Церковь Рождества Иоанна Предтечи. Маленький храм в готическом стиле, построенный при императоре Павле для солдат-инвалидов. Здесь Кутузов молился перед тем, как отправиться на войну с Наполеоном, сюда заезжал Пушкин перед дуэлью, и в этом храме крестили его детей. С 1937 по 1990 годы церковь была закрыта, но разрушить её не решились – исторический памятник. Я несколько лет был прихожанином этого петербургского храма. Долгие службы, дружный приход, прекрасное византийское пение. У нас был, как мне кажется, лучший хор в городе. В Пасху все прихожане целовались – старая питерская традиция, которую я не встречал в других епархиях.

* * *

Нового настоятеля храма, отца Вадима Буренина, я не знал, лишь много лет спустя – прошлой весной – решился, наконец, восполнить этот пробел. Надо сказать, что о приходе на Каменном острове наша газета уже писала («Непреложные свидетельства», № 549, октябрь 2007 г. и «Что интересно читателю», № 671, ноябрь 2012 г.), но там мало говорилось о самом батюшке. Было начало июня, а пишу я об этой встрече только сейчас – в середине зимы: все материалы после командировки одновременно выдать в газету невозможно – одни пишешь, другие ждут своего часа.

Итак, начало июня. Отец Вадим обрадовался, когда я спросил, как он отпраздновал семидесятый День Победы. Оказалось, на Святой Земле. – Там много наших соотечественников, ветеранов войны, – сказал он, – некоторые приезжают на 9 Мая в Россию, в Петербург. Но и в Израиле этот день особый, все гуляют, торжествуют, много людей на улице. Я всегда совершаю 9 мая панихиду, и было радостно, что на сей раз смог сделать это в тех местах, где Спаситель одержал Победу над смертью, что мог помянуть там людей, без которых мы бы с вами не сидели сегодня здесь – на Каменном острове.

– Среди ветеранов на Святой Земле есть православные?

– Есть разные люди: и православные, и неправославные, с кем мне довелось повстречаться в праздник, для кого память о войне священна. Они ощущают связь с Россией, это для них очень важно. И не только ветераны, но их дети и внуки, которые чувствуют сопричастность тому, что делали их дедушки и бабушки. Нас объединяет радость. Если говорить о ветеранах, то о войне они рассказывать не любят, и я к этому давно привык. Мои родственники тоже не любили вспоминать о войне, о фронте, о блокаде. «Не дай Бог вам это пережить», – вот о чём они обычно говорили. Каждую крупицу воспоминаний приходилось просто вытягивать.

Один мой дедушка, Алексей Николаевич Буренин, был солистом Малого театра оперы и балета. Его агитвзвод входил в состав 55-й армии, ставшей потом 67-й. Она воевала на Невском пятачке, быть может, самом трудном участке обороны Ленинграда. Дед воевал не с оружием в руках, а участвовал в концертах, но тыла на Пятачке просто не было. Плацдарм простреливался насквозь с трёх сторон из всех видов оружия. За годы войны дед принял участие более чем в трёх тысячах концертов на передовой, за что был награждён. Представить сложно! Находиться там было мучительно тяжело и смертельно опасно. Мне трудно представить, что пережил там дедушка. Он умер, когда я был ещё маленький, но о нём остались воспоминания. Например, как дед сажал меня на стул и исполнял передо мной песни, оперные арии. Он был очень светлым православным человеком, пел в хоре Преображенского собора.

Преображенский собор в Санкт-Петербурге

– Дедушка вообще ничего не рассказывал о войне?

– Рассказывал, как в декабре 43-го у них с бабушкой родился сын – мой отец. Это был подвиг. Представьте появление младенца в блокадном городе. К счастью, блокада уже подходила к концу. Благодаря тому, что дедушка не пил и не курил, можно было на папиросы и спиртное что-то выменять из еды. Бабушка работала бухгалтером в воинской части, получала сравнительно хороший паёк.

– У вас в семье было много верующих?

– Верующей была вся семья, до войны очень большая. Десятки моих родственников упокоились на Пискарёвском кладбище, погибнув от холода и голода. Бабушка старалась навещать родных и однажды, придя в квартиру, увидела, что вся семья уже мертва. Среди них маленький Лёвушка, его ей было особенно жалко. Когда я учился в школе, мне приходилось стоять на Писка-рёвском в почётном карауле. Потом, став священником, я возил туда детей из нашей воскресной школы. У многих там лежат родные, как и у меня. И хотя о войне у нас дома говорили нечасто, в памяти картины, о которых рассказывала бабушка: как ходили к Неве за водой, замачивали старый горчичный порошок, потом долго его вываривали и ели такой суп, как город всё время бомбили. Я спрашивал про людоедство, но бабушка говорила, что особо не видела, хотя однажды за ней кто-то увязался с явно недобрыми намерениями, но она успела забежать в дом.

– Как давно Буренины поселились в Петербурге?

– Судя по захоронениям, в XIX веке. У нас был один участок и дом на Чёрной речке, второй – на Выборгском шоссе, где сейчас метро «Озерки». Прежде там располагался наш большой Буренинский яблочный сад, который снабжал город. А в доме на Чёрной речке бывал в гостях праведный Иоанн Кронштадтский. Там батюшка держал когда-то на руках моего деда Алексия. Память святого Иоанна наша семья чтила все советские годы.

Хотя построенная им обитель была закрыта, мы всей семьёй ходили около неё помолиться – снаружи, у усыпальницы. И знаете, у нас никто в роду после революции в Ленинграде не был репрессирован, такая удивительная милость Божия, при этом все посещали храм, молились, были глубоко верующими людьми. Хотя вызывали, угрожали.

– В вашей семье сохранились предания?

– Моя бабушка жила на канале Грибоедова, помнит, как ходила в храм Спаса-наКрови ещё до его закрытия. И много лет мечтала, что там когда-нибудь снова совершится служба. Представьте её радость, когда это случилось.

– Бабушка во время блокады ходила в храм?

– Бабушка София ходила в церковь регулярно, всю свою жизнь. Мой дедушка, её отец Константин, был старостой одного из петербургских храмов. У нас все были верующие. И другой дедушка, по маме, меня просил, чтобы я не участвовал в советских праздниках, не ходил на демонстрации. Но никаких антисоветских разговоров не было.

– Отец Вадим, а пионером вы были?

– Да, был, хотя так получилось, что меня приняли без меня. Я тогда заболел, вдруг приходят полкласса меня навестить, сообщают: «Ой, мы тебя приняли в пионеры». Потом, когда поправился, принятие торжественно утвердили на Марсовом поле. Дул холодный сильный ветер, я вспоминал рассказ бабушки Софии, что здесь во время блокады стояли наши зенитные установки. Возникло чувство какой-то неестественности, искусственности происходящего.

– В школе знали, что вы из верующей семьи, сами верите в Бога?

– Я в школе говорил о Боге, цитировал Священное Писание. Мне угрожали, точнее, предупреждали, что я никогда не поступлю в высшее учебное заведение. Но никаких преследований не было. Тут нужно понимать, что это была центральная часть Петербурга, где верующих было очень много, а массовый атеизм отсутствовал. Я учился в 210-й школе на Невском проспекте, той самой, на которой можно увидеть табличку: «Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле». Говорил одноклассникам о Нагорной проповеди, кому-то объяснял, что перед контрольными можно попросить Бога о помощи, какие молитвы можно читать. Это не было каким-то дивом, у многих учеников нашей школы дома висели иконы. У нас, в коммуналке, тоже. И Священное Писание было, и молитвослов, по которому молилась наша семья. Окормлялась она в Преображенском соборе, там меня и крестили.

Сейчас, посещая прихожан, я с радостью обнаруживаю, что они росли, формировались в схожих условиях. Можно было услышать в советское время, что верующие – это такие тёмные существа, но между тем в Ленинграде в храме можно было увидеть образованнейших людей. Как и сейчас. Из тех, кто почил, вспоминаю академика Наталью Петровну Бехтереву. Мне посчастливилось с ней общаться. Оказалось, что она обладает богатым духовным опытом, которым щедро со мной поделилась. К нам на Каменный остров Наталья Петровна не раз приходила помолиться. Просила, чтобы мы открыли часовню в её Институте мозга, и мы эту часовню там обустроили, она действует по сей день. Бехтерева – выдающаяся личность, оставившая по себе самую светлую память.

Сейчас среди наших прихожан есть профессор СПбГУ Нина Александровна Любимова. Она известнейший специалист по фонетике, психолингвистике и продолжает преподавать, хотя ей уже за восемьдесят. Всю жизнь была верующей.

– После школы вы не сразу решили стать священником?

– Мы должны доверяться Богу – когда и к чему Он нас призовёт, только Ему и известно. Когда я был молодым, у меня и мыслей не появлялось, что стану священником. Закончив школу, решил поступать на исторический факультет, но постепенно начал понимать, в чём моё настоящее призвание. Это произошло благодаря общению с праведниками, например блаженной Любушкой в Сусанино и архимандритом Наумом в Троице-Сергиевой лавре.

– Можно об этом подробнее?

– Они учили, что главное – это служение Богу и людям. Скажем, блаженная Любушка постоянно говорила, что священнический путь является очень тяжёлым, нужно быть готовым к скорбям и испытаниям. Понятно, что говорила не просто так. А у отца Наума был такой настрой, что мне стоит принять монашество. Было два разных мнения, ведь у нас Церковь – святая соборная, бывают разные точки зрения. После беседы отца Наума с Любушкой (а тем летом старец приезжал в Сусанино) он благословил меня послушаться её и поступить в Санкт-Петербургскую семинарию. Затем я окончил и академию, защитил кан-дидатскую по богословию. С 96-го года служу настоятелем здесь, на Каменном острове. Вот уже двадцать лет. У нас прекрасный приход, что позволяет делать много хороших дел. Например, окормляем Дом ветеранов на Крестовском острове, Господь через нас даёт людям исповедаться и причаститься. То, что имеем церковный дом, – большое счастье. Его передали нам в 2000 году, в 2003-м мы его отреставрировали. Правда, иногда кажется, что ремонт никогда не прекращается.

– Насколько прихожане советского времени отличались от нынешних?

– Думаю, что отличия очень большие. В советское время активная общинная жизнь отсутствовала. Раньше приходили только на службу, потом, немножечко поговорив, расходились. Сейчас прихожане общаются очень активно и в храме, и по телефону, и в Интернете, ездят вместе в паломнические поездки, на приходах проводится много мероприятий. С другой стороны, в прежние времена уже само участие в службе нередко было подвигом. Я знал людей, которые отказывались от карьеры, соглашались на понижение в должности, лишь бы ходить в церковь. Я не слышал от них никакого ропота, наоборот, радовались, что сподобились немного пострадать. Были живы прихожане, заставшие и куда более жестокие времена, когда за веру сажали в лагеря. Ещё запомнилось вот какое обстоятельство. Прежде люди много читали Священное Писание, для них было очень важно.

– Сейчас не так?

– Нынешнее поколение, увы, читает меньше. Поэтому я стараюсь напоминать прихожанам о преподобном Серафиме Саровском, который за неделю прочитывал Новый Завет. Прошу, чтобы каждый день хоть немного читали.

– Как познакомились ваши родители?

– Мама была медработником. Папа как-то заболел, и на этой почве они познакомились. Мама родом из Твери, в Советском Союзе этот город Калинин назывался. Когда началась война, Господь сотворил чудо, без которого меня бы не было на этом свете. Мамин дом был рядом с почтой, которую стали бомбить. Но один из снарядов попал к нам. Сразу не взорвался, так что бабушка Анна успела схватить троих детей, вытащить их на улицу, и тогда раздался взрыв. Потом пришли немцы. Однажды бабушка снова оказалась на волосок от смерти: она категорически отказалась работать на немцев, и один из солдат в порыве гнева поставил её к стенке. Но не успел расстрелять – появился офицер и запретил. Семья мамы перенесла оккупацию без жилья, почти без еды, голодали не меньше, чем папина родня в Ленинграде. Но выжили. Я, думаю, благодаря вере.

– У ваших родных не было сложностей на работе в советское время, из-за того что они ходили в церковь?

– К тому, что они ходили в храм, на работе у них относились спокойно, ведь они были беспартийными. Особых претензий быть не могло. На первую и Страстную седмицы Великого поста мои бабушка и тётя брали отпуск, чтобы посещать службы, вся семья молилась, потом встречали торжественно Пасху. Мы с братом, конечно, посещали школу. Меня тоже иногда брали. Это одно из первых моих воспоминаний о церкви: очень много народа и очень хорошее пение. Хорошее пение сопровождало меня всё детство и в церкви, и в Малом театре оперы и балета, куда позже я приходил практиковаться на фортепиано, ведь дома инструмента не было.

– Кем были ваши мама и папа?

– Мама работала на «Скорой помощи», а папа инженером-конструктором. У него было много изобретений, которые имели отношение к оптическим приборам для подводных лодок. Каждое лето мы ездили в Севастополь, и я мальчиком бродил среди подводных лодок, а папа испытывал оптику. Для нас служба Отечеству, любовь к родине были совершенно естественным. Мама была для меня образцом нравственности, удивительным на фоне нынешних нравов. До встречи с моим отцом она ни с кем никогда не целовалась. Ждала, когда Господь дарует ей настоящую любовь.

Меня она родила почти в 36 лет, ещё через три года – моего брата. У нас многие девушки думают, что в восемнадцать лет они почти старушки, стараются всё успеть, отсюда распущенные нравы. Мама никуда не спешила и всё успела, прожила сложную, но счастливую жизнь. Несмотря на многие испытания, смогла остаться человеком милосердным и жизнерадостным. Она была не просто верующим человеком где-то в глубине души, но помогала всем, совершенно бескорыстно могла отдать последние вещи. Ушла из медицины в совсем преклонном возрасте, только когда ей предложили противные её совести махинации.

Мамы не стало в августе 2014-го, было ей почти восемьдесят лет. Перед тем она соборовалась, исповедовалась, причастилась. Папа умер сразу после майского празднования памяти святителя Николая Чудотворца, его покровителя. У него в комнате была икона святого, которому он постоянно молился. Я видел, как уходили в мир иной мой дед Владимир, бабушка София. Мне хотелось бы последние минуты провести столь же достойно. Лик человека в такие моменты говорит о многом. У дедушки был обширный инфаркт, сильные боли, но перед смертью лицо его прямо просияло, стало таким светлым. Я бы даже сказал, что боль уступила место жизни. Его последние фразы были твёрдыми и чёткими, хотя до этого говорил с трудом. Я посещаю больницы, вижу многое. Иные уходят с проклятьями, злобой, ненавистью, а тут – радость. Это было откровением для меня, я убедился, что в душе человека может царить подлинный мир. Господь даровал мне счастье вырасти в удивительной семье.

* * *

Храм Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове

Беседа с батюшкой завершена. С любовью думаю о нашем Иоанно-Рождественском храме под сенью старых деревьев, между которыми я ходил крестным ходом. Рядом течёт Большая Невка, где крестили с полным погружением даже на раннюю Пасху, когда ещё не все льдины уплывали в Финский залив. По субботам я выходил из метро «Чёрная Речка» и шёл на всенощную. Потом возвращался обратно на Васильевский…

Так продолжалось несколько лет, самых важных в истории моего воцерковления. После беседы с отцом Вадимом прохожу мимо своей церковки скрепя сердце – так хочется снова вернуться. Уже после моего отъезда в Сыктывкар прихожанином этого храма стал мой близкий друг – поэт и журналист Костя Крикунов, ныне покойный. Он не догадывался, что это моя церковь, но почему-то ноги привели его именно сюда. Только сейчас задумался я над одной странностью. Мимо храма, буквально метрах в двадцати, проходит оживлённая трасса между Петроградкой и Чёрной речкой. При этом в памяти моей церковка стоит чуть ли не в лесу, не в двадцать первом веке, а в восемнадцатом. Храм – это словно крепость, защищающая то время, в которое он был построен. А отца Вадима Буренина Господь назначил новым её комендантом. Наверное, что-то в его прошлом, его характере оказалось соответствующим ей. Я так думаю.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска