«Пишущему эти строки привелось провести в минувшее лето 34 дня неразлучно с отцом Иоанном, – так начинает свою книгу 1903 года Сергей Животовский. – От Кронштадта до далёкой Суры на Севере и на обратном пути до Ярославля на Волге мы проехали тысячи вёрст по озёрам, каналам, рекам… Отец Иоанн представляет из себя живое доказательство того, что можно жить правдой, можно жить без обмана, в разрез с установившимся современным мнением – можно жить совершенно бескорыстно и быть счастливым».

Иоанн Кронштадтский. Фотопортрет из книги

25 мая – день Святой Троицы. В Кронштадте большое оживление.

Отец Иоанн в последний раз перед отъездом на родину торжественно служит в Андреевском соборе обедню и молебен по случаю дня рождения Государыни Императрицы.

Яркий солнечный день, после двух дней беспрерывного дождя, способствует праздничному настроению публики, которая к концу службы в соборе высыпала на улицы Кронштадта и густой массой скопилась в тех местах, где должен был проехать отец Иоанн.

С трудом пробрался я на дамбу так называемого Усть-канала в военной гавани, где в ожидании батюшки уже стоял его собственный пароход «Любезный». Сюда публику пропускали только по билетам.

К половине второго дня, когда по отдалённому крику и волнению в толпе можно было догадаться, что отец Иоанн уже идёт, на палубе маленького «Любезного» скопилась такая масса провожающих до Петербурга лиц, что я недоумевал, куда же поместится сам отец Иоанн.

Но, слава Богу, кое-как уместились. Трудно только было отчалить от берега, так как провожающие со слезами на глазах, ухватившись за борт парохода, долго не хотели отпускать его. Когда же наконец пароход отделился от берега, из толпы раздался громкий голос:

– Батюшка, родной! Я бедный чиновник, четыре раза добивался увидеть вас, и всё напрасно! Помогите, ради Бога! В семье у меня горе!

Батюшка попросил подойти пароход к пристани и передал просившему пакет с деньгами.

Наконец «Любезный» отвалил и направился к выходу из гавани.

В это время из-за военных судов показалась Петровская набережная и на ней целое море человеческих голов. Послышались крики, плач, замелькали платки в воздухе, а от берега отделилось несколько яликов и направилось наперерез нашему пароходу…

Вместо скучных низких берегов канала началась свободная, живая и быстрая красавица Свирь. Мы уже в пределах Олонецкой губернии.

Чем выше подымаемся мы по реке, тем берега её делаются гористее. Среди леса, возвышенных лугов и засеянных хлебом полей то и дело попадаются селенья, обитатели которых, издали узнав, кто едет на нашем пароходе, пёстрой толпой высыпают на берег, кланяются в землю, бросают кверху шапки и всячески стараются выразить отцу Иоанну свои симпатии. Стоило нам остановиться у одной пристани для получения дров, как сейчас же группа молодых девушек поднесла батюшке несколько букетов ландышей. Сколько радости, сколько счастья было написано на лице каждой старушки, которой удалось получить благословение отца Иоанна! Отец Иоанн гладит по голове, хлопает по плечам, проводит по глазам больных, и последние, осчастливленные, с огромным нравственным подъёмом возвращаются домой.

Мы вышли в Онежское озеро…

– Вот когда я отдыхаю вполне, – говорит подошедший ко мне отец Иоанн, – только на пароходе и есть возможность провести время в полном спокойствии. Тяжела мне подчас бывает моя популярность: никуда нельзя показаться, нигде нельзя свободно пройти незамеченным.

И действительно, стоит только где-нибудь отцу Иоанну ступить на берег, как толпа окружает его со всех сторон, и нужны большие усилия, чтобы освободиться из её объятий. Он принадлежит сам себе только тогда, когда окружён со всех сторон водой. На маленькой палубе в несколько квадратных аршин он имеет на короткое время свободу в награду за целый год жизни исключительно для других.

Впрочем, и в это короткое время досуга я редко вижу батюшку без дела. То он читает Святое Евангелие, то записывает в дневнике свои впечатления, то обдумывает проповедь к следующему дню, так как редкий день мы не останавливаемся где-нибудь, чтобы отслужить обедню. И только изредка ходит он по палубе, созерцая природу и восторгаясь ею.

Почти у самого города Вытегры мы нагнали огромную паровую шхуну, идущую в Каспийское море. Находившиеся на ней персы с недоумением смотрели на нас со своей высокой палубы, не понимая, почему перед нашим пароходом русский народ почтительно снимает шапки и так низко кланяется.

…Нам оставалось пройти ещё несколько шлюзов по Ново-Мариинскому каналу. В каждом шлюзе происходила трогательная сцена встречи батюшки с моментально собиравшимся народом.

«Солнышко ты наше красное! Голубчик ты ненаглядный! Помолись ты за нас, грешных!» – слышалось из толпы, протягивавшей к нашему пароходу из-за перил шлюза десятки сложенных для благословения рук. Когда впущенная в шлюз вода поднимала наш пароход на высоту его бортов, нам стоило больших трудов отчалить, так как стоящие на берегу люди, уцепившись крепко за пароход, долго его не отпускали. Всем хотелось пожаловаться на свои невзгоды и получить утешение.

Батюшка многим раздавал медные образки и крестики, хотя это было и нелегко, потому что происходила свалка и люди рисковали свалиться в воду.

Утром отец Иоанн служил обедню в девяти верстах от завода, в Воскресенском приходе, где сказал проповедь на тему «Как мы должны жить в любви и согласии». После обедни батюшка, по обыкновению, зашёл к местному священнику.

В это время у дома Неворотиных уже собралась толпа рабочих с жёнами и детьми. Здесь отец Иоанн отслужил молебен, после которого очень долго благословлял и утешал страждущих. Каких только жалоб не пришлось батюшке выслушивать! В особенности много прибегает к его помощи женщин. У той муж пьяница, у другой детей нет, у третьей какая-нибудь неизлечимая болезнь… И всех-то отец Иоанн утешит, всех обласкает, всем даст надежду.

После молебна нам был предложен обед, во время которого хор местных любителей пел духовные вещи.

Около двух часов пополудни под сильным дождём отправились мы в дальнейший путь, сопровождаемые владельцами наших пароходов гг. Неворотиным и Лопаревым.

Весь путь наш от Кириллова до Кубенского озера был каким-то триумфальным шествием отца Иоанна. То, что происходило здесь, не поддаётся описанию. Целые сёла от мала до велика высыпали навстречу нам и бежали по нескольку вёрст, падая на колени, простирая к отцу Иоанну руки и крестясь.

Встречалась по дороге изгородь – и пёстрая толпа, не задумываясь, карабкалась на неё, прыгала вниз и снова бежала за пароходом до тех пор, пока канал не кончался и не начиналось озеро, по которому уже бежать нельзя было. На одном шлюзе я обратил внимание на очень хорошенькую девочку лет двенадцати, которая уже пробежала вёрст восемь и теперь усердно просила дать ей крестик. Но здесь ей так и не удалось ничего дать, так как брошенные крестики и образки моментально подхватывались другими.

Когда пароход, выйдя из шлюза, пошёл по каналу, я опять увидел среди бежавшей толпы неутомимую девочку. Сначала она сняла с головы платочек, потом сняла и кофточку, так как было очень жарко. Под конец я видел её уже бегущей с развевающимися по воздуху длинными волосами в одной рубашонке. Весь гардероб свой она несла в руке. Я попросил рулевого подойти ближе к берегу и, улучив удобную минуту, очень удачно бросил неутомимой девочке карточку отца Иоанна. Она подхватила её и, прижав к груди, всё-таки продолжала бежать, пока не кончился канал и не началось маленькое озеро.

Наконец в 7 часов вечера на 12-м шлюзе мы встретились с собственным большим пароходом отца Иоанна «Св. Николаем Чудотворцем», пришедшим за батюшкой из Суры.

Когда рассвело, перед нами точно вырос из воды очень красивый, окружённый со всех сторон водой Спасо-Каменский монастырь.

Так как было около 8 часов утра, то батюшка решил отслужить обедню в монастыре и потому распорядился пристать к острову.

Ещё издали мы обратили внимание на развалины совершенно нового одноэтажного дома и не могли понять, что за причина разрушения, так как землетрясения быть не могло, а при пожаре должны были бы закоптиться стены и обуглиться брёвна, чего здесь не замечалось. В монастыре нам рассказали, что всё сделано ледоходом минувшей весной. Нечто ужасное происходит здесь ежегодно по вскрытии реки.

Напором воды льдины, громоздясь одна на другую, точно бесчисленный неприятель, идущий на приступ, ползут на берег, потом на стены и, наконец, взбираются даже на крышу высокого собора. Огромные камни, подхватываемые со дна ледяной массой, поднимаются той же массой на ужасную высоту. На берегу острова и по сие время лежит камень в 500 пудов весом, снятый после ледохода с крыши монастырского собора.

Грустное впечатление производит в настоящее время древний, основанный ещё в XIII столетии, Спасо-Каменский монастырь. Бедность и запустение вопиющие!

Жертвенники в алтарях стоят пустые, и только в одном маленьком приделе, когда мы приехали, шла утреня. Можно себе представить, как были обрадованы те пять монахов, которые составляют всю братию монастыря, когда нежданно-негаданно появился в церкви отец Иоанн. Отслужив обедню и внеся солидную сумму на нужды монастыря, батюшка простился с осчастливленной братией, и около 10 часов утра мы тронулись в дальнейший путь.

Малая Двина, длиною всего в 66 вёрст, сливается с р. Вычегдой в двух верстах от селения Котлас, где кончается Пермь-Котласская железная дорога.

Две родные сестры – Вычегда и Сухона, первая с востока, вторая с запада, – несут свои воды друг другу навстречу и, слившись в одно целое, круто поворачивают на север и под именем Северной Двины продолжают свой путь к Белому морю.

Но восточная и западная красавицы точно не ладят между собой и нет-нет и разойдутся в разные стороны, образуя отдельные рукава и протоки.

Низкие из наносного песка острова, поросшие тощим ивняком, то и дело громоздятся среди необъятной шири вод северной кормилицы – Двины.

– Вот она, моя милая, родная Северная Двина, – тихо шепчет отец Иоанн, с восторгом и благоговением всматриваясь в то место, где р. Вычегда, встретившись с р. Сухоной, или иначе с Малой Двиной, повернула налево и разлилась широкой могучей Северной Двиной.

Много раз в своей жизни пришлось отцу Иоанну проплыть по Северной Двине. Ещё юношей, никому не известным студентом Духовной академии, ездил он этим путём из Петербурга на родину. Теперь уже много лет подряд проезжает он здесь, окружённый славой и всеобщей любовью и уважением, щедрой рукой помогая нуждающимся. Падёт ли скотина у крестьянина, сгорит ли изба или в храме нужен ремонт, а своих средств не хватает – вся надежда на батюшку. Приедет батюшка – поможет.

Правда, часто и злоупотребляют люди доверием отца Иоанна, и деньги, данные на удовлетворение серьёзной нужды, не достигают своего назначения. Но ведь это явление обыкновенное во всякой благотворительности, и искоренить это зло невозможно.

Впрочем, и тут обаяние имени отца Иоанна делает своё дело. Всем известно, что батюшка, помогая в нужде деньгами, не только не наводит справок о том лице, которое просит помощи, но часто даёт деньги, не считая их, так просто, на счастье, сколько попадётся в руку. Только в глаза он взглянет тому, кто обращается к нему, своим чистым хорошим взглядом. Нужно поэтому быть уж слишком испорченным человеком, чтобы решиться обмануть батюшку.

И в этом сила отца Иоанна.

Простой народ подходит к нему со страхом Божиим, видя в нём вдохновенного священника и истинного пастыря-отца, к которому можно преклонить свою усталую, измученную трудовой жизнью голову.

– Здравствуйте, православные, здравствуйте, дорогие детушки, здравствуй, матка, здравствуй, бабка!

Вот обычные фразы, с которыми обращается отец Иоанн к простому народу, когда наш пароход подходит к берегу. И нужно видеть своими глазами, сколько счастья, сколько тихой радости приносят эти немногие слова, сказанные отцом Иоанном.

При входе в Северную Двину мы встретили очень красивый, переполненный возвращающимися из Соловков богомольцами пароход. На пароходе узнали стоявшего на рубке отца Иоанна, и люди зашевелились, замахали шапками и платками. Это был первый привет Северной Двины, на который батюшка радостно отвечал, стоя с обнажённой головой и высоко держа в воздухе свою соломенную шляпу.

До двух часов ночи ходил отец Иоанн по палубе, любуясь северной ночью, и только когда уже показалось солнце, ушёл на покой в свою каюту.

В одном месте, у села Ляблова, нам пришлось остановиться, чтобы взять дров.

Берег здесь высокий и крутой. Крестьяне, узнавшие пароход отца Иоанна, стали спускаться к нам по покатой плоскости, как говорится, «в собственном экипаже». Сядут на четвереньки и спускаются, как на салазках с ледяной горы.

Таким же способом спустились с горы и почтенный батюшка, местный священник, со своей матушкой. Подошли к пароходу и, не видя на палубе отца Иоанна, запели «Царю Небесный». Отец Иоанн вышел на палубу и пригласил их войти на пароход.

За своим священником хлынула на пароход и паства. Всех пустить было нельзя, потому что это замедлило бы укладку дров, вследствие чего командир парохода распорядился не пускать остальных. Ввиду этого многие пустились на хитрость: возьмут полена два-три и несут на пароход, а потом прямо к батюшке под благословение… Много книжек и образков пришлось раздать здесь. Детишки получали и гостинцы.

В 9 часов утра 4 июня мы подошли к небольшому селению Сойла и пристали к берегу, чтобы отслужить обедню. У отца Иоанна всегда с собой имеется запас просвир и церковного вина, а потому, как бы неожиданно ни явился он в любой приход, помехи к совершению богослужения быть не может.

Село Сойла – дворов в 40, не больше; раскинулось оно по левому берегу Пинеги.

В каменной церкви вследствие её ветхости богослужения не совершаются, а потому встретивший нас старенький местный батюшка провёл отца Иоанна в деревянную церковь.

В середине храма прежде всего поражает вас огромное, почти в рост человека, барельефное изображение св. Николая Чудотворца, держащего в левой руке церковь, а в правой меч, вырезанное из дерева и раскрашенное. Краски потемнели, местами потрескались и обвалились, и строгое лицо святого Чудотворца на тёмном фоне глядит печально на вас своими большими глазами.

Так же печально смотрят с иконостаса и почерневшие лики святых.

Алтарь маленький и душный, так как окна никогда не открываются.

Отец Иоанн больше всего любит чистый воздух. Он и зимой спит при открытой форточке. Поэтому здесь пришлось выставить оконную раму, прежде чем приступить к богослужению.

Пока отец Иоанн читал канон, в церковь стали входить небольшими группками местные крестьяне.

Всё это степенные мужички с окладистыми бородами, умными глазами и плотно сложенными фигурами. Бабы одеты в пёстрые сарафаны и стёганые безрукавки; головы их очень красиво повязаны цветными платками. Узнав о приезде батюшки, все принарядились, прежде чем явиться в церковь. Народ красивый и рослый.

Местные крестьяне никогда не знали крепостного права, не ведали рабства, и это отразилось на их характере. Держали все себя с достоинством и независимо.

Отслужив обедню, отец Иоанн зашёл на четверть часа в новый, только что отстроенный дом священника, выпил здесь стакан чая и затем, сопровождаемый всем приходом, направился к пароходу, поддерживаемый по обыкновению под руки кем-нибудь из сопровождающих.

Каково должно быть терпение у этого человека! Будучи всегда бодрым, сильным духом настолько, что способен был сообщать эту силу очень многим слабым людям, он беспрекословно позволяет вести себя под руки по совершенно ровному месту, как расслабленного старика, только потому, что знает, что отказать кому-нибудь в таком усердии – это значило бы обидеть человека. Я сам видел и слышал, как многие, проводившие таким способом отца Иоанна до какого-нибудь пункта, потом с восторгом рассказывали своим знакомым: «Всё время держал дорогого батюшку за ручку и усадил его, и в плечико поцеловал».

Так и тут. Солнце печёт. Казалось бы, распахнуть рясу да под лёгоньким ветерком и пройтись спокойно до парохода…

Но не тут-то было. Плотной массой десятки тел сжали отца Иоанна, и он, покачиваемый этой массой то влево, то вправо, идёт неровной походкой по сыпучему песку.

Только когда пароход уже отчалил от берега, батюшка, сняв рясу, зашагал по палубе своей нервной, энергичной походкой.

– Вода падает, дождей нет, вряд ли доберётесь до Суры, – говорили нам пинежане.

Много было желающих ехать вместе с нами в Суру, но ввиду того, что каждый лишний пуд тяжести на пароходе затруднял наше путешествие, пришлось всем отказать. С нами поехали из Пинеги всего два человека: местный диакон да приехавший сюда встретить отца Иоанна лесопромышленник С. К. Кыркалов.

Севериан Кыркалов

Севериан Кузьмич Кыркалов сам себя называет «мужичком». Это в высшей степени интересная личность. Ходит он просто, как большинство зажиточных крестьян, занимающихся торговлей; держится в высшей степени скромно. Будучи глубоко верующим человеком и видя в отце Иоанне великого молитвенника и образцового пастыря, Севериан Кузьмич настолько чтит батюшку, что никогда не позволит себе в его присутствии надеть шляпу.

Так у меня и осталась в памяти непокрытая голова Кыркалова. Видел я её и в Пинеге, и среди сыпучих песков Суры, и потом уже на обратном пути, на пыльных улицах Архангельска. Это не нравилось батюшке, и он не раз просил С. К. покрыть голову. Тогда Кыркалов прибегал к хитрости:

– Забыл дома шляпу, – говорил он.

В Архангельске у Кыркалова огромнейшие лесопильный и кирпичный заводы; ещё один завод строится где-то в Сибири; в ста же верстах от Суры вниз по течению, в местности, называемой Шотовой горой, находится его резиденция, так сказать, операционная база его. Здесь его родное село, его дом и хозяйство.

С. К. Кыркалов много жертвует на Церковь. В Архангельске он выстроил на свой счёт подворье Сурского монастыря, в своём родном селе строит каменную церковь и состоит постоянным жертвователем Иоанновского монастыря в Суре.

Теперь встретил нас С. К. Кыркалов в Пинеге с тем, чтобы уже не расставаться до самого Архангельска. На пароходе он занял самое скромное местечко, где-то рядом с кухней, на сложенных дровах. Трудно было бы предположить в этом человеке дельца, имеющего ежегодный оборот в несколько сотен тысяч рублей.

Около трёх часов пополудни мы уже оставили г. Пинегу и плыли дальше вверх по течению, плыли уже гораздо тише, так как вели на буксире баржу. Встречавшиеся переборы мы проходили благополучно и не теряли надежды доехать до Суры на пароходе.

Больше всего волновались три состоящие при пароходе монахини.

– Помилуйте, – плакались они, – для нас ведь какой праздник – приезд дорогого батюшки. Целый год ведь ждём его, его приездом и живём потом весь год. А ведь если пароход до Суры не дойдёт, придётся нам остаться на нём и в Суре батюшку не видать!

Не терял надежды добраться до Суры и командир наш.

– Ежели в верховье дожди пройдут, сейчас же вода подымется. Она, Пинега, у нас ведь шальная, – говорил он.

Но на дождь надежда была плохая: давно его не было. На прозрачном небе жарило вовсю горячее солнце.

На высоких обрывистых берегах в величественном безмолвии задремал могучий лес.

В одном месте увидели мы проходивший по поляне крестный ход. Крестьяне просили Всевышнего о дожде.

Почти весь пятидесятиверстный путь от усадьбы С. К. Кыркалова до Веркольского монастыря нам пришлось ехать лесом по тяжёлой песчаной дороге. Последняя то приближается к р. Пинеге, то удаляется в глубь леса, обходя какой-нибудь овраг или слишком крутую гору. С. К. Кыркалов принял на себя обязанности кучера и потому всю дорогу не сходил с козел экипажа отца Иоанна.

Изредка на нашем пути попадается село. Мы проезжаем по его улице, сопровождаемые весёлым лаем собак и низкими, медленными поклонами степенных крестьян.

При взгляде на эти деревни и сёла нельзя не восторгаться мощью и широтой размаха. Эта мощь выразилась в постройке просторных двухэтажных изб, сохранивших в своих формах остаток того прекрасного русского зодчества, которое создало Строгановские палаты и Коломенский дворец. Памятниками древнего зодчества, с типичным местным оттенком, служат и деревенские сельские церкви. Церкви обыкновенно посвящены, по новгородскому обычаю, Спасу Преображения Господня и вообще праздникам Господним, а не Богородичным, как водилось в Москве.

Около 4 часов пополудни на противоположном от нас берегу Пинеги мы увидели, наконец, родину отца Иоанна – село Суру.

Совсем небольшое село, но издали вам кажется, что видите небольшой уездный город.

Рядом со старой деревянной церковью во имя св. Николая Чудотворца величественно глядит на окрестности большой новый каменный храм во имя того же святого, окружённый красивой каменной оградой с железной решёткой. Тут же по соседству стоят два больших каменных дома: в одном помещается школа, в другом – монастырская лавка. Немного дальше из-за храма виднеется красивой архитектуры часовня, построенная над могилой родителя отца Иоанна, дом священника и ряд больших просторных изб. Всё это создание отца Иоанна.

– Голое место здесь было, – пояснил нам ямщик. – Кроме старой церквушки, на голом песке ничего не было. А теперь вон и старой церкви не узнать, так её подновил отец Иван, а уж новую выстроил, так это всем на удивление.

Перебравшись на противоположный берег на пароме, мы медленно поплелись по сыпучему песку на наших усталых лошадёнках.

Солнце печёт немилосердно. Колёса нашего тарантаса глубоко врезываются в песок, и лошади нет-нет и остановятся перевести дух.

Наконец взобрались мы на гору и, проехав мимо двух церквей и школы, попали почти на прямую улицу, с двух сторон окаймлённую рядами больших просторных изб. Возле изб положены доски для пешеходов, так как ходить по песку, в котором вязнет глубоко нога, очень трудно.

Улица была совершенно пуста, так как всё селение было в монастыре, где находился отец Иоанн. Мы с отцом Георгием прошли мимо входа в церковь, по крутой деревянной лестнице поднялись во второй этаж и вошли в квартиру игумении монастыря.

За большим столом в просторной светлой комнате сидело человек пятнадцать самой разнообразной публики. Были тут монахини, духовенство, акцизный и лесной чиновники с жёнами и детьми и несколько человек крестьян. Большинство пило чай.

Отец Иоанн в белом как снег подряснике ходил по комнатам, по очереди разговаривая то с тем, то с другим. Увидя нас с отцом Георгием, он с обычной приветливостью и предупредительностью обратился к нам: «А вот и мои дорогие спутнички, ну пожалуйте, подкрепитесь с дороги!»

Так как мы уже покушали, то отец Георгий сел на диван рядом с рослым мужчиной с окладистой светло-русой бородой, с загорелым лицом и мозолистыми руками – очевидно, хлебопашцем, а я поместился между отцом Георгием и симпатичной добродушной старушкой, одетой так, как одеваются здесь все крестьянки.

– Вот это моя родная сестра, а это мой племянник, – сказал мне отец Иоанн, указывая на мою соседку и на соседа отца Георгия.

Сосед отца Георгия оказался родным сыном моей соседки.

В отдалённом углу комнаты сидело ещё два племянника отца Иоанна – младшие дети его сестры, тоже одетые по-крестьянски и держащие себя в высшей степени скромно. Два старших племянника женаты и занимаются со своими семьями хлебопашеством.

Тут вот и сказалось наглядно бескорыстие отца Иоанна. Другой на его месте всех бы родственников своих озолотил, дав им возможность жить легко и богато. Но для отца Иоанна все люди одинаково близки, и он не отдаёт преимущества своим родственникам, которым он помогает, но не больше, чем и всем другим. И родня его не ропщет, потому что с давних пор привыкла смотреть на него как на человека особенного, не от мира сего.

Всего четыре года тому назад отец Иоанн положил начало Сурской обители. И вот теперь в Суре уже 120 сестёр, большая часть которых приехала сюда в суровую дикую местность из самых далёких концов России. Только самый незначительный процент монахинь составляют уроженки Архангельской губернии.

Не на лёгкую жизнь и не в благоустроенный уже монастырь собрались сюда молодые монахини. На сыпучем песке трудно создать в короткий срок хорошее хозяйство. Здесь нет ещё ни сада, ни огородов, ни обработанных полей. Всё придётся создавать тяжёлым трудом при самых трудных условиях, так как северное лето коротко.

В эту-то обитель и собрались молодые девушки, сознательно готовые в то же время на всякое самоотвержение.

Много я видел мужских и женских монастырей на Руси, но такого ещё никогда не видел. Не монастырь, а институт какой-то. Что ни монахиня, то 17-18-летний ребёнок. Самой старшей из них, исключая, конечно, игумению, около тридцати лет.

И что же? По словам священника и матери игумении, все сёстры замечательно ревниво исполняют свои обязанности. Каждая безропотно несёт своё послушание, как бы тяжело оно ни было. Так силён дух, сообщаемый им в горячих проповедях их духовным отцом и покровителем отцом Иоанном.

Среди послушниц Сурского монастыря очень много кронштадтских, петергофских уроженок, решившихся ехать сюда исключительно из чувства глубокого почитания к отцу Иоанну. Можно поэтому представить себе, какой праздник для сестёр монастыря представляет приезд отца Иоанна в Суру!

Во время пребывания отца Иоанна в Суре многие сёстры были избавлены от более тяжёлого послушания. Так, на монастырский лесопильный и кирпичный заводы, где обыкновенно работают сёстры, были наняты подённые рабочие, чтобы дать возможность монахиням видеть батюшку, исповедаться и причаститься у него.

За всё моё путешествие я ни разу не видел, чтобы отец Иоанн раздражился на кого-нибудь или возвысил бы свой голос, и потому, крайне удивлённый, поспешил вместе с другими в церковь.

Когда я вошёл, батюшки уже не было: он вышел через алтарь.

– Что случилось? – спрашивали все.

– Да тут сумасшедший один, – объясняла нам монахиня, – всюду преследует батюшку и уверяет всех, что отец Иоанн не кто другой, как Сам Христос, явившийся на землю. Для батюшки это сущее горе.

Сумасшедшего вывели из церкви, но это, конечно, делу не поможет. Пойдёт он в другое место и будет твердить свою нелепость в народе. Подобные лица – тяжёлый крест для отца Иоанна; своими дикими выходками они приносят истинное горе батюшке.

Пообедав у игумении монастыря, отец Иоанн поехал вместе с нею в скит, недавно выстроенный в вековом корабельном лесу.

Желая ознакомиться с Сурою, я, захватив с собой фотографический аппарат и альбом, отправился прежде всего в домик отца Иоанна.

Дом, или, вернее, изба, в которой родился отец Иоанн, стоял раньше совсем в другом конце села и теперь перенесён сюда, рядом с монастырём, и покрыт, наподобие домика Петра Великого в Петербурге, чехлом почитателями отца Иоанна.

Изба, как и все здешние избы, сложена из толстых брёвен. Свет проходит в две уцелевшие комнаты через маленькие окна с зелёными мутными стёклами.

Первая, более обширная, комната почти сплошь завешана образами и картинками духовного содержания. Тут же висит и портрет отца Иоанна.

В углу перед образами стоит простой стол, покрытый скатертью, на котором поставлена чаша с водой и со свечами, приготовленными для молебна.

Во второй комнате из вещей, современных отцу Иоанну, бывших у его родителей, уцелел один только каменный жёрнов в деревянном ящике.

Вот и вся незатейливая обстановка избы отца Иоанна.

Сделав на лошадях путь в Рощу и обратно, 36 вёрст, отец Иоанн возвратился замечательно бодрый и радостный. Батюшка очень был доволен состоянием недавно только отстроенного и отделанного скитского храма во имя Святой Троицы.

Все только поражались энергии этого замечательного человека. Встать раньше всех, отслужить утреню и обедню и, не отдыхая, по тяжёлой дороге проехать 36 вёрст в страшный зной и не устать, при 74-х годах от роду, – как хотите, а дело не совсем обыкновенное.

За всё наше путешествие нам не раз приходилось встречать ровесников отца Иоанна, его однокашников по семинарии. Но какие это всё дряхлые старики сравнительно с ним: он кажется молодым человеком.

На следующее утро, 9 июня, отец Иоанн служил обедню в соборе Николая Чудотворца. Прекрасный, сияющий позолотой дорогого иконостаса, храм был переполнен молящимися. Кроме крестьян, здесь собрались и все сёстры Сурского монастыря, не желавшие пропустить ни одной службы своего обожаемого благодетеля и покровителя.

После обедни все прошли к часовне над могилой отца батюшки, где последний отслужил панихиду. После этого почти до трёх часов дня неутомимый отец Иоанн делал визиты в Суре: посетил всех священников в их квартирах, побывал у сестры своей, зашёл в монастырскую лавку, где благословил сестёр-приказчиц, заехал в школу, где одна из учениц прочла ему стихотворение.

На следующий день в 6 часов утра отец Иоанн пожелал служить утреню и обедню в скитской церкви во имя Святой Троицы, которая находится в так называемой Роще.

Ввиду этого он решил встать утром часа в четыре, чтобы проехать по холодку, пока нет оводов, а монахиням, желающим присутствовать на богослужении, предложил совершить путешествие пешком с вечера. Конечно, не отправились в скит из сестёр только те, кому отлучиться нельзя было по каким-нибудь особенно важным причинам. Большинство монахинь, поснимав с ног обувь, немедленно же отправилось в восемнадцативёрстный путь.

В 4 часа утра 10 июня отец Иоанн был уже на ногах. Когда я вышел из своей комнаты, батюшка уже выезжал из ворот на дорогу. Сытые монастырские лошадки подхватили лёгкий экипаж отца Иоанна и почти вскачь понеслись по лесной дороге.

В Суре все уговаривали отца Иоанна остаться ещё несколько дней.

– Глядите, какие тучи на горизонте, – говорили суряне, – того и гляди вода подымется, и пароход ваш прямо сюда и подойдёт.

Но отец Иоанн не создан для праздной жизни. Сидеть на месте без дела для него утомительнее всего. А в Суре уже всё было сделано, да кроме того, приезда его с нетерпением ждали на Волге. До Волги же нужно было ещё побывать в Архангельске, Холмогорах и Вологде. Поэтому батюшка торопился, и наш отъезд был решён окончательно.

Возвратился из Рощи отец Иоанн около 4 часов пополудни и лёг немного отдохнуть после утомительной дороги.

Отдохнув не более часа, батюшка вышел к прощальному обеденному столу, вокруг которого уже собрались все близкие его родные, знакомые и сотрудники по созиданию обители. Суряне ловили каждое слово батюшки и не сводили с него глаз, желая насмотреться на него перед прощанием.

Отец Иоанн по очереди говорил то с одним, то с другим, давая каждому нужные наставления, касающиеся его специальности.

– Пока жив, не оставлю вас своим попечением, – говорил на прощанье отец Иоанн сёстрам своего монастыря, – а умру – тогда Господь Бог вас не оставит. Будьте только благочестивыми и достойными сёстрами своего монастыря.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска