Памяти отца Андрея Козлова

Протоиерей Андрей Владимирович Козлов не был моим духовным отцом, да и слово «исповедник» не совсем годится. Он был старшим другом, которого я уважала, которому доверяла. Он слушал меня и меня слышал.

Прошло больше трёх лет со времени его кончины. Помню, как накануне отпевания и похорон друзья – священники и миряне – читали в Чесменском храме. Кажется, даже был список: кто и в какое время. В тот вечер Господь управил так, что я почти час читала Евангелие в пустом храме, стоя у изголовья отца Андрея. Приходили матушка с дочерьми, ещё кто-то, но большую часть времени мы с ним были одни. Это было то, что я могла вернуть, чем отдарить, расплатиться в самом лучшем смысле слова. Я и теперь делаю то же. И чувствую ту же радость, что и тогда, когда читала ему и по нему самые главные слова в нашем любимом храме.

Отец Андрей Козлов с матушкой Марией

Путь в церковь

Мы с матушкой пьём чай на кухне старой питерской квартиры, и я задаю ей первый вопрос. Конечно, о том, как они познакомились.

– Через моего брата, который пригласил Андрея в Москву, – отвечает матушка Мария. – Но никакого впечатления этот молодой человек тогда на меня не произвёл. Спустя какое-то время от Андрея поступила просьба принять на пару дней его друзей-ленинградцев. Они все верующие, а я новоначальная, поэтому мне интересно было с ними общаться. Мы ездили в Троице-Сергиеву лавру. Помню, перед ракой преподобного Сергия кто-то из ребят сделал земной поклон. Для меня это было откровением, я призадумалась… После крещения Господь стал посылать людей, события, и всё начало происходить очень быстро. Следующим был звонок от Андрея: теперь он меня приглашал в гости. Год мы общались…

– Переписывались?

– Не только. И встречались, а перед самым венчанием ездили с группой на Кавказ.

– Сколько ему лет тогда было?

– 25 лет. В 1983 году, за два года до нашей свадьбы, он окончил ЛГУ и пошёл работать по распределению в лабораторию аэрометодов Академии наук СССР. Отработав три года, решил выйти из комсомола. Случился скандал ужасный! Его в райком вызывали, ну и из лаборатории уволили.

– Он принял такое решение, потому что был верующим человеком? – уточняю я. – А как он в то время пришёл к вере?

– Его бабушка привела к Богу. Общество вокруг было атеистическое, бабушка же была воспитана в старых традициях. А с христианством, как ни странно, его познакомил школьный учитель математики. Он водил ребят в Эрмитаж, показывал полотна с библейскими сюжетами, рассказывал о них… Потом в Эстонии Андрей познакомился со священником Василием Бориным. В Васкнарву съезжались молодые люди, искавшие духовного окормления. Отец Василий всех принимал, отчитывал бесноватых – кого там только не было… А духовным отцом Андрея стал отец Василий Лесняк. Он нас и венчал в Спасо-Парголовской церкви. Торжественно, красиво, с хором. Много народу пришло. Это же редкое в те времена явление было – венчание.

Андрей пытался дважды поступить в семинарию, но неудачно. В те годы умные священники были не нужны. Устроился кочегаром на овощебазу. У нас начали рождаться дети. Тогда мы уже ходили в Чесменскую церковь. И на Благовещение в 1995 году настоятель Чесменской церкви отец Алексей Крылов (они учились с Андреем в одной школе) сказал: «Что ты ходишь как чтец? Пора тебе уже рукополагаться». На Летнего Николу Андрея рукоположили в диакона, а спустя полгода – во пресвитера. Позже отец Андрей окончил заочное отделение Санкт-Петербургской духовной академии.

– Значит, отец Алексей помог отцу Андрею стать священником?

– Ну как он мог не помочь своему другу и крёстному отцу?

– Ещё и крёстному?! Выходит, что на духовном уровне отец Андрей вёл за собой отца Алексея, а на земле проекция выстроилась иначе, – подвожу я итог.

– Да, – подтверждает матушка Мария, – но симметрично.

Вместе с отцом Алексеем

О такой интересной дружбе я не могла не поговорить с отцом настоятелем.

– Отец Алексей, вы с отцом Андреем были знакомы со школы. Помните вашего учителя математики?

– Хоть мы с Андреем и учились в одной школе, но практически не были знакомы. Я на два года старше, а для школьных лет это немало. Да, у нас был интересный математик, с некоторыми духовными устремлениями. И своему предмету он научил всерьёз. Иногда он меня – я был тогда на втором курсе физфака – мог пригласить у школьников принять зачёт. И я помню, что принимал зачёт в классе у Козлова…

Потом мы с Андреем учились в Ленинградском государственном университете: он на математическом факультете, а я – на физическом. В конце 70-х – начале 80-х мы были такими живыми, искавшими духовной жизни ребятами. Но тогда советскому интеллигентному человеку было проще поверить в то, что йоги висят над землёй, а в то, что Мария Египетская существовала, – нет. Православие всё-таки в советской среде воспринималось на кладбище. Это навязанный властью стереотип. В Ленинграде бабушки поддерживали храмы – святые люди. А сколько было верующей институтской, университетской молодёжи? Может, полсотни человек на весь пятимиллионный город. Узкий круг людей, которые друг друга знали в лицо.

– А о чём говорили?

– О христианстве. В этом кругу можно было книжечку достать: «Архипелаг ГУЛАГ» или «1984» Оруэлла. А можно было прочесть книги издательства «Жизнь с Богом» или труды отца Александра Меня. Кто-то сам издавал христианскую литературу или был богословом немножко. В 70-е годы даже в лагерь можно было сесть за свою христианскую деятельность, в том числе и за незаконные собрания по квартирам.

– Но разве одного чтения книг и бесед достаточно, чтоб родилось желание стать священником?

– Знаете, когда небо открывалось… Сейчас всё доступно: всеобщий шум, многоголосье и про церковь, и про Евангелие. А тогда ведь ничего не было. И если ты мог что-то найти, то это был настоящий источник.

– Я знаю, что Андрей был вашим крёстным…

– Он крещён был с детства, а я нет. Когда понял, что я православный и хочу креститься, друзья стали спрашивать зачем, а Андрей Козлов сказал сразу: «Слушай, пойдём к отцу Василию Лесняку». В Шувалово я и крестился. В принципе, крёстный – это восприемник от купели, его в этом смысле рядом не было, но, с другой стороны, мы были и остались очень близкими людьми.

Мы с ним практически в одно время решили прийти в Церковь и искать рукоположения. Как я помню, в первый раз ему давал рекомендацию отец Василий. И при этом добавил: «Ну, ты с ней не поступишь. Если у нас люди, окончив матмех и выйдя из комсомола, будут в семинарию поступать, то скоро у нас здесь университет окажется весь!» И он не ошибся. А я, понимая, что в семинарию поступить невозможно, решил уехать в Эстонию к отцу Василию Борину. Удивительный священник! Он в 70–80-е годы там восстанавливал разрушенную от артиллерийских ударов трёхпрестольную Ильинскую церковь.

Андрей пришёл в Чесменский храм, когда я уже был настоятелем. В 1994 году началась свобода. Я дал ему рекомендацию. Его и в семинарию взяли, и рукоположили сразу.

…Помню, как в июне 1996 года отец Андрей крестил мою дочь. В простом чёрно-белом свидетельстве с изображением Чесмы написано: «Таинство крещения совершил иерей Андрей Козлов». Тогда он не был в сане ещё и года… Помню ли я его? Нет. Мы ничего не знали о Промысле Божьем тогда, как не ведаем и сейчас. Но давняя запись радует моё сердце: Господи, благодарю!

– Без сомнения, отец Андрей был прекрасным священником, – продолжает отец Алексей. – Он окормлял детский дом, там же служил в приписном храме Сергия и Германа Валаамских. Поскольку был человеком гуманитарного склада ума, любил выступать в просветительских передачах на радио, писал книгу о своём прадеде – известном архитекторе. Конечно, был немножко наследник своей аристократической родни… Может быть, он считал, что с чем-то не справлялся. Я имею в виду внутреннюю жизнь, потому что священство – это солнце с термоядерной реакцией. Это такой дар, который ты получаешь, и ты на него должен давать серьёзный ответ.

Во времена учёбы у нас был один знакомый геолог, человек тонкого духовного взгляда. Он нарисовал дружеский шарж: рядом с надгробием в такой католической тоге, с ночным горшком в руках, измождённый, как Иероним Стридонский, стоит отец Андрей. И надпись: «Андрей Козлов incarnatus misericordia». Воплощённое милосердие. Андрей несколько лет до того, как прийти в Чесму, ходил в больницу. Утки там выносил и прочее. Сначала в рамках какой-то программы, а потом самостоятельно.

Семья и дороги

После рукоположения Андрей ещё какое-то время работал программистом в НИИ мостов, а потом совсем ушёл. Что было дальше? Чесменский храм и служение. Воспитание детей – старшей дочери Верочки, сыновей Коли и Андрюши. Летние поездки всей семьёй на родину матушки Марии в Петушки.

– Последнюю дочь, Любу, мы крестили в 18 дней, в Петушки в колясочке повезли, – продолжает рассказ матушка. – Машины не было. В электричках ехали, не боялись ничего. Везде вшестером ездили.

– Отец Андрей любил путешествовать?

– Да, очень любил. Он заканчивал путешествие и тут же начинал планировать следующее. Покупал путеводители, изучал подробно, как доехать, где поселиться. Ездили и с детьми-подростками. А позднее уже летали и на месте брали машину в аренду.

И по Русскому Северу путешествовали. В Каргополь ездили, в Вологду, были в Кирилло-Белозерском и Ферапонтовом монастырях. В Кондопоге гостили у отца Льва Большакова… Потом, когда появилась возможность выехать за границу, то, конечно, корни потянули отца Андрея в Италию.

…О корнях семьи Козловых разговор у нас ещё впереди. А сейчас я интересуюсь более близкой преемственностью:

– Из двух сыновей только старший Николай пошёл по пути отца.

– Андрюша сейчас живёт в Москве, работает над церковным проектом. Если будет Божья воля, продвинется и дальше. А Коля в 15-летнем возрасте почти год жил в монастыре под Псковом, и там монахи привили ему любовь к богослужению…

Николай с супругой и детьми

* * *

Старший сын протоиерея Андрея Козлова Николай имеет уже троих детей и служит диаконом в Чесменском храме. Он с семьёй живёт отдельно, поэтому удачей было застать его у матушки Марии. Мы расположились в кабинете отца Андрея. После его кончины здесь почти ничего не изменилось…

– Ты вырос в семье священника, но не все мальчики идут по стопам отца…

– Мы постоянно ходили в храм, для нас это было скорее «обыденностью», а не каким-то прорывом духовным, – вспоминает Николай. – Поэтому естественно, когда наступил переходный возраст, я отошёл от Церкви. Школьные товарищи были нецерковные, во дворе собралась непростая компания… И родители, в конце концов, решили меня отвезти проветриться в монастырь.

– И ты согласился?

– Боялся. Думал, монастырь – это как тюрьма. А оказалось, что там очень душевные люди. В Иоанно-Богословском Савво-Крыпецком монастыре я прожил девять месяцев. Его в 90-х годах возродил игумен Дамаскин, Царствие ему Небесное. Тогда там был один действующий храм, а в восстановлении другого я и принял участие. Мы плитку клали, потом работали в звоннице. Ездили на большом «Урале» в лес, пилили берёзу, раскалывали, укладывали. Поначалу я там тоже в храм не ходил. Наместник говорил: «Главное – работайте, а храм по желанию души». Но когда начался Великий пост, меня монахи стали приглашать на службы. И во мне проснулось то, что было заложено в детстве. Я стал читать на службах, втянулся в пост и постепенно уже осознанно принял церковную жизнь. На самом деле я думал остаться в монастыре, но у меня начались проблемы со спиной. Папа меня привёз домой, здесь лечились, и прошло.

– Мысли о монашестве пришли под воздействием монастыря?

– Конечно. И даже когда вернулся, об этом думал больше, чем о семейной жизни. Но решил доучиться. Окончив школу, я учился в РХГА, потом в семинарии заочно. Отец Алексей Крылов взял меня в алтарь псаломщиком, потом меня рукоположили во диаконы, и вот уже четвёртый год я служу в Чесменском храме.

– А что папа говорил насчёт твоих планов?

– Он не был против, но говорил, что, может, семейная жизнь более спасительна. Сейчас в монастырях легко в теплохладность скатиться. Проблема в том, что нет настоящего духовничества и, следовательно, правильного послушания. Вот этого папа опасался. Может, где-то и есть скиты, старчество настоящее, где за тобой смотрят в духовном смысле…

– Своего отца ты мог бы назвать духовным наставником?

– Пожалуй. Он никогда меня не поучал. И наоборот, когда я после монастыря зачитывался духовными книгами, он мне говорил: прекращай, в прелесть впадёшь.

– А что он сам любил читать?

– Больше всего вот эту зелёную книгу в две с лишним тысячи тоненьких, почти папиросных страниц, – Николай указывает рукой на стол. – Библию Брюссельского издания. Он всегда с ней был. И к проповедям по ней готовился.

– Ты с ним служил вместе?

– Не успел. Пару раз в соборной службе.

– У меня во время нашего общения возникло впечатление, что он только служил, а в приходской жизни почти не принимал участия.

– В противовес отцу Алексею, который всю жизнь отдаёт приходу, папа был человек больше семейный, больше любил находиться дома. Очень любил детей. Умел находить с людьми личный контакт, и моя жена, когда ещё невестой была, помню, сказала: «Какой необычный добрый взгляд!» Все мои друзья отмечали его внимание к людям, выдержанность, интеллигентность…

Кто-то скажет «Кровь», кто-то называет породой этот набор характерных черт, которые шлифуют и берегут из поколения в поколение. А я бы назвала это общим усилием рода по сохранению образа Божия в человеке. Это стремление может не осмысливаться, но должно быть заметно и почитаемо в семье.

Данини

Предки Козловых жили как в Петербурге, так и в Москве. В Куликовском сражении участвовал боярин Родион Квашня, который был начальником Костромского ополчения. На реке Сходне были его земли, а потом он переселился поближе к Москве. Известно о двух ветвях рода Квашниных-Самариных – тверской и псковской.

Родовой герб Квашниных-Самариных

Накануне революции 1917 года прадедушка отца Андрея, генерал Николай Петрович Квашнин-Самарин, жил с женой, сыном Евдокимом и дочерьми на даче в Судаке. Когда к власти пришли большевики и начались аресты, генерал сказал: «Меня они не арестуют, я пожилой человек и честно служил своей родине». Он полагал, что имеет дело с людьми благородными, но его вместе с сыном и ещё несколькими десятками человек расстреляли на мысе над Чёрным морем. Об этих событиях рассказывал писатель Иван Шмелёв. Они подробно описаны в книге дочери генерала «В красном Крыму» (фрагмент этих воспоминаний мы публикуем в рубрике «Вертоград» 20–23).

Дедушка отца Андрея, архитектор Сергей Ивановича Квашнин-Самарин, в 20-е годы прошлого века женился на Виргинии Сильвиевне – тоже дочери архитектора. Говоря об аристократической родне, отец Алексей Крылов нисколько не приукрасил. Андрей Владимирович Козлов – правнук потомка старинного итальянского рода Сильвио Амвросиевича Данини. Архитектор Царскосельского дворцового управления, а с 1911 года и Высочайшего Двора, Сильвио Данини построил около 30 частных и общественных зданий, а также наблюдал за состоянием дворцов и парков.

Сильвио Данини. Фотография 1890-х гг.

– В 90-е годы наш друг искусствовед Андрей Барановский рассказал Андрею о его родственнике – последнем придворном архитекторе, – вспоминает матушка Мария. – Работа над книгой о знаменитом предке заняла у отца Андрея около двух лет. Каждый день он как на работу ходил в Российский государственный исторический архив. И если не было церковной службы, то проводил там целый рабочий день.

Данини был талантливым и очень плодотворным человеком. Андрей находил в архивах весьма любопытные подробности о нём. Например, информацию о благотворительном учреждении имени Дмитрия и Марии Дрожжиных в Царском Селе. Семья купцов Дрожжиных захотела оставить после себя такое место, где беднякам разных профессий и возрастов было бы хорошо. Предполагалось, что это будут одновременно дом матери и младенца, ремесленный приют и богадельня. Всё кончилось с началом Первой мировой войны… Бабушка Андрея Виргиния Сильвиевна сдала архивы Данини в музеи и в Академию художеств. Конечно, не так просто было вызволить оттуда для публикации его чертежи. Но в конечном итоге разрешение дали все. И книга удалась.

В 2010 году в издательстве «Коло» вышло иллюстрированное издание «Сильвио Данини: материалы к творческой биографии». В книге систематизированы материалы творческой биографии архитектора, впервые опубликованы фото семьи Данини, репродукции из музейных собраний.

Спрашиваю матушку, участвовала ли она в подготовке первого издания.

– Нет, и теперь жалею об этом, тем более что по образованию я архитектор. Раньше в моей жизни был Андрей, дети, внуки, и всё. А теперь муж встал в ряд его родственников – я очень интересуюсь жизнью семьи Данини. Тогда Андрей был крайний. Теперь я. Впереди много работы. Недавно, просматривая сайты, я обнаружила в Болонье улицу Джузеппе Данини. Пока не понятно, кто это. Я знаю, что брат Сильвио, литератор и переводчик Камилл (тот, что первым сделал перевод Пиноккио на русский язык), в начале ХХ века дважды ездил в Италию, работал в архивах Мантуи, но, как написано у Андрея, «за недостатком средств» не преуспел…

– Выходит, отец Андрей передал вам своё дело?

– Да. А поскольку у меня получается, то я вижу, что на это есть Божье благословение.

Болезнь и смерть

Божья воля стоит за всем: трудами и встречами, расставаниями и скорбями. С начала 2013 года мы с отцом Андреем стали видеться реже. Помню, когда мы общались, он жаловался на боли в горле: «Извини, я не могу говорить много». Кашлял – да, но почему, не знал…

– Не знал, – соглашается матушка. – В 2001 году Андрей с 16-летним Колей и с моим братом вместе ездили на Афон. Андрей рассказывал, как они куда-то очень высоко забрались: «И вдруг с меня сошло буквально семь потов. Я отжимал всю одежду, до того был мокрый!» Думаю, что он уже был болен. Просто болезнь иногда оставляет.

В 2013-м мы съездили во Францию, там было очень сыро. А вернулись, и у него пропал голос. В Военно-медицинской академии обнаружили, что опухоль злокачественная. Причём случай неоперабельный. Уже были небольшие метастазы в позвоночнике. Мы уехали в Израиль, там начали делать химию…

Я хорошо знаю, что во время тяжёлой болезни любое слово поддержки, расширение границ сжимающегося в точку мира – это благо. До возвращения в Санкт-Петербург нам с отцом Андреем удалось обменяться несколькими письмами.

«Я лечусь в местной больнице, – писал он 13 сентября, – живу дома у друзей, в Иерусалиме. Сделал обследование и два курса химии, теперь перерыв, ещё один и новое обследование. До середины октября всё расписано. Вот так жизнь поворачивается. Иногда очень трудно, иногда легко. Впрочем, Иерусалим – такой город…

По утрам и вечерам, когда не жарко, гуляю по дорожке около дома. Дорожка окаймляет дома, а с другой стороны – обрыв и роскошный вид на Вифлеем и все его окрестности, вплоть до гор на другой стороне Мёртвого моря. Колокола, петухи, муэдзины на минаретах, подобно бульканью из воды.

Иногда ездим и на море, и в старый город, и в гости. Интеллектуального и духовного голода нет, хотя, конечно, я сильно отупел и быстро устаю от любого напряжения. Ещё проблема – нет голоса, но это потом… Помолись обо мне».

И ещё он написал как-то: «Откуда угодно, где бы ты ни был, возвращаться в Россию легко и радостно, особенно в Петербург. И начинаешь видеть ранее незаметное».

* * *

Отец Андрей Козлов служил в Чесме почти 20 лет. Последний раз я исповедалась у него зимой 2013 года, когда он ненадолго появился в Чесменском храме. Помню, что сразу и не узнала его: без усов, бороды и почти лысый после химии, он, казалось, уменьшился вдвое. Только глаза сияли навстречу. Но говорил мало, тихо, хотя, как вспоминает матушка Мария, очень радовался тому, что снова появился голос.

Отец Алексей Крылов вспоминает:

– Он приходил на службу. Не мог уже служить, но причащался. Я думаю, что он, как настоящий христианин, смерть принимал. Жизнь Господь даёт, и мы говорим: «Моя жизнь». Тебе смерть дают, и ты тоже говори: «Моя смерть». Даёт Господь – принимай! Может, оно и лучше будет там. Здесь бегаешь всё…

Отец Николай Козлов:

– В последние дни он как-то очень просветлел. Всё житейское ушло, и остались только разговоры о возвышенном, внимание к другим. Накануне смерти он нас всех спросил: «Завтра будете?» И за руку меня настойчиво взял. Было понятно, что он уже одной ногой не здесь. В этой комнате он мирно отошёл ко Господу. Похороны прошли без давления беспросветной тоски. От его ухода осталось ощущение света. Потом он мне снился несколько раз, и всё время смеялся ангельским смехом…

– Нам говорили, что срочно нужно возвращаться в Израиль и продолжать химию, – вспоминает матушка. – А он не мог, сказал: «Я больше не могу химию переносить, я теряю рассудок». Он служил на Благовещение 2014 года, и было такое ощущение, что пошёл на поправку. Опять стали расти волосы, борода… А потом он простыл, и снова стало всё плохо. Андрей начал задыхаться, его отвезли в больницу на Костюшко. Там месяц продержали под капельницей и выписали. Дома он только пять дней побыл. Когда в последний день приехала «скорая», врачи не смогли у него вену найти, чтоб капельницу поставить… Отец Сергий пришёл, причастил перед смертью. И до последней минуты Андрей был в сознании. Но не говорил уже, а только глаза открывал, тяжело задыхался. Страха вообще никогда никакого не было.

Мы молчим какое-то время. Глаза матушки наполняются слезами.

После ухода

– Я до последней минуты не верила, что это произойдёт, и не поверила, когда произошло, – такое вот самообольщение, – говорит матушка Мария. – И когда он умер, мне все говорили: «Смерти нет». И я повторяла в шоке: «Смерти нет, смерти нет», – этим и держалась. А потом время-то шло, а всё нет его, и нет, и нет. Тогда до меня начало доходить. Очень медленно.

– Как пережить, перетерпеть это время?

– Сначала вообще ничто не может утешить. Ты понимаешь прекрасно, что человек просто переходит в другое состояние, но всё равно ты оказываешься лицом к лицу с горем. Полгода я не могла спать. Потом по совету одного священника начала читать Псалтирь. Так и читаю одну «Славу» каждый день, поминаю потом новопреставленных и обязательно Андрея. И не то чтоб, прочтя, ты сразу себя по-другому чувствуешь. К умиротворённому состоянию приходишь постепенно.

– Но не оттого же, что потихоньку забываешь?

– Нет, забыть невозможно.

– В год смерти отца Андрея я услышала от вас: «Будем ли вместе? Сказано: “Один возьмётся, другой останется”»…

– Мы не знаем, но всё же верим, что будет так, как Господь нам обещал. Поэтому мы спокойно ждём. С уходом близких отношение к смерти облегчается. Просто ты тоже становишься готов.

Отец Андрей на военном корабле

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска