В рабочем кабинете секретаря Сыктывкарской епархии архимандрита Филиппа (Филиппова) собрались 14 ноября сыктывкарские краеведы, занимающиеся церковной темой: здесь председатель правления Фонда «Покаяние» Михаил Борисович Рогачёв анонсировал начало работы над уникальным справочником «Репрессированное православное духовенство, монашество и миряне в Коми АО – Коми АССР». Это будет 13-й том многотомника «Покаяние».

Михаил Борисович Рогачёв

– Словник этого справочника насчитывает сейчас более 800 имён, – рассказал он нам в интервью. – Более 70 человек в этом скорбном списке прославлены как новомученики и исповедники русские. Семнадцать из них – местные жители, остальные оказались в Коми не по своей воле.

– Что будет из себя представлять справочник?

– С одной стороны, это довольно сухая информация, – говорит Михаил Борисович, – биограммы с основными сведениями о пострадавшем человеке, по которым можно будет представить биографию конкретного человека. Другая часть – очерки об этих людях, воспоминания, письма. Не обо всех, конечно. Надо отобрать хорошие материалы, выстроить подборку. Какие-то очерки будут перепечатаны со ссылкой на источник. Газета «Вера», например, давала много интересных материалов. Многие из потомков репрессированных публикуют библиографические брошюры за свой счёт. Это интересные издания, но их тираж – 100-200 экземпляров.

– В чём сложность работы при составлении такого рода справочника?

– Дело в том, что биографии священников, которые в неё попали, делятся на две части: до и после приговора. Человека, скажем, осудили, он попал в лагерь на территории Коми, и дальше его судьбу можно проследить по документам, которые находятся в архивах РК. Какой путь прошёл он, как заключённый, и что с ним стало потом. Но в наших документах нет ничего о том, как он жил до этого переломного момента: ареста и осуждения. Эти сведения надо искать в той епархии, где он служил. Но в епархиальных архивах другой пробел – там не знают, что с ним потом стало. Человека после внезапного ареста выслали в Северный край, а куда он попал при этом? Это же огромная Архангельская область, Вологодская, Коми. Как его найти? Или в приговоре пишут: «Осуждён на 10 лет». Но у нас в стране было более пятисот ИТЛ – от Чукотки до Смоленской области. Или в карточке значится: «Заключённый Ухтпечлага Иванов». Одна фамилия Иванов ничего не говорит. Кто этот заключённый: священник, рабочий, инженер? И вот на этом переломном этапе судьбы люди теряются, и мы не можем их найти. А знать, что стало с нашими предками, – наша обязанность. Справочник тут в чём-то поможет, хотя мы вряд ли сможем найти всех. Надеемся на помощь Церкви, епархий. Может, там знают, кто из их священников попал в ссылку и в лагеря в Коми крае.

– При сборе материала чьи судьбы вас зацепили?

– Биографий интересных много, скажем архиереев. У нас более 50 архиереев в справочнике, тех, кто был здесь в ссылке, в лагерях, осуждён и расстрелян. Священномученик Анатолий, митрополит Херсонский и Одесский, покоится в нашей земле. Епископ Виктор (Островидов) – священноисповедник, он был похоронен в селе Нерица Усть-Цилемского района, где отбывал ссылку и умер от менингита. Мощи его были обретены нетленными и с 2005 года находятся в Кирове. На Новой Ухтарке расстрелян и погребён в неизвестной могиле епископ Рыльский Иоанн (Пашин) вместе с другими узниками. Судьба рядового сельского батюшки укладывается, как правило, в три строки: в таком-то году рукоположён, служил в таком-то приходе, потом его арестовали, отправили в лагерь и там он умер. Но вот, скажем, был такой священник Беляев. Отсидел, его выпустили, но как-то проморгали, что он священник, да ещё и с политической судимостью. Взяли на фронт. Он воевал, был военфельдшером, получил орден Красной Звезды – за то, что за один бой вынес с поля боя около 50 раненых. Вынес на себе, перевязал раны, сохранил им жизни… Такая вот рядовая биография священника-солдата.

– Архивы правоохранительных органов – ключевой источник информации, но для общественников остаются недоступными. У вас не возникает в связи с этим проблем?

– Есть правила, согласно которым не сообщаются сведения, составляющие личную и семейную тайну, если не истёк 75-летний срок хранения. Мы имеем право писать запросы, и нам обязаны ответить, если этот срок истёк. Речь идёт о запросах на конкретного человека. Поскольку до войны репрессии против священников были закончены – почти всех расстреляли и посадили, а после войны это были единичные случаи, то 75-летний срок истёк. Поэтому эти данные, но только по индивидуальным запросам, мы можем получать. Но не можем сказать информационному центру: «А будьте любезны, предоставьте нам сведения про всех репрессированных священников». Этого нам не сообщат – закон есть закон.

– Бумаг много писать приходится?

– Нам это в любом случае приходится делать. Я не могу сам поехать, скажем, в Тамбов или Воронеж, работать там в архивах. На это нет ни времени, ни денег. Мы пишем запросы, в государственных архивах они платные. Нам присылают архивные справки. Архивы ФСБ нам выдают очень подробные и хорошие справки по следственным делам. Но из них ведь не следует, что это был за человек, как он жил, о чём думал, какая у него была семья, за что попал в лагеря и как выжил. Мне кажется, если рассказать об этом по-человечески, это будет интересно. Вот, например, мы пишем: «…обвинён за антисоветскую агитацию против колхозного строительства». Это в документе было так написано. Но ведь сохранилось много устных рассказов о том, что это была за агитация и была ли она вообще. За что была сломана судьба человека? Это из биографической справки не видно. Я знаю, как один наш священник попал в лагерь за клевету на советский колхозный строй. А дело было так. Священник старенький был. Он сидел с мужиками на берегу реки с удочкой, рыбу ловил. Это всё равно что семечки на завалинке лузгать, потому как у коми ловить рыбу удочкой несерьёзно. Сидят себе, беседуют о том о сём: «Да, лето в этом году паршивое, дождливое. Трудно будет косить, сено не соберём, мокрое будет…» А священник возьми да и скажи: «Да на своих-то коров ещё хватит. А вот как с колхозами будет, не знаю…» Вот вам и антиколхозная агитация и клевета на колхозный строй. Человек получил 10 лет. Слава Богу, не расстреляли.

– Вы будете отбирать в справочник только «положительных героев»?

– Что значит только положительных? У нас без греха только Господь Бог. Судьбы противоречивые, разные. Есть и те, кто переходил в обновленчество, но всё равно попал в лагеря. Есть такие, их немного, кто снял с себя сан, но не миновал расстрела. Был у нас такой иерей Борис Ецкий. Первый раз его чуть не расстреляли за помощь белогвардейцам, а он просто служил в Усть-Сысольске, когда город заняли белые. Когда они отступали, он ушёл с ними на Верхнюю Вычегду, даже числился там полковым священником. Когда белые капитулировали, вернулся в Сыктывкар. Куда ему было деться? Вот тут его и привлекли. Посадили, правда, ненадолго, выпустили, потом ещё пару раз арестовывали. Чтобы спастись, иерей написал заявление, что он хочет быть советским служащим. То есть не снимал с себя сан, просто перестал служить в храме – да, собственно, и Троицкий собор уже закрылся к тому времени, и человек просто искал работу. А до своего рукоположения он успел закончить не только семинарию, но и два курса университета – физико-математический факультет МГУ, кажется. Его взяли письмоводителем, спустя какое-то время он уехал из Сыктывкара в Вятку, где работал в какой-то конторе – бумажки перебирал. Во время Большого террора его нашли, приговорили к расстрелу. Эти сведения мы нашли случайно. У нас отец Борис пропал, когда уехал из республики, да и значился не священником, а гражданином Борисом Ецким. Но это, как видите, не спасало. Человека расстреляли за антисоветскую пропаганду.

– А из обновленцев кто значится в вашем справочнике?

– Протоиерей Сахаров, видный священник в Коми крае. Почему-то перешёл в обновленчество. Ему чуть ли не епископский сан обещали. Переехал в Сыктывкар, здесь служил. Но этот переход в обновленчество его не спас – тоже арестовали и расстреляли в 1937-м. В обновленчество многие священники переходили по разным причинам, особенно сельские батюшки. Ну вот сказали им, что теперь обновленцы «правильные», служат-то так же вроде. Они не вникали в нововведения обновленчества, такие как введение белого епископата и второбрачия среди клириков. Я их называю «механические» обновленцы. Были и те, кто сознательно переходил, считали старую Церковь – тихоновскую – ретроградской, а обновленческую – передовой. Таких единицы. У нас в Коми вообще обновленчество было слабое по одной простой причине – ОГПУ само себе нагадило, сослав сюда кучу архиереев и иереев тихоновской ориентации. Я читал документы Усть-Куломского районного ОГПУ, где начальство просило «убрать от них к чорту» этих попов, потому что все их слушают, а они люди образованные, любого сотрудника ОГПУ в вопросах веры переспорят и сельского батюшку вразумят – попробуй тут создать обновленческую общину.

– Родственники репрессированного духовенства с вами сотрудничают?

– Многие ищут сегодня своих предков. Раньше такого не было, прямо скажем. Конечно, что такое судьба одной семьи в масштабах России? Но людей-то интересует конкретно судьба их семьи, а не целой страны. И если человек умер, то где находится место его упокоения? Нам регулярно звонят те, кто ищет родных. Я не делю их на потомков священников или колхозников. Мы всем помогаем чем можем. Приезжали, например, потомки иерея Воинова. Потомственные казаки из Ставропольского края приехали со своим станичным батюшкой, книги привезли, всей командой отправились на место захоронения предка, чтобы помянуть его. Есть круг волонтёров и помощников – таких как краевед Анатолий Антонович Смилингис, который знает свой Корткеросский район как свои пять пальцев. Такие люди у нас есть повсеместно. Фонд «Покаяние» – это не только четыре штатных сотрудника. Мы не всегда можем помочь, но иногда это удаётся.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска