…Благословил её и сказал: здравствуй, дочь моя!

(Тов. 11, 6)

Вот и остались позади шесть долгих месяцев арк­тического плавания. Ледо­кол «Ленин» ошвартовался у причала 92-й базы «Атомфлота», где отдыхают после тяжёлой работы во льдах атомные ­богатыри.

Вячеслав спешит поскорее вернуться домой, в Петергоф, обнять жену, взять на руки дочь Анюту, которой в конце этого декабря исполняется полтора годика.

Когда Вячеслав уходил летом в рейс, дочка только училась вставать на ножки, всё больше ползала по полу. Сейчас, как написала ему жена в последнем письме, уже довольно бойко бегает.

У детей такого возраста время идёт, как надбавки в Арктике, – год за два.

Ещё одна причина спешки – отъезд тестя и тёщи в санаторий на лечение. Надобилось, чтобы кто-то сидел дома с ребёнком, так как супруге Вячеслава нужно было ходить на работу.

* * *

Рис. Снежаны Суш. vskafandre.com

В понедельник утром жена собралась на работу. Она написала мужу подробную инструкцию: как, чем и когда кормить ребёнка, что и где находится для ухода за ним, а также как развлечь дитя, чтобы она не плакала.

И только дверь закрылась за мамочкой, как Анюта вырвалась из рук отца и с рёвом бросилась в прихожую. Там, прильнув к дверной щели, она громко зарыдала.

Вячеслав всю свою жизнь имел дело с мужчинами: и на срочной службе, и в морском училище, и в морской академии, и на флоте. Там были взрослые люди, которые понимали слово и исполняли приказания. А здесь был маленький ребёнок, которого по первости отцу было даже страшно брать на руки – из-за боязни что-нибудь повредить.

Минуты шли за минутами, а Анюта всё рыдала и рыдала, никак не успокаивалась. Вячеслав забирал её от входной двери и уносил в глубину квартиры. Но она, высвободившись из отцовских рук, вновь бежала к входной двери. Так повторялось много раз.

Вячеслав, понимая всю бесполезность борьбы с дочерью, чтобы она не простыла, достал из шкафа тяжёлое, подбитое ватой пальто тестя и повесил его на дверной засов, чтобы через щель в двери не дуло на ребёнка морозным воздухом.

Часа полтора продолжалась борьба дочери с отцом: он её оттаскивал от входной двери, а она убегала от него и рыдала, стоя у входной двери, за которой скрылась мамочка.

Наконец отец догадался закрыть дверь в комнате, которая вела в прихожую. И подпёр эту дверь креслом изнутри. Анюта вскочила на кресло, стала пытаться открыть себе путь, дёргая на себя дверную ручку. Но кресло, на котором она стояла, не позволяло открыться двери. Анюта, видимо, что-то для себя уяснила – спустилась с кресла и, уже стоя на полу, сделала огромную лужу.

После этого ей сразу стало легче. Она осмотрелась, с трудом понимая новую реальность. Перестала плакать и, находясь в замкнутом пространстве с незнакомым бородатым человеком, начала понимать, что ничего плохого он ей не сделает – если бы он хотел её съесть или замучить до смерти, то давно бы это уже сделал.

Вячеслав переодел дочку во всё сухое, вытер лужу с пола и занялся своими взрослыми делами. Аня тоже чем-то занялась самостоятельно, удивляясь, что её никто не тискает, не трясёт и насильно не развлекает.

* * *

Подошло время обеда. Вячеслав, ещё раз внимательно прочитав инструкцию жены, приступил к кормлению ребёнка. Для этого он усадил дочурку в специальное кресло со столиком, которое сковывало её движения благодаря двум ремешкам, как у рюкзака. Надел на неё пластиковый фартук с карманом, в котором могла скапливаться пролитая жидкость и пища, и начал кормить Анюту подогретой детской едой. Дочка крутила головой, ела неохотно, пускала пузыри и слюни, демонстрируя отсутствие интереса к еде.

Вячеслав сам попробовал эту еду – и пришёл к выводу, что вкус действительно отвратительный; можно прямо сказать, что такая пища несъедобна.

Он вызволил дочку из кресла и предоставил ей свободу движений, справедливо полагая, что нельзя через силу заставлять ребёнка есть.

После чего приступил к приготовлению своего, взрослого, обеда. Отварил в мундире пяток крупных картофелин. Почистил и крупно порезал на куски селёдку, украсил её колечками лука и полил сверху подсолнечным маслом. В морозильнике его дожидалась водка, которую он налил в хрустальную рюмочку.

Вячеслав перекрестился, выпил и только хотел закусить селёдочкой, как из-под его локтя показалась русая головка дочери. Улыбка от уха до уха сияла на её лице, всем своим видом дочка выражала готовность общаться с отцом и вместе с ним радоваться жизни.

– Чего тебе? – удивился Вячеслав. – Неужели картошки хочешь?

Он дал ей толчёную картошку, предварительно полив её маслом. Аня съела предложенное ей угощение с видимым удовольствием.

– Ещё хочешь? Ну, на, ешь…

Потом подумал и решил, что надо дать ей попробовать колечко лука к картошке. Аня ела с аппетитом – то, что она голодная, было очевидно. Вячеслав выбрал из селёдочки косточки, чтобы дочка не поперхнулась, отломил небольшой кусочек – интересно, есть будет?

Ест, да ещё как ест – только причмокивает! Ну и ну…

Наконец трапеза себя исчерпала.

У Вячеслава с Аней установились самые приязненные отношения. Он стал полноправным отцом в её очах, а она – послушной дочерью.

* * *

Скорые питерские сумерки декабря вползли, как усыпляющий газ в дом, и загустели. Веки Вячеслава отяжелели, захотелось спать. Как полноправный отпускник, не стесняясь своего дневного сна, он прилёг на кушетку и, во свидетельство своей чистой совести, вскоре мирно засвистел носом.

Аня в одиночестве бродила по комнатам непривычно пустой квартиры и недоумевала: что происходит? куда попрятались, куда подевались привычные ей люди?

Но мощь, скрытая в отце, его уверенность, а также тепло, исходящее от его большого тела, решили дело. Она довольно ловко вскарабкалась на кушетку и забилась Вячеславу под мышку, чуть прикрывшись его тяжёлой рукой. Отец ощутил хрупкую нежность дочурки, её беззащитность, и его сердце сладко заныло от нахлынувшей любви.

Он мягко привлёк дочку к себе, и они, исполненные счастья, задремали…

Спи спокойно, Аня. И пусть сон этот всегда длится в памяти твоего отца.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска