрепятственно войдут в эти врата».

«Нет греха непростительного, кроме греха нераскаянного» (прп. Исаак Сирин).

Подготовил И. Иванов

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска