Повесть

(Окончание. Начало в №№ 784–785)

10. Отомстили

Уже не первый месяц, как по вечерам после тяжёлых дневных послушаний некоторые трудники «пацанского» склада ума устраивают тайные пьянки. Откуда у них берутся деньги на алкоголь? Непонятно также, где собираются. Возвращаются навеселе уже после отбоя, около 23 часов. Кто-то сразу идёт дрыхнуть, а некоторые остаются в зале перед входом в кельи, включают допотопный телевизор, который с трудом ловит два-три канала, и играют в домино.

Поначалу стук костяшек доводил Володю до бешенства. Он выходил, пытаясь призвать доминошников к совести:

– Здесь монастырь, место для молитвы и спасения, а не клуб и не тусовка! Не уважаете нас, спящих, так хоть уважьте память преподобных основателей обители! Разве ради ваших пьянок они столькими трудами возводили эти стены?!

Но все призывы были бесполезны, Володя уходил непонятый. Всё вроде правильно сказал, да как-то не по-трудницки, не по-братски, а как чужак – с осуждением.

Впрочем, вскоре шум прекращался. Володю записывают в «психи» и, похоже, начинают побаиваться.

Со временем он реагировал на эти собрания доминошников всё меньше: если нет в душе подходящих слов, зачем и выходить к ним?

В один из четвергов, наутро после очередных хмельных посиделок, троих выгоняют из монастыря. Приговор: за пьянку. Перед отъездом «отставные трудники» ищут стукачей. Под подозрение попадает архитрудник Костя.

– Это ты настучал на нас?! – набрасывается на него один из отставного триумвирата.

Костик смотрит на возмущённого трудника-обвинителя так, что тому становится не по себе, и он опускает глаза. К Володе вроде бы претензий нет.

По четвергам у трудников баня. Вернувшись после вечерней службы, Володя собирает вещи к помывке. В зале трудницкой на диване сидит Александр, разомлевший после парилки, весь такой чистый, добрый. Умнейший парень, из детдомовских, он отлично разбирается во всех особенностях церковного богослужения, знает себе цену. Он – главный организатор вчерашней «пацанской» пьянки. Но об этом монастырскому начальству неизвестно, и угроза отчисления над ним не висит.

Видя, что Володя собирается на помывку, просит его отнести ребятам банку сока – «если, конечно, не в лом». Володе не в лом. Он берёт с собой холодный сок в баню – пусть утолят жажду распаренные от жары братья.

После парилки Володя вышел в предбанник и не поверил своим глазам: только что спокойно отдыхавшие трудники были уже сильно навеселе. От того самого «сока», который он принёс?!

– Спасибо за труды, – бросил ему кто-то. – Присоединишься?

Это прозвучало насмешкой.

– Не пью, – мрачно ответил Володя, подумав: «Похоже, и я не остался у них вне подозрений… Отомстили?»

11. «Блаженный»

В монастыре выдерживают далеко не все. Не только «пацанские» трудники, но даже такие, как Андрюха. Этот новый сосед по келье (прошло две недели со дня его приезда) для Володи – загадка. Поначалу весельчак и балагур, сейчас он сосредоточен на себе и ни с кем не идёт на контакт, ушёл в молчание. Известно, что в прошлом Андрюха путешествовал, жил в ашраме в Индии, а теперь вот трудник монастыря.

Красивые, молодые, сильные. Почему они едут сюда? Что у них не ладится в мирской жизни? Андрей притягивает всех своей непосредственностью и какой-то особой мудростью. Чем-то похож поведением на долгожителя-архитрудника Костика, но лет Андрюхе не более двадцати пяти. С виду худой и немощный, но жилистый. В миру у него есть девушка. Расстались? Да нет, но ему не нужны теперь все эти мирские шашни.

Где-то в большом городе живёт его сестра, которая постоянно шлёт эсэмэски, умоляет вернуться, взяться за ум, жениться. Андрюха же не поддаётся. Много читает – библиотека в трудницкой, на удивление, богата. Что-то записывает в записную книжку. А ещё следит за тем, чтобы в лампадах перед иконами всё время теплился огонёк – подливает масла. По утрам после короткой и тихой (не разбудить братьев!) молитвы перед иконами в келье идёт на самую раннюю службу в храме, которая начинается около шести утра.

Монахи во время ранней службы стоят в два ряда перед большой иконой Пресвятой Богородицы, с трепетом и вниманием «вкушая» слова акафиста. Они похожи на воинов. Когда вот так собираются вместе для молитвы, Володя будто вновь наблюдает тот феномен, который случился с ним когда-то в храме Владимирской иконы Божией Матери в Санкт-Петербурге и который он до сих пор не в силах описать словами. В те минуты Володя не принадлежал себе, иногда будто сознание его отделялось от тела и он парил, невесомый, внутри храма. Как в детстве, когда летал во сне. Но тогда полёт был явным, он видел – реально! – в цвете и ярко все мельчайшие детали того места, куда его заносило в реальности сна. А этот полёт в храме и не полёт даже, а что-то другое – соединение со всем, что ли, приобщение ко всему внутри: ты каким-то особенным образом ощущаешь в единстве каждого, кто стоит сейчас на службе, будто все они части одного тела. Иногда в таких состояниях появляются странные как бы откровения, приходят ответы на трудные вопросы. И снова это чувство влюблённости во всех. Не объяснить словами…

Чтец у амвона слева, перед входом в притвор, читает молитвы чётко, не редуцируя «о» на «а», как в древности – в интонации, в мелодике, в ударениях, погрузившись всем вниманием в слова молитвы.

Сзади на скамейке справа от входа в храм сидят иноки-говоруны – как же они мешают сосредоточиться на молитве!

Около семи часов все идут в придел к мощами на молебен преподобному основателю монастыря. Не раз на лице Андрюхи во время молебна перед мощами преподобного Володя видел слёзы. Что он оплакивает? Что гнетёт его душу? Почему так хочется похлопать его по плечу по-дружески и сказать что-то очень-очень доброе?

Балаболить без толку Андрей не любит, о таких людях узнаёшь не по сказанному ими самими о себе, а по делам и поведению – в различных ситуациях, иногда с самой неожиданной стороны.

Однажды Максим из Москвы – спортивного вида, умный и со стержнем в характере молодой парень, о которых говорят, что пошёл бы с таким в разведку, – организовал среди братьев-трудников турнир по шахматам. Всё было сделано профессионально: регистрация участников, коих набралось более двадцати, квалификационные игры, три этапа, последний из которых на выбывание, призы. Тут-то и выяснилось, что не притязающий ни на особый статус, ни на малейшее почитание к своей персоне, тихоня и простак Андрюха, ко всему прочему, сильный шахматист: он с лёгкостью обыграл всех участников и занял второе место, после Костика. Игра будто оживила его, он словно взял на время турнира маленький отпуск от духовных трудов, незлобно подшучивал над игроками, рассказывал смешные истории из своей жизни – его не узнавали. А потом Андрюха снова ушёл в себя.

Володя пытался говорить с ним на темы вновь прочитанных отрывков из библиотечных книг, но безуспешно. Однажды Володя стоял в притворе храма, занятый своими мыслями, и увидел Андрея как бы со стороны, словно чужого человека. Этот человек был исхудавший, потерянный. Он повернул лицо к Володе – в усталом взгляде читалось отчаянье.

А потом… Потом прошёл слух, что с тихоней Андрюхой случилось что-то страшное. Он был вынужден покинуть монастырь. И кажется, навсегда. Жаль.

12. Возвращение

Не выдержал и сам Володя… Наверное, это было похоже на бегство. В миру он пробыл недолго. Там он записал себе в дневник:

«Бывают слова, как молодое вино для причастия: не упусти момент – скиснет, будет уксус! А изольёшь вовремя из бочки большой в бутыль красивую да запечатаешь – и в храм нести не стыдно, молитвой назовутся слова.

А бывают не слова, а словЫ, они как семечки: грызть не перегрызть да плюй не переплюнешь, вроде и желудку приятно, и время как-то незаметно пролетает. Эти слова как дни без молитвы – шелушатся, на земле рассыпаны мусором, того и гляди в пяту вопьются».

Вот и жизнь такая там, в миру: желудку приятно и время пролетает.

Да, в миру он и исповедовался, и причащался, но каждый раз выходил из храма с ощущением незавершённости в чём-то главном. Понимал, что дело в нём самом, а не в храме или священниках, но ничего не мог поделать – не получалось там найти ни нового духовника, ни братьев по духу, ни мало-мальского послушания во славу Божью. А здесь, в монастыре, и исповедь была не конвейером быстроходящим, и движение он чувствовал – не стоит душа на месте, очищается от мусора: по чуть-чуть, по микрокапельке, в беседах с духовником, с братьями-трудниками, в умиротворённости, в молитве непрестанной и в трудах во славу Божью. А ещё эти молебны утренние, у мощей преподобного. В свой первый приезд он был хилым доходягой, меркнущим огоньком в тени жизни, не верящим ни в себя, ни в людей, ни в страну. А сейчас… Приехал в монастырь – и где все те хвори, что мучают в миру?

Вот он чуть ли не бежит по дороге от остановки к обители, дошёл до развилки к Троицкой части – перекрестился, поклонился, а потом до киоска с выпечкой из монастырской пекарни.

– Здравствуй, Лена!

– О, вернулся? К нам на послушание?

– Ещё не знаю.

А потом к водосвятной часовне – испил святой воды, поклонился иконе, попросил преподобного молиться о своей душе, утишить в ней страсти.

И дальше. Вот встал перед главными воротами – поклонился, прошёл внутрь: «Слава Тебе, Боже наш!»

А потом направо и внутрь и трижды – земной поклон, а вслед – к иконе Богородицы на наружной стене соборного храма. И тоже трижды поклонился: «Пресвятая Богородице, помилуй нас». И повернулся к крестам на кладбище: «Упокой, Господи, всех почивших насельников и братьев обители сей, прости им вся согрешения вольная и невольная и даруй им Царствие Небесное!»

Пошёл дальше, перекрестился и поклонился трижды с молитвой перед массивными дверями собора и вошёл внутрь.

КАК ДОМА! Чего ж ты, дубина, сбежал отсюда три месяца назад?

* * *

Ещё длится благоухание и очарование вечерней службы… Володя прошёл тихо вправо к своим, трудникам, и стал возвращаться в себя настоящего, обретая вновь то радостное и чарующее ощущение причастности и единения с каждым стоящим в храме. А потом в радости вселенской подошёл к благочинному, получил благословение на трудничество, обнялся со старыми знакомыми с целованиями – трижды, познакомился в трудницкой с новичками, а наутро вновь – с ещё большей радостью и рвением – приступил к новым послушаниям. «Господи, слава Тебе! Слава Тебе! Слава Тебе!»

Благочинный определил его на послушание помощником в кафе. С семи утра (да хоть с двух ночи!) до поздней ночи. Послушник Виктор по прозвищу Хоттабыч научил: придя, первым делом включить мойку, наполнить водой два чана столитровых, что напротив мойки стоят, в один из них влить три колпачка жидкости для мойки посуды, потом сходить в подвал под монастырской трапезной за овощами и быстро почистить по ведру или два картошки и морковки, затем у келаря забрать все приправы и прочие ингредиенты для блюд. Потом завтракать с послушником Виктором, Богом данным начальником и учителем.

Виктор пьёт кофе молча, держит паузу, наконец Володя не выдерживает и задаёт вопрос:

– А вы давно здесь?

Так происходит возвращение и к монастырским беседам – такой важной задушевной части жизни за стенами обители. Позднее Владимир пытался вспомнить, о чём же они тогда подолгу говорили с послушником Виктором, ставшим впоследствии монахом Мелхиседеком, но не смог – осталось только общее ощущение мира и какой-то духовной полноты… Как жаль, что память не сохранила эти диалоги.

13. Во славу Божью

Из трудницкой Володю переселили в братский корпус, в келью, где уже проживали послушник Виктор и кулинарный гений Александр – личность незаурядная. Бывший большой начальник в ресторанном бизнесе, он, как оказалось, мог многому научить и в духовной жизни. Оба соседа Володи чем-то похожи друг на друга – борода до крестика на груди, взгляд несколько оценивающий, но добродушный и, как кажется, с хитрецой.

Нередко во время послушания в кафе Александр и Виктор спорили о рецептах блюд так горячо, что на этом жару можно было сварить кофе. Однако чаще всего последнее слово оставалось за Виктором. Чуть позже приходили помощницы из местных – Галина, Виктория, Наталья. И начиналось действо. Виктор, помолившись у икон, заводил видео с пением псалмов, а потом начинал носиться как коршун туда-сюда, давая указания, присматривая и следя за приготовлением блюд, согласно плану заезда паломников, и за работой нового работника, трудника Володи.

Ближе к 10-12 часам появлялись дорогие гости – группами и поодиночке, рассаживались в ожидании блюд, смотрели видео, тихо обменивались впечатлениями, некоторые подходили к стойке и задавали вопросы. Потом, после молитвы, вкусив блюда и отдохнув, часто и помногу благодарили Александра и тех, кто был причастен этому кулинарному чуду. Бывали и иностранцы, они тоже благодарили.

Трудник Володя спешно начинал собирать посуду после паломников в подносы, предварительно отсортировав их – стаканы, вилки, ложки, тарелки такие, тарелки сякие, тарелки красивые, тарелки обычные, чашки особенные из сервизов (не разбить! – это для особенных гостей) и чашки простые (для любимых паломников). Потом осторожно, чтобы не уронить, заносил подносы с горкой посуды в свой закуток у окна. Потом надевал резиновые рукавицы, стряхивал остатки и мусор с посуды и подносов в три пластиковые ведра: в первое – остатки супов и вторых блюд, во второе – остатки салатов, в третье – пакетики от заварки, салфетки и прочее. Потом погружал посуду в первый чан, полоскал во втором и расставлял особым образом на полках посудомоечной машины – так, чтобы струи воды могли омыть все части посуды. Нет-нет да и ссорился с матушками-работницами, которые всё норовили понукать им и строить, как школяра. Потом понимал, что был неправ, и извинялся, а затем опять нет-нет да и ссорился, но всё меньше и меньше. Молитвенная атмосфера в трапезной, псалмы, близость святых мест – здесь будто сам преподобный помогал в послушаниях и работе.

Первые дни с непривычки для Володи были трудными, потом свыкся. Где-то он прочитал, что работать надо так, как будто делаешь всё для Бога. Так он и старался: в непрерывной Иисусовой молитве, со тщанием и по возможности быстро.

14. Дома

Как-то раз рано утром Володя вышел прогуляться за монастырскими стенами, и ноги сами привели его к лесу за озером. Это был тот самый лес, в котором он чуть не заблудился в первые дни пребывания в обители. Владимир острожно вступил под его своды…

Благоухающий запахами летней хвои, он обступил Володю высокими тенями и будто медленно стал сжимать сознание и тело его в невидимое кольцо. Воздух густел с каждым шагом вперёд, ветви дробили лучи солнца и рассыпали брызги их по высокой июньской траве слезами утренней росы. Тропа, поначалу прямая, стала двоиться, потом троиться, потом увела его в чащу и исчезла.

Ни звука, только шёпот и дыхание – его, Володи, как в ожидании какого-то чуда…

Оно опять повторилось, то ощущение невероятной полноты и влюблённости в каждый атом этой реальности, где всё-всё-всё: каждая вещь, каждая душа, каждый день и миг, – вдруг обрели смысл. ЭТО повторилось.

Не было мыслей. Не было ни страха, ни мечтаний, ни эмоций – просто созерцание и необыкновенно радостное чувство со-причастности всему. Он был и мал и велик одновременно – в этот миг. В нём слились и точка, и бесконечность, он будто обрёл бесконечное число измерений.

Поразили листья на деревьях: Володя никогда не замечал, что они настолько красивые! Листья как листья: весной – зелёные, осенью – в грязь, весной – перегной! Но сейчас! Он будто рос вместе с ними, наполнялся соками, по микрокапелькам раскрываясь навстречу теплу утреннего летнего солнца. Прожилки его души набирали силу, форма обретала узор и законченность. Молитва будто сорвала с головы его какую-то ненужную защиту, пелену неправды, она будто прибавила его зрению новое качество – он видел Божий мир!

Володя, читая вслух молитвы, шёл под высокими деревьями туда, где за лесом, за гладью озера, словно из глубины вод, вырастал китеж-град – зелёные купола церквей его родной обители, над которыми на вершине колокольни распростёрся на весь мир крест Христов. Да, это был его Дом. Там его ждали.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска