Не выносить сор из избы – всегда такое правило было. Но в применении к прошедшим временам: в избе печь была, в которой мусор сжигали. А не выноси сор из квартиры – и что? Весь мусором будешь завален. Всё им забьётся: и квартира, и голова.

* * *

Не очень-то мудрею, далеко до этого, но то, что умнею, точно. Сколько я клеймил КПСС, ещё в ней пребывая. И после. Будто мстя за годы, истраченные на изучение всяких Циммервальдских-Кинтальских конференций, разногласий с Мартовым и Плехановым, программ и уставов, повесток очередных и внеочередных съездов. Как головы наши выдерживали! Куда ни ткнись – везде партия. Вот точный анекдот: «Пришла мама с работы, хочет включить радио. Сынок: “Мама, не включай!” – “Почему?” – “Там говорят: «Съест кпсс, съест кпсс»”».

Смертельно это всё надоедало. И делало равнодушным ко всякой уже идеологии. Разве мы не читали книжки на партсобраниях, разве не проскакивало всё изрекаемое с трибуны сквозь наши уши, ничего в голове не оставляя?

Вот на эту тему. «Леонид Ильич, пишу вам, помогите дочери поступить в институт. Вы меня должны помнить: мы вместе с вами спали». Такое письмо Генсеку! К женщине этой сразу чекисты: «Как это спали? Когда?» – «Да, спали. Я была делегатом съезда и спала в зале. А он спал в президиуме».

Партию загубили паразиты при ней, шестёрки режима. Они были хитрее тех, при ком были. И кормились при них, и росли в постах, к себе своих прикармливая. А чуть что – отскакивали. Предавали мгновенно.

А партия – кто спорит – нужна. Но какая? Кто в ней?

Что тогда, что сейчас – в партию идут за портфелями, то есть за устроенностью в жизни. За благополучием и наживой. Уж какая там жертвенность! Это не война, когда атака, когда пошла сигнальная ракета, когда возглас: «Коммунисты, вперёд!». Да и первыми вылезали из окопов.

Ганичев очень не любил мой рассказ «Любовь, комсомол и весна». Рассказ-то о карьеристах брежневского и далее времени. Обиделся: «Мы столько делали для молодых писателей». Согласен, делали. Но не за свои же деньги! И помогали молодым очень избирательно. Первая книга моя вышла в «Молодой гвардии» в конце 70-х, а ходить я начал туда с середины 60-х. Лет тринадцать – легко ли! – ступени лестниц издательства шлифовал. Но на Ганичева уже не сержусь: он и знать не знал о моём существовании. И журнал «Молодая гвардия» меня ни разу не печатал. Сейчас только, вчера, Валерий Хатюшин, главный его редактор, сказал, что идёт мой рассказ «Застойные времена». Посчитаем. Сейчас 2018-й, ходил, самое малое, с 1968-го. Так что совсем недолго и ждал – полвека. С «Юностью» и того протяжённей – ходил в неё с 1964-го, вот нынче в первый раз напечатали.

Чего это я – начал глобально, а вдруг заскулил? Да это же благо, когда писателя долго мучают, проверяют на излом и вывих, скручивание и растяжение. У меня очень, паки и паки повторяю, счастливая судьба. В это-то теперешнее время сплошной цифры да ещё кто-то читает буквы!

Сижу, пью чай.

«Реформа»

Полнейшее оскорбление – повышение пенсионного возраста. Да ещё как упрекают: «Пенсионная реформа давно не пересматривалась». То есть не угнетали давно. Измученная, измочаленная старуха в пятьдесят, всё отдающая на лекарства, а лекарства такие, что полноты жизни не дают, но позволяют непрерывно мучиться, – эта старуха разве живёт? Видел я руки доярок, вальщиков леса, трактористов, плотников… Только русские могут выдерживать такие нагрузки. И кто решает судьбу пенсионеров? Тот, кто получает (например, депутаты Госдумы) по 400 тысяч рублей в месяц. А изображают заботу о тех, у кого пенсия еле-еле за десять тысяч.

Стыд и срам такому правительству. Ничего-ничего, они ещё увидят Лазаря на лоне Авраамовом, ещё узрят пропасть, разделяющую страдальцев и лакеев сатаны. Ещё узнают, что и смерти нет и что за всё надо платить.

4000 ступеней

Ночной подъём на гору пророка Моисея. Шёл, пел со всеми: «Господи, услыши молитву мою», «Богородице Дево», «Царю Небесный»… Подъём нескончаем. Выдохлись, растянулись. Остался один. «Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет».

Начались ступени. Господи, их здесь четыре тысячи. Спаси, помоги и помилуй. Несу хоругви. Древко металлическое, но лёгкое – алюминий. Но и оно тяжелеет. Какие тысячи?! Мне бы вот на эти три подняться и постоять. Слава Богу. Теперь ещё на три. «Пресвятая Троице, помилуй нас (ступень), Господи, очисти грехи наши (ещё ступень), Владыко, прости беззакония наши (ещё ступень), Святый, посети и исцели немощи наши имени Твоего ради» (две ступени)». Постою под звёздами, под тёмным небом. Ветер вначале освежает и радует, вскоре остужает и холодит. Надо шагать. Шёлковая шитая ткань хоругви ласково касается лица. «Господи, услыши молитву мою!» Ничего, иду, иду. Согрелся. Мокрый весь опять. Ощущается высота. Сердце колотится. «Отче наш» читаю. Дыхание выравнивается. Ступени, ступени.

Дошёл. Без молитвы бы не дошёл.

Так со мной было четырежды. И не верится, но это было. На вершине сильно продувало. Но начинался рассвет: малиновая полоска на востоке расширялась, краснела, розовела, облака растворялись, «звёзды меркли и гасли» и ощутимо теплело.

Общее ликование всех и любовь всех ко всем была явной.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →

Оглавление выпуска