Хрущёвские гонения 1958–1964 годов

Хрущёвские гонения лично для меня связаны прежде всего с протоиереем Владимиром Жоховым, служившим в Свято-Казанском храме г. Сыктывкара. Имя этого пастыря известно от Мурманска до Перми, но именно в Коми он словно снова вернулся на фронт, где прошёл когда-то через тяжёлые бои, отступление, госпитали. Новая государственная политика в отношении Церкви ударила по батюшке наотмашь. Изматывающая борьба с безбожниками, не дававшими ему ни дня покоя, закончилась изгнанием.

А вот ещё один эпизод той эпохи.

«Пришли старухи верующие, просили дать им из храма по иконке – всех выгнали, глумились всю ночь. Которые иконы вытаскивали, жгли на улице, а которые – в храме, в печке», – читаем мы в одном из писем верующих. Когда днём несколько прихожан смогли наконец попасть в церковь, печка была ещё горячей.

Это случилось в ярославском селе Малахово, что в Тутаевском районе. Один из тысяч эпизодов преследований верующих в те годы. Из 143 церквей Ярославской епархии не были закрыты лишь 86. И так везде – из 13 тысяч храмов в стране осталось 7,5 тысячи. В сравнении с тем, что было до революции, – каждый десятый.

Что же произошло? Зачем и кому понадобилось это безумие?

Причина гонений

Первую попытку начать гонения Хрущёв предпринял в 1954 году. Вышло постановление о том, что необходимо усилить атеистическую пропаганду. Все понимали – это только начало. Вячеслав Молотов сказал: «Никита, не делай таких резких шагов, это ошибка, она поссорит нас с духовенством». «Будут ошибки – исправим», – оптимистично ответил новый партийный вождь.

Но так как главой правительства был в то время Георгий Маленков, считавшийся наследником Сталина, на этом всё и заглохло. Более того, в 56-м впервые за время существования СССР разрешено было массовым тиражом, в 50 тысяч экземпляров, издать Библию.

Старая сталинская гвардия учла ошибки прошлого. Катастрофические события вроде коллективизации, поражений в начале войны вернули власть на путь государственного строительства, убедив, что с экспериментами пора заканчивать. Не нужно иллюзий насчёт этих людей – они не были расположены к православию. После 1948-го практически прекратилось открытие храмов, священников хоть и намного реже, чем в тридцатые, но продолжали отправлять в лагеря. Однако генеральной линией стало всё-таки мирное сосуществование с Церковью. Были приняты решения Совнаркома и Совмина о возвращении церковным организациям пусть и ограниченного, но всё-таки права юридического лица. Это стало, по сути, легализацией православия, прежде существовавшего на птичьих правах. Более того, республиканские власти получили распоряжение оказывать материально-техническую помощь Церкви, выделять стройматериалы. Как пишет доктор исторических наук О.Ю. Васильева, началось «золотое десятилетие отношений Церкви и государства».

Однако в 1957-м Хрущёв захватил в стране всю полноту власти. Маленкова, Молотова, Булганина и их соратников не только лишили постов, но и исключили из партии. Был провозглашён курс на ускоренное строительство коммунизма – буквально за пару десятков лет, что было чистой воды авантюрой. Всё, что мешало, решили выжечь дотла, и православие, конечно, в первую очередь. Как заявили на одном из пленумов, религия является главным и единственным легально существующим в стране врагом марксизма. В те же годы последовало обещание показать по телевизору последнего священника.

Нашествие

Затевать преследования верующих от своего имени Хрущёв не решился, действовать начал через подставное лицо. Секретарь ЦК партии Молдавии Ткач обратился в ЦК с требованием вернуться в отношениях с Церковью к довоенным нормам. Наступление на Церковь было не просто детально продумано, но и пропитано подлостью, мелочностью, злобой.

В начале лета 1959-го молдавские власти приняли решение о закрытии четырёх монастырей. Это сошло им с рук, запнулись лишь, разохотившись, на пятом. Монахини (их было около 230), узнав об опасности, позвали на помощь родню. Следом подоспели и другие крестьяне, вооружившись вилами, палками и камнями. Люди, не заставшие гонений тридцатых годов (тогда здесь правили румынские власти), не понимали, что происходит – не турки вроде, а пошли против православных. Увидев, что сходу разогнать сестёр не выйдет, безбожники на время отступили. Каждый раз, завидев их, люди вновь начинали бить в колокола. Тогда селяне, бросая полевые работы, бежали к святому месту, а некоторые вообще его не покидали – несли круглосуточную охрану.

Штурм начался первого июля. Во время схватки лейтенант милиции, руководивший нападением, выхватил пистолет и начал стрелять. Одного человека убил, ещё троих ранил, выпустив всю обойму. В тот же день захватчики превратили один из храмов в загс, но никто из жителей так и не переступил его порога, так что пришлось устроить там склад. Двести монахинь остались в селе, их даже из келий выжить не удалось – некуда было. Началась странная жизнь подпольного монастыря, продолжавшаяся тридцать лет.

Наиболее жестокий удар гонений пришёлся по православным монастырям. В Закарпатье вместе с гонителями в Мукачевский Успенский женский монастырь пришёл и местный епископ, чтобы уговаривать сдаться. Ответ был: «Костьми ляжем, но никуда из монастыря не уйдём. Нас теснили католики в Венгрии, потом униаты, а сейчас нас гонят и непонятно почему». В Троице-Сергиевой Лавре милиционеры и люди в штатском задерживали верующих, а затем держали их под арестом, требуя расписок, что они никогда больше сюда не приедут.

Многие обители были закрыты. Но мы расскажем о тех, кто устоял.

Гонения в Почаеве

Самые жуткие события произошли в Почаеве. Большую часть материалов об этом собрал священник Владимир Зелинский, но есть и другие источники. Битва за Лавру началась в 1961 году и продолжалась до свержения Хрущёва. Отняли всё – поля и сады, теплицу и пасеку, огород, сушилку и водокачку. Затем принялись за здания, в одном из которых разместили музей атеизма, в другом – сумасшедший дом. Во время «проведения разъяснительной работы в индивидуальном порядке», как это именовалось в официальных отчётах, в кабинете на постриженика набрасывались несколько человек, чаще всего пьяных, – иногда били, иногда просто орали.

К игумену Иосифу, семидесятилетнему старцу, прожившему в Лавре более сорока лет, ворвались однажды в келью 16 человек – кто в милицейской форме, кто в штатском, – схватили за руки, за ноги и потащили. Когда он закричал, что из Лавры никуда не уйдёт, ему зажали горло так, что он не мог даже дышать, а потом затолкали в машину скорой помощи и отвезли в психбольницу. Там его насильно остригли, обрили и стали вводить психотропные средства, от которых распухло тело. Это продолжалось полгода. На него были особенно злы после событий во время попытки захвата Троицкого собора. «Люди, гоните их!» – воскликнул тогда батюшка, и народ схватился за жерди. Милиционеры убежали. Ныне сей подвижник и целитель прославлен под схимническим именем Амфилохия Почаевского.

3 ноября 1963 года большая группа милиции пришла в Лавру. Братия совершала молитву при закрытых дверях. Работники милиции по верёвкам спустились в Успенский собор, в алтарь. Стали хватать монахов, отнимать паспорта, в которые ставили штамп о выписке, потом заталкивали в машины и вывозили. Узнав, что происходит, окрестные жители начали стучать в ворота, но подкатила пожарная машина – на людей обрушились потоки воды. Ворота всё же рухнули, и защитники Лавры ворвались во двор, но смогли увидеть лишь последнего монаха, которого заталкивали в грузовик. Вырвать его из рук богоборцев не удалось.

«Особая охота шла на девушек, которым за преданность Лавре иногда приходилось платить страшную цену, – рассказывали очевидцы. – Марфа Ржевская, приехавшая в Почаев в 1964 году на Вознесение, захотела пробыть в нём до Троицы. Весь праздник она провела в храме, а потом отправилась к своей знакомой, Анастасии Религе, чтобы провести ночь на чердаке, а утром опять идти в храм. Её выследила бригада милиции и дружинников. Начальник бригады дал распоряжение проучить Марфу. Её сбросили с чердака и, припугнув хозяйку, вытащили в сад, где измывались и насиловали целую ночь. Утром её нашли в бессознательном состоянии у дороги. Отвезли в больницу, где вскоре она скончалась. На похороны из города Березники Пермской области приехала мать Марфы, плакала, пробовала найти виновных, но в больнице, по приказу свыше, покойной поставили диагноз “острое лёгочное заболевание”, а с матери милиция взяла подписку о немедленном выезде из Почаева».

Так же убили Лидию Толмачёву, певшую ночные службы в Лавре. Имён остальных паломников – униженных, изнасилованных, избитых – никто не запоминал. Но они всё равно не уходили. Раз за разом возвращались изгнанные монахи. В 1961 году в Почаевской лавре их было 140 человек, а концу гонений осталось лишь 35, но это воистину было небесное воинство. Один старый архимандрит, фронтовик с боевыми орденами, прошедший войну от Луцка до Берлина, сказал: «Я прошёл всю войну, был под обстрелом много раз, был под бомбами. Всякое видел, со смертью встречался, но здесь, я вам скажу точно, было хуже. На сердце хуже было».

Братия Почаевской лавры. Середина 1960-х годов

«Для вас я – русский Иван»

Достойный отпор дали и псково-печерские отцы. Власти хотели передать монастырь под машинно-тракторную станцию, но наместником там был не кто-нибудь, а архимандрит Алипий, в миру Иван Михайлович Воронов. Пройдя войну от Москвы до Берлина, он ещё на фронте дал обет уйти в монастырь, если выживет. Когда в 1961-м привезли указание о закрытии монастыря и роспуске братии, архимандрит Алипий порвал и сжёг бумагу на глазах курьеров. «Я лучше пойду на мученическую смерть, чем закрою обитель», – сказал он.

Вот ещё одна из историй, случившаяся два года спустя, когда власти запретили монахам поливать огород. «Кто вы и что от нас требуете?» – спросил архимандрит Алипий у одного из тех, кто пришёл с извещением на этот счёт. Человек в шляпе не назвал своего имени и чина, а сказал, что монахи не имеют права на воду и на землю.

В ответ он услышал: «Я, Воронов Иван Михайлович, гражданин Советского Союза, участник Великой Отечественной войны, и мои товарищи, которые живут за этой стеною, ветераны и инвалиды Оте-чественной войны, многие – потерявшие руки и ноги, получившие тяжёлые ранения и контузии – обливали эту землю своей кровью, очищали этот воздух от фашистской нечисти… не имеем права пользоваться своей землёй, водой, воздухом и солнцем – всем тем, что вырвали у фашистов для себя, для своего народа? Кто вы и от чьего имени действуете?»

Незваному гостю пришлось ретироваться. Уходя боком, с опаской, человек в шляпе сказал: «Эх, батюшка!» «Батюшка я вон для тех людей, а для вас я – русский Иван, который ещё имеет силу давить клопов, блох, фашистов и вообще всякую нечисть», – дан был ответ.

К этому нужно добавить, что архимандрит Алипий был талантливым художником, которого почитали московские собратья по искусству и реставраторы, так что он как бы оказался «в ведении» министра культуры Екатерины Фурцевой. Она приехала к наместнику лично, поговорила, прониклась и стала ходатайствовать, чтобы Лавру оставили в покое. Псково-Печерский монастырь стал единственной обителью в России, не закрывавшейся со дня своего основания.

Иуды

В числе знакомых Хрущёва был мэр Флоренции Джорджо Ла Пира, который время от времени отправлял Никите Сергеевичу письма. В одном из них можно увидеть странные слова: «Вы знаете, и я уже писал Вам об этом несколько раз, что я всегда молился Мадонне, нежной Матери Христа, к Которой Вы с юношеского возраста относились с такой любовью и такой верой». Это отголосок какого-то разговора, в котором Генеральный секретарь, расчувствовавшись, признался, что когда-то был верующим человеком, почитал Богородицу. Поясним, что Хрущёв был выходцем из квалифицированных, хорошо оплачиваемых рабочих и с ностальгией вспоминал, что в молодости зарабатывал больше и жил лучше, чем во времена партийной работы. Если бы не революция, он так бы и остался нормальным человеком, продолжал ходить в храм.

Н.С. Хрущёв

От веры отказался не он один, таких было миллионы. И Сталин, и Молотов, и Ворошилов сделали это не из выгоды, а из идейных соображений ещё до революции. С Хрущёвым была другая ситуация. Это – классический ренегат вроде тех, что переходили в Турции в магометанство. Не было у христиан врагов злее их, мстивших за собственное предательство. Обратим внимание, что никто не склонял Хрущёва к гонениям. Суслов был единственным человеком в руководстве страны, который страдал мракобесием в отношении религии, но Никита Сергеевич сам решал, слушать ли этого фанатика, похожего на персонажей романов о временах инквизиции.

Уговаривали предать Церковь и духовенство, обещая хорошую работу и жильё. Но лишь около двухсот священников, полутора процентов, пошли на это. Про одного из них – Дулумана – ходило по рукам стихотворение:

Первый Иуда, предавший Христа,

чувствовал — совесть его нечиста.

Мучился, точно в кипящем котле,

и успокоился только в петле.

У Дулумана иная сноровка.

Совести нет, не нужна и верёвка.

Что интересно, другой такой человек – старый приятель Дулумана Дарманский – сам вставил в свою клеветническую книжку-брошюрку «Побег из тьмы» апологию Иуды.

Брошюра П.Ф. Дарманского

Ничего, кроме брезгливости, эти люди не вызывали, поэтому власть в конце концов охладела к идее ставить таких отступников в пример остальным. «Они вышли от нас, но не были наши», – констатировал Синод, отлучая их от Церкви – как «публично похуливших имя Божие».

«Врата ада  не одолеют…»

Первым на борьбу с гонениями поднялся митрополит Николай (Ярушевич), добиваясь встреч с руководством страны, отправляя письма: «За последние месяцы имеют место многие факты оскорбления религиозных чувств верующих, наличие в СМИ заведомо ложных измышлений о церковной жизни…»

Митрополит Николай (Ярушевич)

Его попытались убрать из Москвы, но не получилось, и тогда отправили на покой, запретив попрощаться с паствой. Когда с очередным сердечным приступом владыка оказался в больнице, к нему не допускали близких, не давали причащаться, но Бог милостив – однажды митрополиту Николаю удалось всё-таки передать Преждеосвященные Дары. С тем и ушёл он в жизнь вечную.

16 февраля 1960 года Патриарх Алексий I на конференции советской общественности за разоружение обратился к сидящим в зале:

«Моими устами говорит с вами Русская Православная Церковь… Это – та самая Церковь, которая создала замечательные памятники, обогатившие русскую культуру и доныне являющиеся национальной гордостью нашего народа. Это – та самая Церковь, которая в период удельного раздробления Русской земли помогала объединению Руси в одно целое… И она же оставалась вместе с народом во время последней мировой войны… Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви… Выпады предвидел Сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата ада не одолеют Церкви Его».

Вместо аплодисментов раздались крики: «Вы хотите уверить нас, что вся русская культура была создана Церковью? Это неправда!» Вновь, как это уже было до войны, произошёл разрыв между частями общества, который заполнялся вовсе не коммунистическими идеями, а беззаконием, апатией, хулиганством, пьянством. Уничтожались основы существования страны.

Патриарх Алексий (Симанский)

Война красоте

В преддверии гонений Никита Сергеевич находился в эйфории: уже был запущен спутник, готовился полёт в космос первого человека. Но вспомним слова Юрия Гагарина (наша газета их уже поминала), сказанные комсомольцам в Смоленске. Они прозвучали, когда церкви рушили по всей стране:

«На мой взгляд, мы ещё недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думая о сохранении памятников. В Москве была снята и не восстановлена Триумфальная арка 1812 года, был разрушен Храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Я бы мог продолжать перечень жертв варварского отношения к памяти прошлого. Примеров таких, к сожалению, много».

Взрыв колокольни Успенского храма в с. Подсосино. 1957 г.

Гагарин видел коммунизм по-другому, и построить его он мечтал не на пустыре, который останется на месте тысячелетней Руси. Ведь атака шла не только на Церковь, но и на весь строй русской жизни. Уничтожены были десятки тысяч «неперспективных» деревень – подорван тот образ жизни, который пережил все нашествия и революции. Разрешены были аборты. В разгар борьбы с Церковью их число приблизилось к шести миллионам в год – столько мы теряли лишь во время войны.

Что хотел построить Хрущёв на этом основании? Он и сам едва ли это понимал. Обратим внимание: ни от хрущёвских времён, ни от последующих десятилетий практически не осталось красивых зданий. Лишь недавно, наконец, достроили Челябинский университет, который больше полувека простоял в виде убогой коробки, при том что изначально проект был изумительно красив. Утилитарность, воцарившаяся ещё до начала гонений на Церковь, убивала душу народа.

Возможно, страсть Хрущёва к уничтожению храмов могла быть связана именно с этим – они были самыми красивыми зданиями в сёлах, да и в больших городах. Церкви чуть ли не целиком состояли из «архитектурных излишеств», как тогда выражались. Народ строил их век за веком, подчас недоедая, однако понимая, что нельзя жить без Бога и красоты. Вспомним, что Спаситель несколько раз накормил голодных, но каждый раз пытался донести до учеников, что это не главное, главное – душа. Этого коммунисты не особо хотели понимать и раньше, но всё-таки старались уделять какое-то внимание, скажем, архитектуре, облику автомобилей и других вещей. При Хрущёве как отрезало.

И как же тоскливо смотрелись новые советские здания, даже те, что были построены по индивидуальным проектам вроде Большого Московского цирка или МХАТа. А что говорить об остальных! Неслучайно в фильме «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» храм в последних кадрах противопоставляется однообразию новостроек. Это ненадолго взволновало и власть. На каком-то из съездов Леонид Ильич высказался, мол, это просто позор, дорогие товарищи, так строить. Не помогло. Всё катилось уже по накатанной – вниз. Туда же скатывалась и советская идея.

Бои местного значения

Картина будет неполной без рассказа об ударе по епархиальной жизни, судьбе обычных приходов. Настоятели храмов, согласно новым правилам, отстранялись от управления деятельностью приходов, превращались в наёмников. Церковь заставили это утвердить на Соборе, куда не пригласили тех епископов, которые могли воспротивиться. Управление переходило отчасти в руки власти, а нередко и в руки её агентов – мирян в церковной ограде. Остальных постарались запугать.

Уборщицам, сторожам, алтарникам перестали засчитывать работу в храме в стаж, после чего они, с точки зрения закона, становились тунеядцами, так что их могли в любой момент выслать на несколько лет за тридевять земель. Такие решения были вправе принимать не только суды, но и коллективы трудящихся вплоть до колхозных бригад. И высылали (пострадало примерно 400 мирян), чтобы сделать сговорчивее остальных. При этом даже официальное трудоустройство не спасало – его могли истолковать как создание видимости добросовестного труда.

А если человек на пенсии? И до стариков дотягивались. Вот прошение из Удмуртии от уполномоченного по делам религии: «Прошу исполком городского Совета предложить городскому отделу социального обеспечения произвести перерасчёт по пенсиям с пенсионерами, состоящими на постоянном денежном окладе в церквях в качестве участников платных певческих хоров».

В том же духе боролись с местами поклонений и паломничеств, например со святыми источниками. Вблизи устраивались свинарники, отхожие места, свалки мусора, источники разрушались или засыпались. Запрещён был колокольный звон, разрешённый с осени 41-го. Храмы отключали от водопроводной сети и канализации. Что ещё страшнее: у людей забирали детей, прежде всего у православных, а особенно у баптистов и пятидесятников – этих вообще не щадили. К мусульманам сунулись было, но, получив отпор, стушевались, опасаясь «реставрации басмачества».

Есть ряд хороших работ на тему гонений на местах. Мы не раз упоминали в газете книгу протоиерея Александра Балыбердина «Хрущёвские гонения на Вятской земле». Есть достойные монографии о преследованиях верующих в Ижевской и Оренбургской епархиях, написанные историками Олегом Зоновым и Валерием Шубкиным. И так далее.

О Вятке, её пригородных поездах, у меня сохранились в памяти две услышанные когда-то истории. Первая – о том, как люди набивались в вагоны до такой степени, что многим приходилось ехать на крышах: добирались до Кирова, чтобы отправиться в Великорецкий крестный ход. В середине пятидесятых их были десятки тысяч, это были хорошие люди, воодушевлённые, радостные. Потом ход запретили. И вторая – о начале семидесятых, когда редко обходилось без гибели пассажиров в электричке. Резали друг друга просто так, от уныния.

Запрещён был ход по настоянию уполномоченного Смирнова, писавшего своему руководству, что в епархии есть ряд злоупотреблений, но «разумеется, что я каких-либо мер к ведению порядка в церквях по этим жалобам не принимал, руководствуясь принципом “чем хуже, тем лучше”». Об известных ему склоках среди духовенства пишет: «Со священниками таких церквей, где имеется склока, и епископом я веду такую линию, чтобы эти склоки сохранялись и развивались». Вот на этом они собирались построить свой коммунизм?

Награда за стойкость

31 июля 1959 года в «Удмуртской правде» была опубликована клеветническая статья «Под звон колоколов» о владыке Михаиле (Чубе), где намекалось, что он сожительствует со своей экономкой Мариной Колбасьевой. И ведь не с какой-нибудь пролетаркой, как поступил бы нормальный советский человек, а с внучкой немецкой графини! Вот откуда пришли к нам нынешние нападки на духовенство, беспокойство за его нравственность – приёмы те же самые, один к одному. Статьи про жадность и аморальность духовенства выходили при Хрущёве тысячами, и там было всё, что полагается: гадости, домыслы, враньё. В марте 1960-го по владыке Михаилу ударили особенно больно, опубликовав «Открытое письмо к брату», автором которого был брат епископа.

Но епископ не сдавался. Уполномоченный Шестаков жаловался на его Пасхальное послание, которое носило «крайне мифический характер. Оно содержало негодование к тем, кто предал Христа, убил его, кто хотел убить божью любовь». 21 ноября 1960 года секретарь епархиального управления прот. Вениамин Сёмин бесстрашно обратился к архиерею в храме: «Ненавистники и враги ваши злобствуют и клевещут на вас. О, посмотрели бы они, какое ликование сегодня царит в храме Божием! Врагам не придётся восторжествовать». Уполномоченного Шестакова, написавшего по этому поводу донос, особенно возмутило, что епископ не прервал эту речь. Через три дня на закрытом заседании Совета Министров УАССР владыку Михаила отстранили от кафедры. Это весомее любого церковного ордена – признание, что сломить борца за веру не удалось.

Нового епископа назначать на кафедру запретили. Хотели и вовсе упразднить Ижевскую епархию, но Патриархия отказалась это делать. Тогда разогнали, а где-то уполовинили церковные хоры. Как удовлетворённо отчитывался уполномоченный про храмы Ижевска, службы там «в “Троицын день” состоялись без особой торжественности. Например, оставшийся платный хор в Троицком соборе… звучал очень слабо и не торжественно». Этого он и добивался.

Но главным было закрытие храмов. В селе Люк, где в общине состояло 260 человек, закрыли церковь, соврав про «отпадение верующих». Понять, почему провалилась кампания по борьбе с Церковью, помогают события в селе Каменное Заделье. Там проводили «собрания родителей учащихся и сходы граждан с прямой постановкой вопроса о закрытии православной церкви». Людей, как могли, обрабатывали, но в результате этой кампании народ валом повалил в церковь. Шли прямо с собраний возмущённые происходящим те, кто годами там не бывал, но вот очнулся, чтобы не вышло как в поговорке: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем».

К началу 1964-го в Удмуртии осталось 18 храмов из 29, но доходы епархии выросли на треть. Примерно настолько же увеличилось и число прихожан, с трудом помещавшихся в уцелевшие храмы, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Накануне Покрова

Уполномоченный Вдовин в Оренбуржье был человеком амбициозным. Его предшественника посадили на три года за потакание духовенству и полученные от него подарки. Значит, нужно проявить себя! Вдовин, казалось, забыл про сон: в первый же год гонений под следствием оказались двадцать шесть священников. По области разъезжали члены студенческого клуба «Мы – атеисты» под управлением некоего Рабиновича. С собой они возили бывшего иерея Бородина, показывая людям. Ещё одно направление – разрушение недействующих храмов. Их было в области 114, почти все в хорошем состоянии. Но верующие так и не дождались возвращения своих каменных кораблей, где крестились, венчались, прощались с родными когда-то.

Однако идеей фикс у чиновника было закрытие епархиальной свечной мастерской. Десять тонн свечей ежегодно отправлялись оттуда не только в собственные храмы, но и по всей стране. Заведовал этим хозяйством иеромонах Серафим (Плотников). В начале гонений он несколько месяцев управлял вдовствующей епархией, был человеком, верным Церкви, умным, волевым. Вдовина это бесило до последней крайности. Много надежд было связано с новым епископом Палладием, уверявшим, что «вера сейчас гибко приспосабливается к обстановке и не отрицает достижения науки и техники». Существование епархии епископ игнорировал, за всё время своего пребывания в ней не посетив ни одного храма, кроме кафедрального собора. О прошлом своём рассказывал, что в 1935 году «самоликвидировался», то есть оставил свой приход в Николаеве, став слесарем, а затем бухгалтером. Но, как извещал Вдовин начальство, «в 1944 г. его призвали и сказали, что нужно служить ради интересов Родины. Вот он и стал служить».

Идею уполномоченного уничтожить свечную мастерскую епископ Палладий всецело поддерживал, отправив в Патриархию ходатайство о её закрытии и снабжении свечами из Москвы. Перекрыли местные источники поступления воска, добились увольнения половины рабочих, но зловредный отец Серафим, которому было, похоже, совершенно наплевать на линию партии, всё равно держался. «Свечная мастерская проявляет немалую изворотливость, – сообщал уполномоченный в Москву, – она смогла закупить 512 кг воска у 38 человек. Списки этих продавцов переданы мною в прокуратуру для привлечения за спекуляцию». Перекрывались одни каналы, но появлялись новые. В начале 1963 года уполномоченный, пересчитав запасы воска в мастерской, удовлетворённо вздохнул: хватит лишь на шесть месяцев. Стал ждать, но через полгода мастерская не закрылась. Воск появлялся словно из ниоткуда, будто бы в мастерской работали не люди, а пчёлы, которые этот воск производили.

Утешали лишь успехи на других фронтах, которые множились благодаря самоизоляции архиерея, гибко приспособившегося к науке. Сначала были отключены от водопровода Михайловский молитвенный дом и кафедральный Никольский собор с пометкой: «Из-за недостатка воды жителям г. Оренбурга». В середине 60-го закрыли первый действующий храм в селе Георгиевка. «Архиепископ Палладий правильно воспринял известие», – сообщал Вдовин.

В мае 61-го был закрыт Петропавловский собор Бузулука, а через несколько дней – молитвенный дом в селе Яшкино. Тогда же, в мае, отняли храм в посёлке Саракташ, построенный верующими своими силами. Они им очень гордились. Когда стали закрывать, люди сбежались, но увидели, что церковь оцепила милиция. Кто стал плакать, кто молиться, кто пытался прорваться через оцепление, за которым творилось страшное, лютое дело – иконы бросали на пол, плясали на них. Часть образов удалось спасти благодаря охранникам – не все они опаскудились. В сентябре был разобран храм в г. Кувандык. Место, где стояла церковь, власти пытались отдать под застройку, но никто не хотел селиться там, где стоял дом Господень.

Вершиной деятельности богоборцев Оренбуржья стало уничтожение Казанской церкви в уральском казачьем селе Черкассы. В канун Рождества запретили служить, объяснив это эпидемией ящура. На вопросы, почему не закрыты школы, больницы, не отвечали. Отняли колокола – якобы в стране не хватает меди для мелочи. Храм безбожники подожгли на другой день после Радоницы. У них уже был опыт в этой области – первый раз церковь спалили в 1920-м. И вот снова взялись за старое. Сначала занялась колокольня. Людям тушить пожар запретили, а пожарные лишь лениво наблюдали за происходящим, посмеиваясь: «Здорово горит!» Зарево было над всеми Черкассами. Откуда-то изнутри церкви, посвящённой Богородице, доносился плач женщины, хотя все знали, что там никого нет. Лишь когда несколько мужчин взломали окно в алтарь, чтобы спасти святыни, пожарные и сотрудники милиции зашевелились, оттеснили народ от храма. Ничто не должно было уцелеть. Поджигателей было трое. Первого – учителя – разбил паралич, второй сгорел от рака. Самому молодому из этих борцов с религией, комсомольцу, бабушка сказала: «Жалко мне тебя, но я проклинаю тебя за то, что ты сделал». Он уехал, без возврата, изгладился из того места, где родился, словно и не было его никогда.

* * *

Страшный выдался год. А потом наступил праздник Покрова Пресвятой Богородицы. В этот день в октябре 1964-го сняли Хрущёва – человека, столь истово боровшегося с Богом, что заодно разрушившего и СССР. Оправиться от его экспериментов держава так и не смогла.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска