Двинской ветер

Шум набегающих на берег волн можно слушать часами. Но холодный ветер всё сильнее… Закинув в свой командировочный портфель диктофон, я продолжаю путь по набережной Северной Двины в Архангельске. Распахнув настежь своё сердце воздушной стихии, под крики чаек иду, любуясь судами на речном просторе и старым городом, который со стороны реки открывался во всей красе… Гостиный двор – уникальный памятник русской каменной архитектуры XVII века. Памятник Петру Первому – история Архангельска началась с основания им корабельной верфи на острове Соломбала… Именно Пётр указал место строительства Троицкого кафедрального собора, утраченного в пожаре революции, – на его фундаменте сейчас стоит здание драмтеатра им. Ломоносова. Ещё дальше по набережной – новый, уже почти восстановленный Михайло-Архангельский кафедральный собор. Возле здания Северного (Арк­тического) федерального университета, к которому я направляюсь, стоит на пьедестале Ломоносов в античной тоге – знаменитый, первый в России памятник работы Мартоса. Сегодня он для меня как символ – в университете назначена встреча с заведующей кафедрой литературы САФУ Мариной Юрьевной Елеповой, и разговор пойдёт как раз о Ломоносове. Недавно, в рамках Дней славянской письменности, Мария Юрьевна, доктор филологических наук, автор монографии «Российское солнце на восходе. Ломоносов и его мир», выступила с докладом о великом учёном, ставшем, по отзывам, событием для столицы Поморья…

Марина Юрьевна Елепова

От Архангельска до Оптиной

Марина Юрьевна встретила меня, несмотря на усталость и хроническое недосыпание, приветливо, тут же вспомнила добрым словом о. Трифона (Плотникова) – духовного наставника газеты «Вера», прежнего настоятеля Антониево-Сийского монастыря, а ныне – архимандрита на Кубани, организатора Иоанновских образовательных чтений в Архангельске: благодаря им она познакомилась в своё время со многими видными церковными деятелями – игуменом Анатолием Берестовым, священником Даниилом Сысоевым, миссионером Андреем Кураевым…

Интерес к вере, пониманию Божьего предназначения человека у Марины Юрьевны не случаен: ещё когда религия была под запретом, она молилась тайно. Запомнила ощущение маленького чуда, которое дарила молитва перед экзаменами. Марина была примерной ученицей, занималась много и к экзаменам приходила всегда вооружённая до зубов теоремами, правилами русской орфографии и пунктуации, но каждый раз, получив заслуженную пятёрку, невольно застывала от удивления: «Надо же, сдала, не вылетела со свистом!»

Впервые наша героиня открыто исповедалась и причастилась уже в Санкт-Петербурге, будучи аспиранткой Пединститута. Мама сказала ей тогда: «Теперь не бойся…» Это был конец 80-х, оттепельные настроения были уже сильны. Тогда же у молодой аспирантки появилась возможность читать духовную литературу: жития святых, труды отцов Церкви. Мучительно пытаясь разгадать тайну бытия, она впервые поехала в Оптину пустынь, которая стала для неё, как и для русских писателей XIX века, оазисом любви в лукавом и преступном мире. Взяв благословение на поездку у архимандрита Кирилла, духовника Троице-Сергиевой лавры, приехала в Калугу, оттуда до Козельска намеревалась добраться на рейсовом автобусе, но все билеты оказались раскуплены. Не пешком же топать 70 с лишним километров? «Бесславный конец, возвращаюсь», – несколько раз повторила про себя Марина Юрьевна. И ещё какой-то голос внутри всё шептал: «Не езди, не езди…» Пытаясь преодолеть это искушение, стала молиться. И тут к ней подошла незнакомая женщина: «В Оптину? Поехали!» Подошли к автобусу как ни в чём не бывало, договорились с водителем и стоя прекрасно доехали до Козельска, коротая дорогу разговорами.

В ту пору Марина Юрьевна писала диссертацию, связанную с проблемами русского демонизма. Её попутчица заинтересовалась темой: «Вы знаете, а я бесноватая…» А Марине Юрьевне ещё не доводилось встречать бесноватых, поэтому испугалась: «Боже мой! Возьмёт сейчас топор… И суд её оправдает, бесноватая же». Но ничего страшного, к счастью, не произошло. Женщина поведала ей в пути свою историю. Она была яростной атеисткой, так же воспитывала своего сына. И вся жизнь у неё была какая-то неустроенная и злополучная: замуж не вышла, сын рос без отца, работая почтальоном, с утра до вечера таскала тяжёлые сумки с газетами, получая за это копейки… Когда наступили перестроечные времена, её родной город наводнили маги и экстрасенсы, и она решила подлечиться, но после «энергетического контакта» с целителями почувствовала неладное. Возможно, экстрасенсы, «выходя из её ауры, забыли закрыть дверь», в которую тут же ворвался непонятный хор голосов. Голоса визжали и выкрикивали всякие непотребства… Бедную женщину поместили в психиатрическую клинику, пичкали таблетками, которыми она тайком от врачей «кормила» щели в полу. Ей становилось всё хуже. Жизнь превратилась в ад. Вот тогда и стала ходить в церковь, ездила в Троице-Сергиеву лавру, спрашивала архимандрита Наума: «Что делать?» «Но ты же не веришь, – отвечал он. – Надо веру обрести…» И она стала просвещаться: погрузилась в святоотеческую литературу, начала читать молитвы и каноны. Однажды монах дал ей переписать акафист Архистратигу Михаилу. И пока она занималась этим, хор бесовских голосов, терзавший её душу, утих. И наступила тишина. В результате духовных трудов она почти исцелилась. «Остался только один голосок – слабенький, прерывистый», – сказала Марине Юрьевне попутчица, когда они подъезжали к Оптиной…

В монастыре Марина Юрьевна причастилась. Исповедь принимал согбенный старец Илий. Учёная дама говорила долго, передохнув, тут же спрашивала: «Разрешите, батюшка, я ещё скажу?» – и продолжала дальше плести сложные узоры своих былых прегрешений, вольных и невольных, пока старец не остановил её. Отпустив грехи, тут же ушёл, а вместо него явился другой священник – молодой, белозубый и суровый… В следующий раз Марина Юрьевна попала в Оптину в 90-е годы. Пришло приглашение из Калуги на конференцию, посвящённую братьям Киреевским – лидерам славянофильства. Оба брата, Иван и Пётр, похоронены в Оптинском некрополе. После конференции была экскурсия по монастырю, и их пустили тогда в скромный монашеский скит преподобного Амвросия, разрешили посидеть на его кровати…

Эти две поездки в Оптину имели во многом промыслительный характер. Так сложилось, что Марина Юрьевна потом много лет читала студентам в университете курс лекций о влиянии оптинских старцев – учителей духовной жизни – на классиков русской литературы: в разное время монастырь посещали В. А. Жуковский, Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский.

Первое погружение

XIX век подарил миру выдающихся писателей, музыкантов, художников, учёных… По этой теме Марина Юрьевна писала обе свои диссертации. Меньше интересовала её предшествующая эпоха – время стрелецких бунтов и дворцовых переворотов. Поэтому профессор Елепова была удивлена, когда к 300-летию М. В. Ломоносова одно солидное издание предложило ей написать статью о великом учёном и просветителе. Погрузившись в мир Ломоносова, Марина Юрьевна поразилась тому, сколько есть клеветнических измышлений о великом русском учёном не только в популярных, но и в научных изданиях.

– Он там и кляузник, и пьяница, и дебошир… Совершенно превратное представление о нашем великом земляке, – искренне негодует моя собеседница. – Да, Ломоносов был натурой прямой. Представить его заискивающим невозможно – ну не умел он притворяться! Влезть в драку мог – это правда. Когда один из соседей стал делать гадости жене, разъярённый Ломоносов ворвался в квартиру того и учинил разгром. Он даже под арестом был несколько месяцев за скандал в академии, когда обличал немцев за невежество и казнокрадство… Но, как учат старцы, «опасайся самого смиренного с виду – кто норовит первым угодить тебе по мелочи и говорит ласковые слова, он первый предаст тебя. Доверяй тому, кто прост с тобой и говорит правду, какая бы она ни была…»

– Изучая труды учёного и публикации о нём, я поняла, что он был живой человек, а главное – человек живой веры, – говорит Марина Юрьевна. – В советское время о Михаиле Васильевиче писали, что он материалист, в лучшем случае деист. При этом как-то забывалось, что ещё в детстве он был чтецом в церкви, рассказывал жития святых старикам, которые плохо слышали… И Михаил Васильевич остался верен тем основам, что были в нём заложены с детства. Один из биографов Ломоносова – М. И. Верёвкин, собиравший о нём сведения по живым следам, – пишет, что когда юноша, деревенский мальчик, прибыл в Москву, то в большом смятении первую ночь провёл с обозом в рыбном ряду. Плача, стал молиться Богу, чтобы Он всё управил. Без гроша в кармане, но со страстной тягой к знаниям – кому он нужен был в большом городе? Врата учёности как открыть? И Господь услышал тогда его молитвы, послал человека, который приютил юношу. Ломоносов, кстати, хорошо знал Священное Писание, свято­отеческие творения. В XVIII веке так разбираться в этом могли только представители духовенства. А ведь он не был таковым, хотя семья была верующей и в ней соблюдались традиции благочестия. Ломоносов мог бы стать, думаю, пламенным священником… Ему потом предлагали пойти по духовной линии, но увы, крестьянским детям путь в священники был закрыт.

О церковных постах и демографической катастрофе

Какие идеи Ломоносова, на взгляд Марины Юрьевны Елеповой, оказались современными? Взять, например, его размышления по поводу церковных постов. В письме к своему покровителю Ивану Шувалову учёный пишет: «На масленице, готовясь к воздержанию Великого поста, по всей России множество людей так заговляются, что и говеть времени не остаётся. Мёртвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны показывают то ясно. Разговенье тому же подобно. Да и дивиться не для чего. Кроме невоздержания в заговенные дни питием и пищею, стараются многие на весь Великий пост удовольствоваться плотским смешением законно и беззаконно и так себя до Чистого Понедельника изнуряют, что здоровья своего никою мерою починить не могут, употребляя грубые постные пищи, что и здоровому желудку тягостны». И далее он заключает, что Господа надо любить «сердцем, а не кишками…» Разве это не современно?

Удивительно, насколько круг проблем, поднимаемых Ломоносовым, совпадает и с тем, о чём говорят сегодня российские демографы. В письме-трактате «О сохранении и размножении российского народа» учёный муж без церемоний критикует обычаи, снижающие «плодородие родящих», бичует невежество, «суеверия и грубое упрямство», приводящие к высокой смертности, не забывает о миграции и эмиграции, когда «с пограничных мест уходят люди в чужие государства, и тем лишается подданных Российская корона…».

Говорит Ломоносов и о том, что государство богато не полезными ископаемыми, а людьми, которые его населяют.

– Он выступает на эту тему подобно проповеднику на амвоне, – говорит Марина Юрьевна. – Переживает, что России грозит демографическая катастрофа. А нетерпение сердца у него было, он хотел всё скорее-скорее и всякие меры напридумывал. Предлагал, например, второбрачие для священников. Обновленчество 20-х годов показало, что это не тот путь. Ломоносов не мог предполагать такого обмирщения Церкви, такого падения и таких соблазнов, которые мы имеем в современном мире… Во всём проявляется его живая вера, хотя он многим кажется грубоватым. Надо понимать, что за этим стояло – за этой грубостью…

«Война с немцами», или Русская история по немецкой кальке

А за грубостью стояло порой понятное желание защитить правду от все­властных в то время в науке немцев. «Надо было защищать русскую историю от Готлиба Зигфрида Байера, Герхарда Миллера и Августа Людвига Шлёцера, которые заложили, как бомбу, свои лжеидеи в нашу историческую науку!» – горячо говорит Марина Юрьевна. Речь идёт о так называемых идеях норманизма, теории, в соответствии с которой норманны, то есть викинги из Скандинавии, были основателями русского государства. Русской историографии была навязана идея норманского происхождения государственной власти.

– Если учесть, – говорит профессор Елепова, – что Байер вовсе не знал русского языка (не хватало ещё изучать язык варваров!), а Миллер, с его задатками библиотекаря и архивариуса, знал язык едва-едва… Им ли было составлять концепцию российской истории? Немцы-историки опирались в своих рассуждениях на идеи шведа Рудбека, который заявлял, например, что легендарная Атлантида – это и есть Швеция, исток всей европейской культуры…

Ломоносов раскритиковал в пух и прах псевдонаучные методы норманистов. Он доказывал, что варяжская Русь – славянского происхождения и Рюрики были из родственного нам племени. О славянском происхождении Рюрика убедительно свидетельствует и современная наука».

Сражение за Ломоносова

– Ломоносов необъятен – что ни возьми, – уверена Марина Юрьевна. – У него есть даже «Примечания об обязанностях духовенства», в которых он обличает невежество среди священства. В XVIII веке были образованнейшие иерархи – такие как, например, епископ, духовный писатель и педагог Дмитрий Ростовский, но попадались батюшки, которые не читали Священное Писание… Очень переживал по этому поводу Ломоносов. Развитие журналистики, экономики, сельского хозяйства, науки – чего ни коснись! – везде чувствуется его влияние. Ломоносов в этом смысле универсален. И если бы такой человек жил в Европе, ему бы там памятники везде ставили, прославляли и чтили. А у нас же до сих пор нет-нет да и обольют грязью. Вот поэтому я решила встать на защиту Ломоносова. Шлёцер, уехав в Германию, писал про Ломоносова, что он дикарь и варвар, посредственный стихотворец и учёный никакой. Российского историка В. Н. Татищева, автора первого капитального труда по русской истории, Шлёцер тоже опорочил. По-видимому, это была такая традиция – вернувшись в Германию, отзываться о русских как о варварах. До сих пор у нас можно встретить ссылки на Шлёцера как на серьёзного учёного. Кроме того, он, вероятно, был человеком психически нездоровым: в своих мемуарах всерьёз утверждает, что Миллер и Ломоносов хотели его убить. Вот с такими людьми приходилось Ломоносову сражаться…

А сегодня нам приходится сражаться за Ломоносова. Сегодня «доброжелатели» активно распускают в Интернете байку про Ломоносова, будто тот является… незаконнорождённым сыном Петра Первого. Мать Михаила Васильевича Елена Ивановна (урождённая Сивкова), дочь дьякона, была смиренная и кроткая – время-то было патриархальное, а её представляют как девку, которую «подложили» Петру Первому. Даже впутали в это старообрядцев – дескать, сделали это староверы сознательно: если у него родится внебрачный сын от староверки, то Пётр будет милостив к старообрядцам. Такие байки можно придумывать сотнями. В основе подобного рода измышлений – неверие в то, что гений может родиться в обычной крестьянской семье, далеко от столицы. Но много ли гениев было среди царей? От голубой крови выдающийся ум не зависит…

Был ли Ломоносов против Церкви?

– В советское время Ломоносова называли антиклерикалом, – говорит Марина Юрьевна. – В частности, из-за знаменитого «Гимна бороде», в котором содержались смелые высказывания в адрес иерархов Церкви. Михаил Васильевич с величайшим благоговением и пиететом отзывался о настоящих подвижниках благочестия. Таких отцов Церкви, как Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, учёный глубоко чтил. Вообще явление антиклерикализма совершенно не русское. Это мода, существовавшая уже во времена Ломоносова и пришедшая с Запада. Но учёный критиковал не православие, а современников, которые не отвечали его высоте. Не они ли, члены Синода, поддержали Екатерину Вторую в реформах по секуляризации церковных земель и разрушении монастырского уклада? Митрополит Арсений (Мацеевич), прославленный Русской Церковью в 2000 году как священномученик, единственный, кто осмелился тогда выступить в защиту монашества, за что был лишён сана, сослан и замучен в тюрьме. По результатам реформ Екатерины было упразднено три четверти русских монастырей. Именно про бородатых, но скудоумных и хищных церковных сановников с иронией пишет Ломоносов:

О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий
невозможных,
О завеса мнений ложных!
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?

Автора хотели судить за это, а «Гимн бороде» сжечь под виселицей. Времена были суровые… Но если задуматься, то не является ли критика Ломоносова призывом к очищению веры? Вместо Златоустов он видел обскурантов, которые ненавидят просвещение и препятствуют наукам. На Западе этот конфликт идей Просвещения чаще всего приводил к атеизму, религиозному скептицизму, борьбе с Церковью. Поэтому подобные произведения Ломоносова в советское время подавались как следствие безбожия великого учёного. Между тем он был глубоко верующим человеком и даже апологетом православия! Для него были святы основы веры, он и не думал посягать на них, но жаждал первохристианского отношения к ней. Вместо этого видел совершенно другое – людей, которых интересовало только соблюдение политесов…

Большое видится на расстоянии

Своё пламенное интервью Марина Юрьевна закончила, как опытный педагог и лектор, закреплением всего сказанного:

– Трудно представить, как один человек успел так много сделать в области науки, литературы, искусства. Ломоносов словно был опалён нестерпимой жаждой знаний, которая не давала ему покоя, и он страстно пытался утолить её. Без преувеличения можно сказать, что во всех начинаниях двигала им любовь к Отечеству. Мало кто сегодня помнит, что Михаил Васильевич возродил утраченное древнерусское искусство мозаики: в результате сложнейших опытов открыл секрет изготовления смальты различных оттенков – пурпурных, зелёных, бирюзовых. Ломоносов мечтал украсить мозаичными панно столичные здания – они же не выцветают, сияют на солнце, а в храме мерцают при свете свечей – красота неописуемая!.. В то время как академик Миллер утверждал, что покоритель Сибири Ермак – не кто иной, как разбойник с большой дороги, Ломоносов называл Ермака национальным героем и просил «не приписывать ему впредь разбойничества». Миллер и мореплавание по Северному Ледовитому океану считал излишним для России, а наш учёный-энциклопедист, много размышлявший о Северном морском пути, говорил: «Российское могущество будет прирастать Сибирью». Кто из них оказался дальновиднее?..

Памятник Ломоносову возле университета в Архангельске

Михаил Васильевич настолько опережал своё время, что с веками масштаб его личности становится всё более очевиден, и XXI век только начинает открывать нам истинного Ломоносова. Когда-то русский поэт Сергей Есенин, сравнивая Россию в эпоху перемен с кораблём во время сильной морской качки, говорил, что «большое видится на расстояньи». Вот и сейчас, когда «качка» улеглась, самое время выбраться из трюма и глянуть по-новому на великого Ломоносова.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска