В тот день я решил прогуляться по Великому Устюгу и… заблудился. Оказалось, что просто идти по улице в надежде достичь нужного места – это не про Устюг. Улица может вдруг оборваться, чтобы всплыть в совершенно ином месте, за каким-нибудь перелеском. Плохо помогал навигатор в телефоне. Бесполезно, оказалось, спрашивать и у прохожих. Почему две совершенно разные, хотя и симпатичные, зелёные улочки в разных частях города получили одно имя, я так и не уяснил.

Мне прежде казалось, что Устюг невелик, но тут понял, что это лишь кажимость. В нём столько всего: храмов, улочек, людей, – и столь изумительна панорама Сухоны, что в памяти он предстаёт сейчас огромным, так что Сыктывкар, где я живу, против него что плотник супротив столяра.

Наверное, это можно сказать о многих старинных русских городках. Было время, когда власти сделали Устюг столицей отдельной Северо-Двинской губернии. Уж очень отсюда далеко до региональных столиц, а между тем жизнь кипела на этой территории, где сливаются и Юг с Сухоной, и Вычегда с Северной Двиной и ныне то ли сходятся, то ли расходятся Вологодская, Архангельская, Кировская области с Республикой Коми. Двадцать с лишним лет пишу я об этом изумительном мире, куда пришёл Прокопий Праведный и откуда вышли Стефан Пермский, первопроходцы Дежнёв, Хабаров, Атласов, советский адмирал Николай Кузнецов…

Сегодня ещё один рассказ – о молодом священнике из здешнего Стефановского храма Андрее Игнатьеве. Он родился в год тысячелетия Крещения Руси – ровесник даты, с которой начался отсчёт новой эпохи в жизни русского православия.

Отец Андрей Игнатьев

– Так вы в Устюге родились? – уточняю.

– Нет, в деревне Берёзово, недалеко отсюда, – отвечает батюшка.

Берёзово

Среди первых воспоминаний детства – как бабушка усаживает Андрея под многострадальным образом Спасителя в красном углу. Спасли икону в 1930-е, когда безбожники громили ерогодскую Успенскую церковь. Образ старинный, ценный. Сейчас он передан в устюжский храм Симеона Богоприимца. А тогда, трёхлетним ребёнком, Андрей поглядывал на него с интересом – чем-то веяло от него родным, неразделимым с образом бабушки. Усадит она его, скажет «Свет и Бог» и начнёт то ли рассказ, то ли сказку о том, какие крестные ходы были в старые времена, какие храмы, как текла христианская жизнь. Всё это столь запечатлелось в душе, что понял Андрей: столица обитаемой вселенной называется Великий Устюг и нет краше места на свете.

А вот мама этого не понимала.

Первый выезд в Устюг. Андрею – четыре года. Увидев Прокопьевский храм, потащил маму в церковь. «Пойдём!» – умолял мальчик. «Да куда идти, я ничего не знаю, ничего не умею?» – стеснялась она, ведь сроду в этой церкви не была, да и её лишь недавно вернули верующим. Воцерковится она много позже – сын всё-таки сумеет её убедить.

В городе бывали нечасто – ездить стало не на что. Как раз в том году, когда они с мамой побывали в Устюге, развалился колхоз.

– Деревня-то сейчас жива? – спрашиваю отца Андрея.

– Три-четыре человека осталось, а в моём детстве было двадцать-тридцать. Да в центральной усадьбе, где я учился, человек триста, судя по тому, что нас в школе было около шести десятков учеников. Отец умер рано. В тот же месяц ушли вслед за ним дедушка с бабушкой. И остались мы с мамой и сестрой одни, без средств к существованию. Мама копила весь год, чтобы поросёнка купить, сестру собрать в городское училище, меня в школу отправить. Поэтому картошка и капуста на долгие годы – как в Великий пост. Конфеты – на Новый год и день рождения. Чем детство мне запомнилось, так это тем, что всё время хотелось есть. Так что, когда рассказывают про послевоенные голодные годы, я понимаю, что это. Одежду нам мама перешивала, а с обувью совсем беда – её не перешьёшь. Себе мама ничего не покупала, отдавала нам себя полностью. Такое вот детство. Ребёнком я очень завидовал тем, у кого были полные семьи – с отцом. У них-то коровы были, а мы и молока не напились, и хлеб покупали всегда чёрный – он дешевле. Зато места у нас красивые…

Нижнеерогодское сельское поселение

Недавно владыка дал послушание отцу Андрею: окормлять те места, где стоит его деревня, и Нижнеерогодское поселение, куда в школу ходили со всего этого куста.

Фанатик

Когда Андрею было двенадцать, в Устюге начала оживать щёточная фабрика, где его маме предложили работу. В Прокопьевский храм мама снова не пустила: ей кто-то сказал, что там секта. Это так иные прозвали дружный приход отца Ярослава Гныпа – может, завидовали. Но мама поверила.

– А куда идти? – спросил мальчик.

– Иди в Стефановский.

Там ему очень обрадовались – один такой, что сам пришёл, никто за руку не тянул.

– Просто тянуло, – объясняет отец Андрей. – В школе особо ни с кем так и не сошёлся. Мальчишки в большинстве своём курили, да и менталитет у них другой, городской. Все мои друзья-товарищи в деревне и поселении остались. Так что нигде, кроме храма, не было мне уютно на душе. Учился во вторую смену, мог бегать по утрам на литургию. Очень быстро запомнилось богослужение – через год уже знал всенощное бдение, а когда в алтарь меня ввели, и остальное разучил. Жаль, книг было мало. В воскресной школе прочитал красочные жития святых: Николая Чудотворца, Дмитрия Прилуцкого, Кирилла Белозерского. Ещё Детская Библия нашлась – и её прочитал.

Храм свт. Стефана Великопермского в Великом Устюге

Может, от недостатка духовной литературы и стал я, как многие в то время, фанатиком, что отталкивало от меня людей. Ведь на неверующих чуть ли не как на врагов смотрел, особенно жарко мы со свояком спорили. Ну и, глядя на меня, семья к Церкви не обращалась, мол, одного такого довольно. Потом-то все воцерковились, когда я после училища научился говорить с людьми, стал деликатнее. А тогда, в отрочестве: храм-храм, служба-служба. До 9-го класса учился очень хорошо, по двум третям предметов пятёрки имел, но школу закончил троечником. Конечно, большое подспорье для духовного развития – богослужение, но важно учиться и заповедь любить друг друга исполнять, без этого так с подспорьем и останешься.

Учёба за послушание

– Настоятелем Стефановского храма в Устюге, где я служил алтарником, – продолжает отец Андрей, – был протоиерей Стефан Сурначёв. Больше пятидесяти лет он прослужил в этом храме. Но в алтарь меня ввёл его преемник – отец Александр Краев, он же отправил в Вологодское духовное училище. Располагается оно в Спасо-Прилуцком монастыре. Возраст учащихся там разный – были и дети вроде меня, то есть после школы, а иные были старше преподавателей. Некоторые приезжали с направлениями, а другие буквально с улицы – пришли летом в монастырь потрудиться, а узнав об учёбе, оставались. Это были совершенно светские люди, искавшие смысл жизни. Обо всех я тепло вспоминаю. Мы дискутировали, делились своими небольшими ещё знаниями, иной раз подшучивали друг над другом и посмеивались над преподавателями.

Вологодское духовное училище в 2014 г. было преобразовано в семинарию

Первый отец-инспектор училища, куда поступил Андрей Игнатьев, был добрейшим иеромонахом, часто принимавшим враньё за правду, но и когда догадывался, что его водят за нос, не сердился. Как-то стали монахи обсуждать: чьи там окурки у стены, за садом, может, молодёжь местная? – а она там была такая, что мама не горюй. И тут отца-инспектора осенило: «Так это вороны приносят!» Курили на самом деле ученики из числа поживших на свете мужиков, недавно пришедших в Церковь. Но и не сказать, что батюшка ученикам совсем уж позволял распуститься.

Наказания были простые, да и, собственно, всё равно кому-то нужно было нести эти послушания. Сначала заставляли чистить картошку и мыть посуду. Андрей роптал: разве для этого он сюда поступил?! «Хочу на службу, хочу молиться!» Желание его было, видно, услышано Свыше, и получил он послушание пономарить. В такие дни вставать приходилось в четыре утра. Служба длилась часов пять, потом завтрак и занятия, на которых бедный пономарь клевал носом. Андрея застало врасплох, что службы стали ему в тягость. В Устюге так хотелось в храм, летел как на крыльях, но там его хвалили за усердие, любой парень был на вес золота – будущий пастырь. Здесь же, в училище, никаких восторгов не высказывали, а посещение церкви вменялось в обязанность. И снова он возроптал, просыпаясь посреди лекции с недоумённым видом: «Я же учиться, учиться сюда приехал!» И снова был услышан: учебные нагрузки возросли – после чего учиться тоже расхотелось. Примерно то же самое переживали и остальные ученики. Оказывается, делать что-то по своей воле – это одно, а из послушания – совсем другое. Но крепились. Уходили из училища редко и по какой-то веской причине: чтобы жениться, скажем, – Церковь при этом не оставляли.

В целом Андрею в училище очень нравилось. Кормили шикарно по меркам деревенского мальчишки, привыкшего недоедать. Запомнилось счастливое ожидание кителей: с тревогой ловили новости – как там, шьют? Шьют. Наконец, примерили, почувствовав себя людьми не лыком шитыми. На втором курсе сменился инспектор, и даже во время шумного спора поздним вечером студенты научились слышать, как он приближается, шурша рясой в узких коридорах или задевая мантией вагонку, которой были обшиты стены. Пока инспектор доходил до келий, всё стихало. Правящий архиерей жил там же, в обители, рядом с беспокойными бурсаками, что порой приводило к странным историям. Раз один из учеников отправился постираться, налил таз с водой и решил пошутить над товарищами, выплеснув на первого, кто войдёт следом. Вошёл архиепископ. О том, что было дальше, мнения учащейся молодёжи разошлись. Одни утверждали, что их незадачливый друг успел вовремя остановиться, другие – что успел не вполне. Глас поражённого до глубины души архиерея высоко взлетел над стенами древней обители, но какого-то особого наказания не последовало. Вид бледного, преисполненного раскаяния преступника говорил, что он пока ещё не стал закоренелым злодеем.

К Андрею владыка относился благожелательно и даже прочил его в иподьяконы с последующим рукоположением, но как-то раз сильно за что-то рассердился. Я не стал расспрашивать за что, а сам отец Андрей сказал лаконично: «О владыке я ничего плохого говорить не буду. Он интересный человек, фотограф, образован, но мы не нашли общего языка в силу известной суровости его характера».

В общем, попал в переплёт и вместо того, чтобы стать, как остальные, диаконом, а затем священником, закончил обучение в чине вольной птицы – куда хочешь, туда лети.

Читая «Трисвятое»

В семинарию из-за размолвки с владыкой поступить не мог, а получать светское образование не благословил новый настоятель Стефановского собора отец Александр Краёв. «Я, – сказал он, – светского не имею, и тебе его не надо». Батюшка верил, что всё образуется, главное – не сходить с пути. Андрей же пребывал в глубочайшем недоумении. Делать он ничего не умел, кроме как помогать на службах в храме, петь на клиросе да учить детей в воскресной школе, но в Устюге свободных вакансий не было. Сделал большой круг по Руси в поисках места. Потрудился в Ивановской епархии, в Вологде пожил в родной Спасо-Прилуцкой обители, где и настоятель игумен Дионисий, и благочинный отец Филипп его привечали, потом – в Верховажье два года, у отца Георгия Осипова.

Во времена между училищем и рукоположением случились две истории в Троице-Сергиевой лавре, сильно укрепившие будущего пастыря. Оказался он там, пытаясь поступить в Свято-Тихоновский университет, но с учёбой не вышло, так как на очном учиться было не на что, а на заочное брали только священников и женатых. И как-то раз решил съездить поклониться Преподобному Сергию.

– Это было в 2011 году, в канун праздника Вологодских святых. Пришёл я в Лавру, ничего там не зная, и всё не мог определиться, куда пойти.

Отправился в Успенский собор, но туда было не попасть – уж больно народу много. На ступенях храма какая-то инокиня попросила: «Дай-ка денег до Дивеева доехать». «Могу только пятьдесят или сто рублей дать, – отвечаю, – чтобы хватило до дому доехать». Она: «Да я знаю, что у тебя денег нету. Ничего-ничего, всё у тебя хорошо будет, служить станешь». Попросил я помолиться о своём батюшке, сказав, что ему нездоровится, а монахиня в ответ: «Передай ему, пусть больше милостыни раздаёт, тогда и болеть будет меньше».

В Троицком стояла длиннющая очередь. Как оказалось, к мощам. Стою, вдруг монахиня толкает в бок: «Читай “Трисвятое”». – «Откуда матушка знает, что я смогу?» Удивился так, что не сразу молитву вспомнил. Прочитал «Трисвятое», «Отче наш», а в это время священник даёт возглас где-то за колонной: «Яко Твое есть царство…» Вдруг появляется в толпе старый седой монах. Думаю, кто-то из братии. Идёт по направлению к мощам. Все расступаются, я – следом, чтоб хотя бы со стороны на мощи взглянуть. Идём, идём, все расступаются, мимо священника прошли, приложились к мощам. К ним по двое подходят – старый монах подошёл со стороны иконостаса, а я – с другой стороны. Глаза поднял – нет его, моего проводника. От растерянности дверь в алтарь подёргал, но она была закрыта на ключ.

– Может, святой Сергий?

– Что вы?! Я не дерзаю. Но без его воли, конечно, ничего в Лавре не бывает.

Троицкий собор (слева) Троице-Сергиевой лавры

Когда приехал в другой раз, снова иду в Троицкий в надежде, что, как и прошлый раз, пройду быстро. Но куда там! Стоял три часа только на улице, чтобы войти в собор. Там был строгий монах, смотрел, чтобы никто без очереди не лез, а тем, кто сунется, свёрнутой газетой по головам стучал. Сколько в храме стоял – не знаю, но когда приложился к мощам – время уже под вечер. И тут понимаю, что на электричку не успеваю – считанные минуты остаются. А у меня ведь уже билет на поезд взят, а другой взять не на что. Ох, беда! Взмолился на бегу: «Преподобный Сергий, помоги!» И что бы вы думали? Электричка опоздала на несколько минут – а ведь такого не бывает. Только сел – и она тронулась. Сидел я и думал о двух этих встречах со святым. Вразумил меня так Преподобный Сергий. С тех пор всё в моей жизни стало складываться по-другому, появилась какая-то уверенность в Промысле.

Не через год

Это случилось в последний день его работы в Верховажье, в мае 2010-го, где Андрей помогал в храме. Неожиданно зашёл отец Сергий Щепелин – духовный сын протоиерея Иоанна Хвоща из устюжского Стефановского собора.

«Ты что, ещё не священник?» – удивился отец Сергий. «Нет, так получилось». – «И что делать думаешь?» – «Домой возвращаюсь, в Устюг. Мама всё-таки уже в возрасте, помощь нужна». – «А ты к нам приезжай в Кич-Городок, нам в воскресной школе человек требуется, да и в храме петь и читать некому».

Полное название Кич-Городка – Кичменгский Городок, село старинное, основанное ещё в 1468 году на месте слияния Юга и Кичменьги. Андрей согласился, но прежде решил домой заехать. В Стефановском храме шла архиерейская служба, а протоиерей Иоанн Хвощ стоял, как это нередко бывало, последним, возле двери. Больше полвека священнического служения за плечами – можно и просто порадоваться службе, послушать. Увидел Андрея, обрадовался: «Ой, приехал!» – «Приехал». – «Куда собираешься?» – «В Кичменгский Городок». – «Поедешь, поедешь. И невесту там тебе отец Сергий найдёт».

Учитель и ученик. С отцом Иоанном Хвощом

Ну вот, ещё и до места не добрался, а всё уже решено.

Вскоре отец Иоанн появился в Кич-Городке, немало всех удивив, ведь он давно никуда не ездил. Здесь, в Александро-Невском храме, он в своё время отслужил восемь лет, пребывая в какой-то опале. Но вот решил, видно, посетить ставшее родным место в последний раз. С ним зашли в церковь его дети – Вера, Алексей. Началась служба, потом отец-настоятель отправился в крестный ход, оставив Андрея с гостями.

«Отец Сергий сказал, через год женим, рукоположим, одному на целый район трудно», – поделился Андрей новостями. «Ой нет, не торопись, ой, не через год», – заметил отец Иоанн, с тем и уехал обратно в Устюг.

Речь шла о рукоположении, которое, и верно, всё откладывалось и откладывалось.

Женился Андрей на девушке Елене – с ней на клиросе вместе пели. Когда же рукоположение и есть ли надежда?

Но однажды отец Сергий повёз Андрея в село Косково, где, указав на церковь, сказал: «Это будет твой храм!» Не верилось. Столько лет прошло после размолвки с владыкой, а встречаться с ним всё равно было боязно – а ну как опять погонит? Не прогнал, смягчился, подписал прошение. Рукополагал, правда, уже новый архиерей.

Сначала, как положено, в дьяконы, а через сорок дней – во иереи. Сбылась мечта, да только со слезами на глазах. Накануне позвонили из Устюга: «Умер отец Иоанн». Во время трапезы после рукоположения, когда отцу Андрею дали слово, говорить он мог только о почившем батюшке. Владыка хотел задержать молодого пастыря в Вологде, да тот так рвался домой, на погребение старца, что архиерей лишь рукой махнул: «Там и оставайся».

Поезд из Вологды идёт до Ядрихи одну ночь, оттуда до Устюга на автобусе.

«Быстрее разбирайте белые облачения!» – крикнул кто-то в храме, когда отец Андрей добежал до него.

Священников на отпевание приехало много – кто в наших краях не знает отца Иоанна Хвоща! В своё время и мне довелось с ним побеседовать, расспросить о жизни. Рассказывал он, как мальчиком увидел войну, как рядом взорвался снаряд, а вскоре увидел, как горят немецкие танки. Как добрался до Абхазии, где жили в горах старцы, – хотел у них поучиться. Последние слова отца Иоанна, обращённые ко мне, были такими: «У меня остановочка. Годики мои немалые, всё пережито, а конец уже…» А отцу Андрею, оказывается, довелось батюшку хоронить. Ушёл один пастырь первого августа 2014 года, возведён был в сан другой – второго числа, а третьего – встретились.

…Андрей взял первую фелонь, что попалась под руку, и увидел надпись: «Отец Иоанн». Батюшкина. Так в последний раз он благословил мальчишку, росшего в храме у него на глазах, да уже и не мальчишку – священника.

Косково

Четвёртого августа пришло распоряжение владыки – отцу Андрею ехать в Кич-Городок. Отец Сергий подтвердил, обращаясь теперь уже не к мирянину, а к священнику, что окормлять придётся церковь в Косково. «Поезжай, – сказал, – храм хороший, прихожане есть, а общины нет – непочатый край работы».

Год отец Андрей ездил в село время от времени, церковь была очень холодной, на службах замерзали.

«Надо сделать котёл», – сказал отцу Андрею Виталий Андреевич Дежнёв, бывший в то время старостой. Долгое время только на нём и его семье всё и держалось.

Колхоз помог, сварщик всё сделал бесплатно, и стало, наконец, в церкви не только благодатно, но ещё и тепло. Построен он был незадолго до революции, в 1910-м, так что послужить там православным удалось недолго. В советское время открыли клуб, школу, ещё что-то, ужасая селян, но только потребность в помещениях в ту пору и спасала церкви от гибели. Историю храма нашли на стене под плиткой ещё в то время, когда Косково навещал отец Иоанн Хвощ, служил здесь в иной праздник. В таком-то году возвели, при таком-то священнике, такой-то иконописец расписывал. А иконописец оказался устюжским – известный мастер Пантелеимон Костров. В академии не учился, выбился из подмастерьев. После революции работал художником в кинотеатре, а образы, написанные им, исчезали один за другим вместе с храмами. Только в Косково и сохранились: по куполу идёт Деисусный ряд, по барабану – Пророческий. Остальное пребывает под спудом. Как сказала отцу Андрею Ольга Александровна Соколова, реставратор, работавшая в Ферапонтово, роспись на стенах, скорее всего, сохранилась, но закрашена была в советское время. Это ничего, она там ещё лучше сохранилась, чем всё остальное. Придёт время, откроется.

Косково. Купол Георгиевского храма

Косково. Георгиевский храм. Ангел проявляется из-под краски

Священника, при котором построили храм, звали Николаем Кругловым. Он, по рассказам селян, принял смерть в 1918-м. Его убили, когда входил в церковь. При нём ещё построены были школа, интернат для детей, земские училища в соседних селениях, входивших в приход. В то время Государь распорядился, чтобы детям до школы ходить было не больше трёх вёрст, так что строили училища споро и повсеместно. Для сравнения: моя мама бегала учиться в 50-е годы за пять километров. До революции ближе не успели построить, а после и не пытались. Отец Николай и сам был из учителей, сам пахал и сеял, а всех прихожан, которых у него было очень много, знал не только в лицо. Селяне вспоминали, как подошли к нему два парня за благословением жениться. Одного благословил, а второго нет, спросив о невесте: «Знаешь ли ты, какой у этой девки характер?» Не одну счастливую семью создал, так любил своих прихожан. И его любили. Потому, видно, безбожники на него и злы были.

Рядом с ним похоронен был родственник батюшки – вятский пастырь, священномученик Прокопий Попов.

Прот. Прокопий Попов, фото из семейного архива Вячеслава Усова

Убили его, как рассказывает отец Андрей, в поле, на глазах семьи и прихожан. Заставили копать могилу. Вырыл и, земно поклонившись дорогим людям, сказал: «Простите меня, грешного». Люди заплакали. Священник подал рясу сыновьям, помолился, повернувшись лицом к востоку, и сказал палачам: «Я готов». Хоронить его привезли в Косково – Бог весть почему. Может, чтобы спасти прах от осквернения. Но захоронение батюшек исчезло вместе с кладбищем, а в склепе их устроили овощехранилище. Впрочем, сразу по приезде отца Андрея прихожане начали ему говорить: «Гроб, гроб», – но он не понял, о чём речь, да дел нахлынуло слишком много. Через год вспомнил: «Что за гроб?» «Да в кочегарке, – говорят ему, – косточки сложены».

Там был маленький гробик – всё, что уцелело из останков. Вполне вероятно, мучеников Николая и Прокопия, но доподлинно неизвестно. Погребли, литию отслужили, Поклонный крест поставили.

Устроение прихода

Очень помогло владение компьютером. Просьбы отца Андрея о помощи не остались без ответа – помогли москвичи, питерцы, но денег, конечно, всё равно не хватало. Вложения нужны миллионные, в деревне таких денег нет и в помине. Страшновато было общаться с прихожанами, ведь опыта никакого. Как-то всё не мог уговорить прихожанку подняться на клирос – застеснялась, мол, петь не умею, просто так постою. Он вспоминает с улыбкой:

– Ну ладно, говорю, хорошо. Снимаю епитрахиль, крест кладу на аналой, предлагаю: «Сами служите, а я просто так постою». Убедил. Боятся: вдруг ошибка, что люди скажут, разговоры пойдут. В деревне многие всего боятся. Но потом, слава Богу, стали сами ходить, предлагать, чтобы дал послушание.

Энергичными помощницами стали Татьяна Анатольевна и Татьяна Анатольевна, так их зовут, дружат с батюшкой по сей день, навещая его в Устюге. Обе всю жизнь в магазине проработали. Одну Татьяну отец Андрей крестил со всей семьёй. Сколько послушаний на ней, не пересчитать: и чтец, и просфоры печёт – и это только начало списка. Другая Татьяна состояла когда-то в партии, всю жизнь умела увлекать за собой людей. Бог, как известно, умеет всё направлять к лучшему, так что в приходе способность будить народ от привычной спячки очень пригодилась. Стали Татьяны убеждать нерешительных, и дело создания общины сдвинулось с места.

Отец Андрей Игнатьев с прихожанами

Пришла однажды к священнику женщина в слезах – нет работы. Вакантных мест в селе немного, а со здоровьем у неё нехорошо, и там, где ещё могла трудиться, не сложились отношения с работодателями. «В деревне редко кто умеет прощать, – говорит батюшка, – из-за одного слова могут рассориться и до самой смерти не разговаривать. Я сам деревенский, знаю, как это». В бедном приходе средств платить зарплату тоже не было, но отец Андрей сказал: «Ты ходи, ходи, а мы с прихожанами найдём небольшую денежку, поддержим. Вот, матушке трудно одной и читать, и петь. Может, поможешь?» Быстро выучила церковнославянский, стала петь, помогать чем могла, и в конце концов оформили её на работу. Люди удивлялись: «Ей только скажи что поперёк… а ты же что угодно ей говоришь, и она слушает». Иной раз видит, как клокочет всё в душе его помощницы, но она крепится, терпит. И радостно ему стало, что человек остался в храме.

Или вот Николай Васильевич Шишов: он и кочегарит – а ведь это шесть «КамАЗов» дров за зиму разделать нужно, и столяр он, и плотник, и сварщик хороший, и кузнец. Подсвечники резные – его работа. Крестили поначалу в простом тазу. Не благолепно, ведь раз в жизни крестят, но купить другое денег нет.

– И Николай Васильевич что придумал? – вспоминает отец Андрей. – Взял от рукомойника шарагу на трёх ножках, приделал к тазику, зашлифовал, подсвечничек приварил, всё покрасил золотяночкой, и так красиво вышло, что и покупного не надо.

– А евонный брат Андрей иконописец, – продолжает рассказ священник. – Он в Питере живёт, много чего нам написал и крест сделал – высокий, два с половиной метра, и так всё хорошо прописано. Сам и отправил. Осталось камни изобразить поверх Голгофы, для лучшего вида. «Сделаю», – говорит Николай Васильевич. Тюльку нашёл и пилой выпилил. Вышло – словно камни настоящие.

– Что такое тюлька? – спрашиваю у отца Андрея.

– Чурочка такая осиновая. У нас тюлькой зовут.

– Тюлька, – смеюсь я.

– Тюлька, – подтверждает батюшка. – Люди в селе нас поначалу опасались, что ли, или не понимали. И стал я звать их на беседы в храм и сам к ним ходить на все мероприятия: в библиотеке, в доме культуры, даже на 8 Марта. Рассказывал настоящую историю праздника, намекая, что наши-то, православные, праздники лучше, но не обижая. Говорю: «Вот мы в семье этого дня не празднуем, но раз уж повелось, с Днём весны вас». Главное – показать людям, что мы не с другой планеты, а обычные люди – православные христиане, которые стараются нести добро, свет и тепло в окружающий мир. Из деревень сегодня только те выживают, где есть храм. Он сближает как ничто. Потихоньку-потихоньку со всеми наладились хорошие отношения. Председатель Николай Анатольевич Глебов больше всех помог, но когда я приехал, он в храм ни ногой, вроде как и неверующий, хотя жена – наша прихожанка. Как-то попросила ферму освятить – доярки жаловались, что коровушки болеют. Николай Анатольевич не возражал, но энтузиазма не проявил. «Понимаете, – говорю ему, – здесь же кладбище было, которого сейчас нет. Всё, что осталось от него, – храм. Всё разрушено, а храм стоит, пусть и без креста. Он – памятник о ваших дедушках и бабушках, которые строили этот храм, а ваши родители разрушали». Вижу, задумался. И помогать стал, а под конец зайдёт иной раз в церковь и перекрестится. Люди удивлялись.

Что сближает приход? Ответ у батюшки давно готов. Литургия и чаепитие.

– Если стоишь в храме на литургии, – объясняет отец Андрей, – и не причащаешься, это как в гости зашёл: постоял у дверей – и до свидания. Тебе говорят: «Садись, трапеза у нас». А ты ни в какую. Кому это понравится? Литургия – это общество верных. Так и у нас сложилось. Пятнадцать человек придёт, от десяти до четырнадцати причастятся. Все, кто может.

– Где есть чаепития, там будет приход, – продолжает он. – За тридцать километров иные к нам идут пешком. И что? Пришли, отстояли службу и разошлись? «Нет, – прошу помощниц, – это не дело, пеките пироги, готовьте, что можете». Мультиварку мне подарили. Пока служба идёт, картошку сварили. Причастились, сели за трапезу.

Так пролетело несколько лет отца Андрея.

– Уезжаю, ревут, – вспоминает священник. – Говорю: «Не беспокойтесь, мы не к пастырю приходим, а к Богу. Службы не прекратятся». Пришёл в администрацию прощаться, там заместитель главы меня встречает: «Батюшка, – говорит, а ведь мы неправы были, что в церковь не ходили. А теперь будем ходить». – «Вот и правильно, чтобы церковь не закрыли в селе, нужно ходить». Много таких.

Рассыпался народ, нелегко обратно собрать. За семьдесят лет раскатился невесть куда. Теперь столько же собирать – по человеку.

От грядущего гнева

Умер молодой священник в Устюге – отец Илья Фомин. Тридцать один год. Матушка осталась с пятью детьми, люди пытаются сейчас собирать деньги. Отца Андрея недавно назначили руководителем социального отдела епархии, и он рассказывает, как обстоят дела. Пока неважно.

– А самая тяжёлая ноша сейчас – храм Сретения Владимирской иконы, которым мне благословлено заниматься, – вздыхает отец Андрей. – Изначально деревянный, был построен в 1446 году в честь победы устюжан над татарами, подступавшими к городу. В 1690-м возвели каменный.

– Большой?

– Был вторым по величине в Устюге, пока из него не сделали Клуб речников. Клуб исчез вместе с СССР, потом был пожар, и сейчас остались одни стены.

Сретенская церковь в Великом Устюге. Остались одни стены…

Жуткое дело. Церковь рядом с автобусной остановкой, поэтому туда гадить бегали, свалка там, шприцы, окурки валяются. Когда мы с инициативной группой и архитектором зашли туда в первый раз, то поняли – росписи не сохранились, разве что под куполом, там всё заколочено. На стене одна надпись: «Порождения ехиднины, что бежите от грядущего гнева». Это про нас, сделавших из храма отхожее место. Пока думал, где средства искать на восстановление, узнал, что это памятник федерального значения, гвоздя нельзя вбить без разрешения. В нём безобразничали – никто замечания не сделал, а как остановить разрушение, вдруг раз – и «памятник!», но не чтобы помочь – а помешать. Воистину порождения. Ехиднины.

Вспоминаю, что видел этот храм лет пятнадцать назад. Сравниваю фигурку отца Андрея Игнатьева с запомнившимися высокими стенами. Н-да. Потом думаю: «А ведь восстановят, куда денутся? Как там у Тертуллиана? – “Верую, ибо нелепо”». Невозможное – это наше всё.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска