Поезд продолжал мчать нас на север, на родину святого праведного Иоанна Кронштадтского. Мне место досталось на боковушке, а напротив в купе коротают время трое священников – Александр (очерк о нём «Сибирская застава» публиковали в № 745 «Веры», декабрь 2015 г.), Алексий и Андрей. Четвёртый попутчик постоянно отсутствует. Ну, дело молодое – он школьник, не усидеть на месте: ходит где-то по вагонам, общается с новыми друзьями. Забежал, переоделся в подрясник и снова исчез.

– Ваш сын иподиакон? – спрашиваю священника Андрея Симору. – Вижу, в подряснике ходит.

– Саша-то? Так он подрясник сызмальства надел, – отвечает отец парнишки. – Два годика ему было, когда на литургии за малышом не уследили и он в алтарь зашёл. Встал и стоит. А служба архиерейская была. Заметил владыка Софроний нежданного алтарника и распорядился: «К следующему разу подрясник ему сшейте». Ну мы и сшили. Когда владыка снова приехал в наш храм, то прямо на службе благословил Саше подрясник. Так в два с половиной года он и надел священническое облачение. А года три назад владыка Софроний благословил ему орарь, чтобы он мог иподьяконствовать. Но владыку сопровождать и помогать ему Саше удаётся редко, поскольку он школу заканчивает – учёба напряжённая. Да и живём мы не в самом Кемерово, где архиерейская кафедра.

– Где живёте?

– В городе Берёзовский, в 27 километрах от Кемерово.

– А что… Иоанн Кронштадтский и там бывал? – этак нейтрально спрашиваю священника, готовый к утвердительному ответу. Я уже перестал удивляться. Кого ни спросишь – сибиряка, волгаря, прибалта, – у всех на их малой родине Батюшка побывал.

Отец Андрей поднял брови:

– Как же он мог у нас побывать? Берёзовский основан в 1965 году. Это такой индустриальный центр, появившийся над залежами угля, – три шахты действуют прямо в городе. Ещё базальт добывают, из которого делают супертонкое волокно и базальтовую вату.

– Понятно, шахтёрский город. А почему Берёзовским назвали?

– Так он же в тайге стоит, лес между домами растёт. Мы зимой на лыжах по улицам катаемся.

Присматриваюсь: шутит, что ли, священник? Нет, серьёзно говорит.

В вагоне-храме миссионерского поезда. Отец Андрей Симора – второй слева

– И что же, никакой связи с прошлым у вас нет? Ну Иоанн Кронштадтский до вас не доехал, так, может, остались какие-то другие церковные предания? – спрашиваю разочарованно.

– Преданий нет, только современный пролетарский фольклор. Например, про горного мастера Шубина, который спасал заваленных в шахте проходчиков: сам погиб и никого не спас, и теперь якобы видят его привидение, он свистом уснувших проходчиков будит. Всякое рассказывают и про «Башню слёз» – водонапорную башню на территории горбольницы, с которой девушка спрыгнула… Ну, призраки, привидения – вот и весь фольклор. От прошлого же остались только названия. У северной оконечности города протекает река Божья, а если ехать в сторону старинного Мариинского тракта, то попадёшь в Сатанинский лог. Там до революции пропадали старатели-золото-

искатели. Раньше-то в наших местах деревеньки были и люди православные жили. Но индустриализация всё вытеснила.

– Тогда чем же связаны Иоанн Кронштадтский и ваш Берёзовский? Ведь не зря же вы в Суру едете на праздник Батюшки?

– Да всё просто. Построили мы храм (на фото на стр. 15. – М. С.), и владыка освятил его в честь Батюшки.

Священник задумался, вспоминая:

– А у меня связь какая… В детстве среди икон в нашем доме был портрет Иоанна Кронштадтского. Старинный, с личной подписью самого Батюшки. Как он попал в нашу семью, отец нам, детям, не говорил. Напротив, предупреждал, чтобы мы языком не болтали об этом. В советское время память о Всероссийском Батюшке преследовалась. Да и таких портретов на Западной Украине я больше ни у кого не видел.

– А вы с Украины?

– С Почаева. Отец мой, протоиерей Пётр Симора, был там настоятелем приходской церкви.

– Никольской? – вспоминаю паломничество в Почаев и прогулку по городку, на краю которого при кладбище видел храм с огромными куполами из листовой жести.

– Нет, Никольской тогда ещё не было. И вообще храмы в советское время там не действовали, только в Лавре. Отец служил в двух километрах от городка, в деревне Лосятино. Но людей крестил, причащал, тайно венчал и в самом Почаеве, в нашем частном доме, хотя это было делом подсудным. У нас дома отец устроил специальную комнату для совершения треб.

– Здравствует он?

– В этом году умер, в феврале. Когда вышёл за штат, то до конца дней молился в Лавре вместе с монахами. И служил, как мог: частички вынимал, записки вычитывал, панихидки совершал. Исповедовал людей почти до последних своих дней. Ну и мы, дети, при нём были. Нас четверо – старшая сестра и три брата. Сестра сейчас тоже в Кемеровской области, замужем за священником. А братья мои младшие – один в Челябинской области, другой в Киеве. Все мы священники. Другой судьбы и не представляли, хотя в школе крестик запрещали носить и в храм ходить.

– Это в Почаеве было?

– Да, школу я там заканчивал. Лавра – святое место, поэтому в нашей школе была сильная установка на атеизм. Но ничего они не добились. Все каникулы мы фактически жили в Лавре с такими же парнишками, пономарили и помогали монахам на послушаниях – в просфорной, трапезной, иконной лавке.

– А у меня от Лавры осталось такое впечатление, что она как бы вне Украины, – делюсь со священником. – Будто она вселенская такая – столько паломников со всего света.

– Да, во всем мире её знают. Я ещё младшеклассником был и помогал монаху, который сортировал почту, приходившую в Лавру. И ярко запомнились экзотические, красивые марки на конвертах – из самых разных стран. А когда началась «перестройка», то иностранцы сами стали приезжать, и мы проводили для них экскурсии по монастырю, потому что монахов на всех не хватало. По-английски я не говорил, но в группе обязательно находился потомок русских эмигрантов, который переводил мои слова.

– Вы им по-русски или по-украински рассказывали?

– Раньше на это мало обращали внимания, поскольку оба языка меньше различались, чем сейчас. Лично мне всегда было проще говорить по-русски. Позже, когда стал учиться в Киевской семинарии, понял, в чём дело. Суть в том, что церковнославянский, который я с детства знаю, с русским более схож, чем с украинским. Современный русский – это литературный язык, а литература ведь выросла из церковнославянских текстов. Украинский же остался народным наречием, что, конечно, имеет свои плюсы. Например, в песенной культуре. Но сейчас украинский язык очень изменился, в нём стало больше полонизмов и других заимствованных слов, появились какие-то искусственно придуманные слова, призванные заменить общую с русскими лексику. Так что прежний украинский язык русскому человеку проще понять, чем нынешнюю мову.

По поезду несли икону. Дошла очередь до нашего купе.

– А в Кемерово как попали?

– Женился на кемеровчанке. Её предки родом с Почаева, и она часто приезжала к родственникам.

Священник умолк, давая понять, что про личную жизнь рассказывать не станет. Помолчали. Спрашиваю напрямую:

– И всё же Иоанн Кронштадтский как-то повлиял на вашу жизнь? Может, чудеса какие были?

Отец Андрей удивлённо на меня воззрился:

– Что значит «повлиял»? Его только помощью и живу. Видели бы вы, как мы храм в честь него строили. В начале 2000-х годов определили нам место, стали мы фундамент копать – а там сплошь скала. Что делать? Не успел я отчаяться, как с угольного разреза звонят: «У вас проблемы?» На армейском трейлере, на котором танки возят, доставили нам огромный карьерный экскаватор, с его помощью и раздолбили скалу на два метра в глубину. И дальше так повелось. В течение летних месяцев строим мы храм, а к осени стройматериалы и деньги заканчиваются. Всю зиму ищем средства на следующий год и не находим. Наступает Великий пост, уже лето приближается, а нам материалы не на что купить. Начинаем молиться всем приходом, просить у Батюшки заступничества… И аккурат к Пасхе вдруг собиралась

необходимая сумма.

Каждый год так было, только одно лето мы пропустили. А когда дело пошло к завершению, заказали мы резной иконостас у местных мастеров – такой непрофессиональный, самодельный, можно сказать. Договорились о цене. И вот на праздник Пасхи звонит телефон, один хороший человек говорит: «Отец Андрей, мы вам хотим подарить иконостас». Отвечаю: «Так мы уже его заказали и треть суммы проплатили». Он: «Отказывайтесь». Вскоре приехали мастера из Курска и всё измерили. Спустя время нам привезли в дар хороший, красивый иконостас, причём вместе с иконами – золочёными, написанными в стиле Рублёва.

– А что было с заказанным иконостасом?

– Мы его немножко упростили, уменьшили и подарили в сельский храм. Один дар породил другой дар. Так что чудеса от Батюшки были, конечно. Но такие практичные. Он ведь и сам известен как человек практичный, реалистичный, а не экзальтированный вроде Франциска Ассизского. Что не мешало Батюшке оставаться великим чудотворцем.

Знаете, я тут недавно телепередачу видел о том, что наукой объясняются многие ветхозаветные чудеса – переход посуху через море, манна небесная и так далее. Точно так же и наши чудеса. Понятно, что ангел не придёт видимым образом. Чудеса – они складываются из повседневных совпадений, когда видишь, что события направляются Свыше. При этом всё происходящее материально, рукой пощупать можно.

Разговор наш перетёк в другое русло, стали говорить о науке и христианстве (мой конёк), и больше расспрашивать о. Андрея я не стал. А поезд мчал нас дальше и дальше…

* * *

Саша (слева) иподьяконствует, помогая митрополиту Барнаульскому и Алтайскому Сергию

На одной из станций все вышли на перрон. Десятки священников в полном богослужебном облачении выстроились на привокзальной площади, их окружили другие пассажиры миссионерского поезда и местные православные, и всё это оцепили люди в форме. Оттуда, с площади, доносится стройное пение: «Православныя веры поборниче, земли Российския печальниче, пастырем правило и образе верным…» Святого праведного Иоанна Кронштадтского славят. Проникнув сквозь полицейское оцепление, пробираюсь через человеческую стену, потрясая своим фотоаппаратом: «Я пресса!» Наконец выныриваю в передний ряд…

Посреди свободного пятачка перед аналоем стоит глава нашего поезда митрополит Барнаульский и Алтайский Сергий, а рядом с ним… Саша. В подряснике. Так вот он где всё время пропадал! Не с друзьями общался, а владыке сослужил в походной церкви.

«Сего ради восхваляем тя, яко молитвенника о душах наших!» – возглашает Саша вместе с походным хором, и я вдруг понимаю, чем шахтёрский таёжный Берёзовский напрямую, вживую, так сказать, связан с Иоанном Кронштадтским. И зачем это я отца Андрея пытал?

Этот юноша вырос в храме Батюшки, с двухлетнего возраста носит священническое облачение, сшитое там же. И сейчас славит Батюшку, в пути на его родину. Сашина жизнь, как и жизнь других молодых прихожан берёзовского храма, только ещё в начале пути, на котором будет сопровождать их небесный покровитель, Всероссийский пастырь.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска