История заполярной Воркуты, изложенная её старожилом

В Воркуте в память о лагерном прошлом установили различные памятники, в том числе и в виде крестов. Одни из них посвящены всем погибшим, другие – польским, немецким, венгерским, украинским узникам. Кресты на Юршорском мемориальном кладбище стоят на месте захоронения в 1953 году пятидесяти трёх заключённых, погибших при подавлении забастовки в ЛО-10 Речлага.

А посреди тундры, на высоком правом берегу речки Юнь-Яга, недалеко от одноимённой железнодорожной станции, несколько лет назад появился металлический Поклонный крест, напоминающий о самом страшном событии в истории воркутинских лагерей – кашкетинских расстрелах.

Освящение креста в память о расстрелянных в 1937–1938 гг. на месте Старого кирпичного завода

Старый кирпичный завод

В 1937 году в СССР началась чистка партии от оппозиции. За два года были загублены судьбы сотен тысяч человек. Отправка их в лагеря показалась в какой-то момент слишком мягким наказанием. В Воркутлаге зимой 1938 года людей из разных мест начали свозить на Старый кирпичный завод. Как пишет Александр Солженицын, к апрелю 1938-го набралось на Кирпичном 1053 человека. В тундре, в стороне от узкоколейки, стоял ветхий длинный сарай, рядом с которым поставили две рваные палатки на 250 человек каждая. Посредине – бензиновая бочка вместо печи, а угля отпускалось в сутки одно ведро. Бани не бывало, даже умыться было невозможно. На нарах не хватало мест, и в очередь лежали или ходили. Давали хлеба в день трёхсотку и один раз миску баланды. Иногда, не каждый день, по кусочку трески. Воды не было, а раздавали кусочками лёд. Из-за плохой, однообразной кормёжки у людей начали проступать цинготные пятна. К «троцкистам» подослали лагерных блатных, в том числе убийц, приговорённых к смерти. Их глумление особенно поспособствовало слому единства и воли политзаключённых.

Но люди продолжали надеяться, что их направят на новый объект. И действительно, рано утром 22 апреля (нет полной уверенности в дате) начали собирать этап, куда зачислили 200 человек. Они, получив свои мешки, клали их на розвальни. Конвой повёл колонну на восток, в тундру, где близко не было никакого жилья, лишь за Уральским хребтом, за рекой Обь – Салехард.

Колонна шла бодро: ждала их какая-то новая жизнь, новая деятельность, пусть изнурительная, но всё лучше тягостного ожидания и неизвестности. Конвой стал отставать – ни впереди, ни сбоку уже не шёл, а только сзади. Что ж, слабость конвоя – это тоже добрый признак. Светило солнце. И вдруг по чёрной идущей колонне неведомо откуда, из ослепительной снежной пелены, открыт был частый пулемётный огонь. Арестанты падали, и никто ничего не понимал. Из временных снежных укреплений поднялись убийцы в полярных балахонах, добивая раненых. Недалеко были заготовлены ямы, куда подъехавшие блатные стали стаскивать трупы. Вещи же умерших, к их неудовольствию, были сожжены.

Сведения эти Солженицын получил от двух зэков, с которыми сидел. Один из них был там, его пощадили. Другой был из тех, кто сумел по свежим следам расспросить кого можно. На этом расстрелы не закончились. Отряд убийц принимал людей на станции Кирпичный Завод, вёл к старой бане – будке, изнутри в три-четыре слоя обитой одеялами. Там раздетых людей расстреливали из пистолетов. Потом были новые расстрелы, менее интенсивные, а первый отряд расстрельщиков вскоре тоже отправили вслед за жертвами, как лишних свидетелей. Сам Кашкетин был в 1938 году награждён орденом Ленина «за особые заслуги перед партией и правительством». А ещё через год он был расстрелян в Лефортово.

* * *

Вечер. Я иду по Шахтёрской набережной в воркутинский центр развития туризма. По правую сторону стоят наполненные огнями и жизнью дома, а по левую – из темноты на противоположном берегу реки зловеще смотрят пустые заснеженные здания, давно стоящие без стёкол, лишь едва подсвеченные городскими огнями. Это тот самый посёлок Рудник, с которого началась Воркута, – я много слышал о нём, а теперь увидел своими глазами.

Мой собеседник – известный воркутинский геолог, знаток тундры и руководитель туристских групп Александр Калмыков. Но не только природа входит в круг его интересов. Александр Васильевич – один из самых больших знатоков истории своего города. Говорят, в походах он приковывает к себе внимание детей тем, что может дать развёрнутый ответ на многие вопросы.

Александр Васильевич Калмыков у музейной экспозиции

По поводу кашкетинских расстрелов он рассказывает:

– Чем больше документов и публикаций я находил, тем больше появлялось вопросов. Казалось бы, всё должно встать на свои места, а стройной картины не выстраивалось. Почему? Да потому что не всё, что написано Солженицыным и другими авторами, было правдой, немало Александр Исаевич пересказывает и вымысла. Мне в своё время один знакомый, сам из тех заключённых, говорил, что к рассказам старожилов следует относиться с большой осторожностью, потому что они многое придумывают и сами потом искренне в это верят. Когда я читал книги бывших заключённых, часто ловил себя на мысли: как спустя много лет человек помнил десятки имён и фамилий и дат с точностью до дня? Такое невозможно. И я предположил, что многие «очевидцы» тех событий просто выписывали архивные данные для антуража и вставляли в какие-то свои воспоминания.

Только в конце 80-х годов начали говорить об этих расстрелах, а в 90-х годах кое-какая информация стала частично доступна общественности. Вениамин Полещиков, работавший в то время в Сыктывкарском в архиве КГБ, в книге «За семью печатями» опубликовал копии расстрельных актов, указав, что это было на Старом кирпичном заводе. Из тех актов следует, что массово в Воркуте начали расстреливать с 1 марта 1938 года. Надо сказать, что многих спасла от расстрела бюрократия: пока следственные материалы доходили до Архангельска и шла расстрельная выписка, проходило немало времени. К концу 1937 года на Кирпичный завод этапами прибыло около 1100 человек. В актах расстрела было 524 имени – именно столько человек успели казнить. Приговорённые, в основном троцкисты, были секретарями обкомов, редакторами газет – в общем, интеллигенция.

По старым картам удалось найти околоток Кирпичный. Само же место, где располагался Старый кирпичный завод, закрытый в 1936 году, нашли по опубликованным воспоминаниям Михаила Давыдовича Байтальского в книге «Печальная пристань». Ещё один очевидец событий, Георгий Акимович Черкасов, спустя годы после освобождения отразил те страшные события и в рассказах, и в живописи. Самый известный его рассказ – «Конвейер на “кирпичики”» – даёт кое-какую информацию.

Писатель и художник Георгий Черкасов. Фото следственного отдела НКВД 1936 года

А вот точные места расстрелов и погребений пока неизвестны. Спустя двадцать лет поисков, в 2009 году, неравнодушный человек Виктор Мезенов сказал: «Хватит искать, давайте установим Поклонный крест. Не надо никакого почёта, шумихи, кто может помочь – помогайте». Организовал он буровую машину, изготовил памятник, собрал экспедицию – и в июне крест был установлен. Место выбрали на холме, чтобы было лучше видно. В октябре крест освятили.

– Почему именно Байтальскому и Черкасову вы верите, а многим другим – нет?

– В отличие от многих других, оставивших воспоминания, они были там, не погибли и не писали с чьих-то слов. По их подробному описанию местности мы нашли остатки того Старого кирпичного завода. Кроме описаний, я знаком и с документами, которые многое подтверждают.

– Вы много времени провели в архивах?

– Нас туда так и не пустили. Когда-то здесь, в Воркуте, находился архив МВД, и нам разрешили познакомиться с материалами – но только с учётными карточками, а это минимум сведений. Потом и вовсе закрыли доступ. Множество документов вывезено в Сыктывкар и Москву, ведомственные архивы на глазах стали таять. Огромную работу провёл в Сыктывкаре историк Михаил Рогачёв. Он сумел поместить в мартиролог «Покаяние» много документов. Но теперь и он не имеет доступа к архивам. Поэтому сейчас очень выручает Интернет. Например, множество документов опубликовано на сайте Сахаровского центра.

Угодья охотника Попова

Расспрашиваю Александра Васильевича об истории Воркуты.

– Полярный Урал глухим местом назвать нельзя, и пафос освоения Севера строителями социализма был во многом надуманным, – рассказывает он, указывая на висящую на стене в турцентре огромную карту Полярного Урала. – Торговых путей из Европы в Азию было несколько. Одно из направлений вело из Архангельска по морю к устью реки Печоры, затем по Печоре и Усе с выходом волоком на Собь, долина которой рассекает хребет Уральских гор, а оттуда – в сибирскую реку Обь. Купцы, казаки, сборщики налогов двигались именно по этому пути. К началу двадцатого века о природных богатствах недр приуральской тундры государству уже было известно. Находок угля по Северу хватало, но специалисты ещё в девятнадцатом веке обратили внимание, что встречаются находки необычных высококалорийных углей – коксующихся. Сейчас-то мы знаем, что угольные пласты выходили в речку Воркута и куски угля водой переносились на большие расстояния по Усе и Печоре. А прежде не понимали, откуда этот уголь берётся. Кроме ненцев-оленеводов и ижемских охотников, по Воркуте никто не ходил.

Но в 1932 году в газете «За новый Север» вышла статья, где сообщалось, что крестьянин Вокуев из Сизябска привёз с Воркуты образцы угля ещё тридцать лет тому назад, то есть в начале века. Но он не был специалистом, чтобы описать, где находятся пласты, как залегают и прочее. Привёз образцы да и привёз. На основе сведений охотников в местах, богатых нефтью и углём, местные чиновники ещё до революции ставили заявочные столбы, чтобы в перспективе взять лицензию на промышленное освоение, а то и выкупить богатые земли. Начали присматриваться и к реке Воркуте, но войны и революции поменяли планы.

Многие тогда бежали от царившей в стране разрухи, в том числе ижемский охотник Виктор Яковлевич Попов. Бежал он не от советской власти, а от голода, а ещё потому, что не мог видеть, как воюют брат с братом. В девятнадцатом году поселился в пустой деревушке Тит на Усе с женой и детьми, построив дом и основав хозяйство. По Воркуте он ходил охотиться на песца, а также привозил с собой образцы углей точно с того места, откуда они выходили из земли, и отдавал их в сельсовет села Петрунь – связи с миром он не порвал, возил туда детей в школу.

– Выходит, в администрации села геологи и узнали о точном местонахождении воркутинского угля? Ведь в 20–30-е годы их немало ходило по Северу.

– С 1924 года шло планомерное изучение северных территорий Коми. На карту наносились всё больше и больше месторождений. Возглавлял весь комплекс работ на нашей большой территории Александр Александрович Чернов, и именно к нему стекались все эти сведения по геологии. В 1930 году вверх по Усе пошла экспедиция Николая Иорданского, в которую Александр Александрович попросил взять своего 24-летнего сына Георгия, выпускника Московского университета, и направить как раз на Воркуту. Георгий Чернов пошёл с небольшим отрядом из четырёх парней, нанятых в деревнях, и встретился с Виктором Поповым.

– И Чернов предложил Попову стать его проводником?

– Верно, то были его, Попова, охотничьи угодья. Без местного населения, знающего окрестности, ни одна из этих экспедиций не могла быть успешной. У Попова в это время, в августе, шёл сезон заготовления провизии на зиму. На руках жена, дети – всех бросить? Рассказал он Чернову, как дойти до углей, но сопровождать экспедицию отказался. За две недели пацанва, помогавшая геологу, дотащила лодки. И здесь, в этой излучине реки, Георгий Алексеевич наконец-то увидел тот уголь, о котором говорили много лет. Нанёс место на карту, отобрал образцы. Уже на следующий год, в 1931-м, сюда пришла геологоразведка, давшая заключение. По своему качеству этот уголь, в общем-то, оказался самым лучшим в мире, и объёмы его были огромны. То есть Воркута должна была появиться рано или поздно, а уж как, праведно или неправедно, – этим уже распорядилась дальнейшая история.

На совещании Геолкоми некто Кузбасов высказал мысль, что, мол, ни одна, даже самая развитая, страна в мире не может себе позволить в короткий срок наладить добычу угля, а мы, коммунисты, можем всё – отойдём от методики и будем параллельно и вести разведку, и строить шахты, и возводить посёлки, сэкономив десять лет. Так и получилось.

В шестистах километрах на разработке нефтяных и газовых месторождений Ухты уже функционировал Ухтпечлаг. Этому учреждению и было поручено к 1932 году заложить в Воркуте шахту и добыть первые 60 тысяч пудов угля. Однако первый отряд из трёх тысяч заключённых и шахтное оборудование пригнали не из Ухты, а из Кузбасса по Оби. Шахту заложили, половина отряда вернулась назад в Кузбасс, остальные 1,5 тысячи остались добывать уголь. Забросить-то людей забросили, а снабжение не наладили. И первая же зимовка привела к трагедии: к весне 1933 года в живых осталось 54 человека.

В 40-х годах, когда стали раздавать награды за первооткрывательство, наравне с Георгием Черновым стали чествовать и Виктора Попова. Тот и так не хотел никакой славы, а тут ещё Чернов разобиделся до того, что написал жалобу Сталину аж на 63 страницах. Припомнил, как крестьянин ему, учёному, якобы помогать отказался. По требованию Чернова улицу Попова переименовали в Заполярную, убрали надпись с деревянного памятника на том месте, откуда, как считалось, Виктор Яковлевич привёз первые образцы. Чернов-старший – Александр Александрович – был человеком уважаемым, а вот сын его большого уважения не снискал из-за своего характера и честолюбия. У него заслуг-то было немало, но он в каждой мелочи старался преувеличить своё значение, приписать себе лишнего.

Дорога

Александр Васильевич подводит меня к экспозиции, на которой в виде макета изображён первоначальный вид Воркуты – того места, где сегодня стоят пустующие дома бывшего посёлка Рудник.

Посёлок Рудник, 1930-е годы. Макет первых строений Воркуты

– Шахта была неглубокая, с наклонным стволом. Уголь заключённые добывали кирками, поднимая бадьёй на поверхность, и на тачках отвозили к берегу. Вот первая электростанция, вот землянки. А это первая в Коми крае узкоколейка. Воркута – речка несудоходная, поэтому первый уголь вывозили по узкоколейной железной дороге к устью Воркуты, когда на маленьком паровозике, а когда и вручную. Весь состав из восьми платформ перевозил уголь объёмом всего в один большой современный грузовой вагон. Уголь всю зиму сгружался на берегу, а весной, по большой воде, приходили пароходы с одноразовыми деревянными баржами и тащили уголь сперва в Усть-Усу, далее – по Печоре до Нарьян-Мара. Там перегружали на морские суда и только уже потом через Баренцево и Белое моря уголь попадал в Архангельск.

По этой же узкоколейке заключённые, оставшиеся в живых к концу срока, отправлялись домой. Школьники Воркуты в одну из экспедиций прошли по остаткам той самой железной дороги все 64 километра.

Железную дорогу Котлас – Воркута начали строить в 1937-м одновременно во многих местах, для чего по всей длине будущей дороги создали лагерные пункты. Одни заключённые пилили лес, заготавливали шпалы, таскали отгружённые на берегах рек рельсы, другие работали в разбросанных по всему северу сельхозах – Кедровый Шор, Медвежка… В Покче строили те самые баржи для вывоза угля, пока дорога не была построена.

Первый большой состав прибыл в Воркуту 28 декабря 1941 года, хотя планировалось завершить дорогу к 1943 году – началась война, строительство повели ускоренными темпами, потому что заводы остались без донбасского угля. Но работы по строительству дороги не закончились в 1941-м. Протащили первый паровоз, нагрузили углём, сколько смогли – вывезли. Полотно ещё не было отсыпано, шпалы просто лежали на грунте, и весной сорок второго дорога «поплыла». Конечно, будь она в ведомстве Наркомата путей сообщения, её бы не приняли в эксплуатацию, но она относилась к ведомству НКВД. Да и стране уголь нужен был как хлеб. Потом уже достраивались станции, разъезды, водонапорные башни. Есть сведения, что в сорок втором на этой дороге работало 200 тысяч человек заключённых. В самой Воркуте в это время было 15-20 тысяч человек, строились шахта за шахтой, население, вольное и невольное, росло.

Первыми работами руководил Пётр Игнатьевич Полевой, светило российской геологии, присланный в Воркуту из Ухты, где отбывал заключение. Учёный старой закалки, он говорил, что нельзя осваивать месторождение варварски, и бедолагу сослали обратно в Ухту, где он и скончался.

Подневольный труд

– На Воркутлаг работали совхозы и в Горьковской области, и даже в Краснодарском крае, из Владивостока везли рыбу – империя Воркутлага была колоссальна по площади и по значению, – продолжает мой собеседник. – Такая система хозяйствования, с использованием рабского труда, не закончилась после смерти Сталина. Видоизменившись, она прожила вплоть до 1960 года. Почему? Потому что заменить заключённых на шахтах одномоментно было невозможно. Кто согласится жить в бараке? В 1943 году, когда уже были построены шахты, ТЭЦ, железная дорога, власти добились присвоения посёлку статуса города. Хотя на город барачная Воркута была мало похожа. На каждого заключённого было положено иметь два квадратных метра жилой площади, на вольнонаёмного – четыре метра.

Вот говорят: Воркута построена на костях. Да, умирали многие. Но шла война, по всей России гибли от голода и болезней. Представляете: было заложено 29 шахт и 12 из них ввели в эксплуатацию во время войны! А сейчас, в мирное время, осталось четыре шахты. В тяжелейшее время удалось наладить производство, а теперь оно не нужно. В одном документальном фильме о Воркуте озвучено: «За годы сталинских репрессий через Воркутинские лагеря прошли около двух миллионов человек». Это неправильная цифра. Заключённых прошло двести тысяч, а два миллиона – это грубый подсчёт всех, кто когда-либо жил в Воркуте до распада СССР.

– Вы считаете шаги советского государства в деле освоения Воркутинского угольного бассейна правильными?

– Я против рабского труда, а ведь заключённые были фактически рабами. Поэтому не одобряю, но и сказать, как надо было поступать властям, тоже не могу. Я не жил в то время. Посмотрите, в 1940 году заложили семь новых шахт, и во время строительства уже велась добыча. Куда спешить? Но 1941 год показал, что было куда. Поэтому, когда говорят, что немцы напали внезапно, я начинаю понимать, что это неправда, – знали и готовились. Можно ли было обойтись без заключённых? Вспомним Михаила Константиновича Сидорова – архангельского и красноярского купца и золотопромышленника, известного исследователя Севера и Сибири. Царское правительство в ответ на его прошения о помощи в освоении Русского Севера отвечало примерно следующее: ратуйте за привлечение колонистов. А кто они такие? – это те же преступники, ссыльные каторжане.

Я слышал высказывание Юрия Михайловича Яковлева. Коренной петербуржец, попал в своё время в плен к немцам. Три раза бежал, на третий раз добрался до своих. До Воркуты, можно сказать, добежал, получив 15 лет за то, что побывал в плену. Остался он работать в Воркуте, здесь и погиб. Его реабилитировали, восстановили в правах, вернули награды, однако сколько ему пришлось пережить! Но когда он ещё был жив, сказал мне как-то: «Сталин был прав». Я с огромным удивлением спрашиваю его: «Как ты можешь такое говорить, пройдя через лагеря?!» «Нет, – говорит, – прав Сталин, и всё. Потому что по-другому было нельзя».

– Что вам известно о сидевших в Воркуте священниках?

– К началу строительства Воркуты Церковь уже была погромлена, заключённые священники сидели на Соловках. Сюда пришла другая волна. Священники были, но в основном католические и униатские из новоприсоединённых западных территорий Союза. Широко была представлена такая категория, как сектанты, – так было написано в их делах. Но об этом не говорили по двум причинам: первое, про заключение вообще мало говорили, а про священников – ещё более закрытая тема. Единственное, что помню: рассказывали люди в лагерях, что верующие, не обязательно священники, довольно часто отказывались от работы на лагерную администрацию. И их никак не могли заставить. Пытались их морить голодом, но те стоически держались, живя молитвой и чем-то ещё. Свои обряды они совершали тайно, поэтому вряд ли можно найти много документальных подтверждений.

Г. А. Черкасов. «В последний путь». Написано в 1960-е. Слева на фото видна часть незагрунтованного холста, снятого с подрамника, справа вверху по небу – кусок отвалившейся по причине плохого хранения краски. На первом плане, слева, двое зэков, вступивших в «самоохрану», связывают руки катакомбному батюшке отцу Егору, чтобы священник не стал осенять смертников крестным знамением.

Попробуем дополнить этот рассказ Александра Васильевича. В 2010 году преподаватель Московской духовной академии диакон Димитрий Сафонов составил биографию Патриарха Пимена, где было указано, что недолгое время будущий Патриарх отбывал наказание в Воркуте:

«Иеромонах Пимен был доставлен по этапу в Воркуто-Печорский лагерь (Воркутлаг) 4 марта 1945 года (он был обвинён в дезертирстве: не пришёл в военкомат после госпиталя. – Ред.). Условия этого лагеря были гораздо более жёсткими, чем в Дмитлаге, где о. Пимен отбывал наказание в 1930-е годы. Суровые морозы, отсутствие санитарных условий и нормальной пищи обрекало на смерть большинство заключённых. Будущему Патриарху не раз приходилось смотреть в глаза смерти, и каждый раз молитва и упование на Бога побеждали страх смерти. Специальность санитара пригодилась и в лагере, где он работал санинструктором. Протоиерей Тихон Стрелецкий, отбывавший здесь срок, оставил воспоминания о встрече с отцом Пименом: “На 102 квартале в Коми на одном участке иду я с кладбища. Смотрю, на конюшне из трубы дым идёт, значит, думаю, кто-то есть внутри. Захожу в конюшню. На постели лежит жеребёнок, покрыт одеялом, только голова выглядывает. Я подошёл, погладил. Осмотрел я келью, думаю: здесь живёт непростой человек. Обогрелся я у печки. Через некоторое время входит молодой человек высокого роста. Я ему говорю: «Почему у тебя жеребёнок на постели лежит?» А он отвечает: «Это сиротинка. Его мама сломала ногу на вывозе леса, и её по лагерному обычаю зарезали и по 10 граммов мяса роздали заключённым. Та же участь ожидала жеребёнка. Я пожалел его и взял на воспитание». «Вижу, вы не простой человек», – говорю ему. «Да, я – иеромонах. В лагерях уже во второй раз»”».

В «голубые города»

– Вы-то в Воркуту как попали? – спрашиваю Александра Васильевича.

– Я приехал из Нижнего Тагила, мне было интересно мир посмотреть. И знаете, это как раз 60-е годы – воспитание целого поколения было основано на идее строить города на необжитых землях. Если раньше для этих целей государство применяло репрессии, то теперь взять за шкирку и толкнуть куда-то было уже неприемлемо. Стали не ссылать, а призывать на великие стройки через газеты, через культуру. Песни хорошие были: «Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги…», «Держись, геолог, крепись, геолог, – ты ветра и солнца брат!». Или вот ещё:

Мы на край земли придём,
мы заложим первый дом
и табличку прибьём на сосне.

Это всколыхнуло массу молодёжи, но я для себя оцениваю всё это скептически. Певцы-исполнители, призывавшие строить БАМ и «голубые города», сами-то никуда не ехали, только гастролировали. А миллионы людей, отработав своё, стали потом никому не нужны. Обманутое поколение. Это я про себя, допустим. «Ты ведь сам поехал, никто тебя не гнал», – скажут мне. Да, у меня был один чемодан и 30 рублей в кармане, а я отправился на край земли. Сорок девять лет назад это было, мне тогда было восемнадцать. Не погиб, не умер с голоду, не скатился в пьянство. Но потерял корни в родном краю, а город, которому посвятил жизнь, рухнул на моих глазах. Той Воркуты, в которую я приехал, уже нет.

Несправедливость и даже подлость здесь в том, что государство видит цель и начинает воздействовать на людей, умалчивая, что всё затеяно лишь на время. Гораздо честнее было бы сказать человеку: поехали, мне нужен рабочий на три года, условия такие-то, зарплата такая-то. Я это к тому говорю, что влиять на население государству нужно ответственно…

Понимая горечь моего собеседника, хочется заметить, что отправляло его одно государство, а обрушение Воркуты началось при другом, так что тут непонятно, кого винить: того, кто отправил его сюда, или того, кому здешнее население стало не нужно.

Но и на этот счёт у Александра Калмыкова есть своё мнение. Перед тем как попрощаться, мы прошлись по городу. Ненадолго остановились у памятника жертвам политических репрессий – это камень на постаменте, перемотанный колючей проволокой. Александр Васильевич рассуждает:

– Не хочет власть признать ответственность за те события и брать на себя вину своих предшественников. Про победы и достижения громко заявляет: мы преемники. А грехи не признаёт. В своё время государство откупилось реабилитацией, выплатами, льготами и посчитало, что этого достаточно. Такое вот частичное покаяние. Настоящих памятников репрессированным и погибшим немного, – вздыхает мой собеседник. – Большей частью это такие вот камни, поставленные обычными людьми, не государством. У нас такой появился в числе первых. С тех пор так и стоит.

Фото с сайта stalker-server.ru

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска