Живу

Когда врачи встречают в городе Анну Яковлевну Белых – их бывшую пациентку, то принимают её за плод своего воображения: померещилось, с кем не бывает. С таким сложным букетом заболеваний, как у неё, люди долго не живут. Но, словно отодвинув в сторону приговор врачей, Анна Яковлевна тихо и скромно отпраздновала в этом году свой 80-летний юбилей. Для столь почтенного возраста она выглядит свежо и молодо, и огонь в глазах выдаёт в ней человека, не утратившего интерес к жизни. Согласно медицинским заключениям она должна была умереть ещё в младенческом возрасте, но что-то помешало этому. В таких случаях говорят: «Кто-то крепко, видать, молился за неё, чтобы спасти, не дать умереть раньше срока».

Анна Яковлевна Белых на панихиде по погибшим мученикам «Священной дружины». Панихиду служит о. Александр Никитенко

Сразу после рождения врачи выявили у Анечки порок сердца. «Не жилец», – таков был неутешительный вердикт. Боль и страдания родителей от предстоящей разлуки с невинным младенцем были велики. Готовясь к худшему, они крестили девочку, и она… осталась жить.

– Я росла маленькая, больная и худая, как скелетик, – вспоминает Анна Яковлевна, – но мальчишки меня не трогали, признавали лидером. Была активной пионеркой, комсомолкой – как Павка Корчагин. И характер имела взрывной, могла сказать обидчикам: «А ну вон отсюда!»

Несмотря на слабое здоровье, рано вышла замуж. Николай, её суженый, был на три года старше невесты. Ухаживал перед свадьбой за ней по-деревенски просто. В Большой Слуде всё лето ходили они по улице: она по одну сторону, он – по другую. После чего Коля решился поцеловать недотрогу. Аннушка в отместку в клочья изодрала его форменную фуражку. Вольностей с мужчинами она не допускала, а когда врач на операционном столе спросил её, мол, может, у вас внематочная беременность, от приступа острой боли и потрясения лишилась сознания. «Как?! Разве это возможно, если не иметь близости с мужчинами?!» Скальпель хирурга, разрезав нежную плоть, открыл острый воспалительный процесс в брюшной полости – гнойный аппендицит. Девушку еле спасли. Когда Аннушка оправилась после болезни, сыграли свадьбу. Муж её любил, руки не распускал, но был случай – начал он куражиться: «Проучить тебя, что ли?..» Чтобы Коленька не перепил в гостях, жена вытащила его из-за стола и увела от греха подальше. Дома подвыпивший супруг решил отыграться. До сцен с битьём посуды и смачными ругательствами дело не дошло – Анна просто выдернула из тетради чистый лист бумаги и положила его на стол. «Пиши завещание, – тихо, но внятно сказала она мужу. – Если ты меня стукнешь и я умру, утро для тебя не наступит…» С тех пор жили душа в душу, пока… Но не будем опережать события.

Анна познала счастье материнства, без троек закончила факультет иностранных языков, устроилась на работу в школу. При врождённом пороке сердца и то, и другое, и третье ей было противопоказано, но что-что, а держать хвост пистолетом она умела, пусть даже и в самой гибельной ситуации. Классы в школе ей попадались трудные, но после «тронной речи», которую Анна Яковлевна произносила при первом знакомстве с учениками, самые брыкливые из них становились шёлковыми. «У меня скверный характер, – говорила она негромко, чеканя каждое слово, – и я не буду вас воспитывать, а просто выставлю за дверь, потому что никто не должен мешать мне вести урок». С детьми была требовательной, но они её на руках носили.

Кого не устраивали уроки строптивой учительницы, так это райком партии. «За что вы райком не любите?» – спросил её как-то сосед по даче, оказавшийся бывшим сотрудником КГБ. «А вы откуда знаете?» – удивилась Анна Яковлевна. Она была человеком партийным и даже умудрилась закончить с красным дипломом институт марксизма-ленинизма, но райком недолюбливала – это правда. Представителям власти не нравилось, что на уроках классного часа к 7 Ноября просветительница рассказывает не о героях Великого Октября, а о каких-то репрессированных тёмных личностях. Учительнице вменяли в вину даже то, что никто на её занятиях не царапает парты и стулья. Ненормально себя ведут, непривычно. Может, запуганы?

После очередного предупреждения и угрозы вызвать её на бюро райкома Анна Яковлевна в свойственной ей манере заявила: «Жажду! Вот где я, наконец, выскажу всё, что думаю о секретарях райкома, которые “помогают” работать!» Не вызвали. Но и грамотами и прочими наградами, разумеется, не баловали…

– Бог учит смирению, но мне его не хватает, наверное, – вздыхает Анна Яковлевна.

«Мя-я-у…» Пушистый и ласковый кот прервал хозяйку и примостился в её ногах, попросив уделить ему внимание. Анна Яковлевна сходила на кухню, принесла мелко нарезанные кусочки мяса и стала кормить кота с руки. Тот вёл себя деликатно, аккуратно, словно корова языком, слизывал кусочки мяса с ладони и жмурился от удовольствия.

С домашним врачевателем

Полакомившись, усатый врачеватель занял место на груди своей кормилицы – там, где поселился недуг. Первый раз эта страшная боль разодрала как клешнями внутренности Анны Яковлевны сорок лет назад. Врачи выявили у неё онкологию с метастазами. Она была безнадёжна.

После операции муж принёс ей в палату долгожданное письмо из Хмельницкой области. В нём было написано о том, где похоронен её отец. «Я не умру, пока не съезжу на его могилу, – воспряла духом больная женщина. – Столько лет искала». Яков Андреевич Цивунин, её папа, по доносу был безвинно осуждён и отправлен в места не столь отдалённые. Когда началась война– попросился на фронт. «Умереть так лучше от пули в бою, как мужчина, чем сгнить за колючей проволокой», – считал он, как и многие его собратья по несчастью. В 1944-м его не стало. В момент его гибели Аннушка, ей было тогда шесть лет, увидела душу отца – «орт» по-коми. Лунной ночью высокий мужчина вприпрыжку поднялся по ступенькам крыльца, пнул ногой дверь… «Мама, мама, кто-то стучится», – закричала девочка, но, когда Пелагея Андреевна выглянула за дверь, там никого не было. А на другой день принесли похоронку. Мама плакала, а девочка утешала её: «Я непременно найду могилу отца…»

После операции, едва встав на ноги, Анна Яковлевна поехала в Западную Украину. На братской могиле советских воинов, где покоились останки отца, заплакала навзрыд и рассказала ему, как жила без него. Всё-всё, даже как пасли они с братом свиней летом и как, пока поросята уплетали зелень, Анечка, запрокинув голову, словно птица, взлетала взглядом ввысь и искала Кого-то… Мама говорила, что Бог на небе живёт, а значит, и отец где-то рядом. А в четвёртом классе хрупкая, болезненная девчушка отважно топила печи и подметала полы в управлении колхоза, потом бежала в школу, вечером делала уроки, помогала маме. Тяжело было…

Излив душу, вернулась она домой и стала трудиться снова. На несколько лет страшная болезнь отступила. А потом Анна Яковлевна снова попала под скальпель хирурга. Вот тогда она потеряла веру в то, что будет жить дальше…

Строго-настрого наказав мужу, чтобы после её смерти не отдавал детей в детдом, пошла в храм – больше некуда. Пламя свечи, запах ладана, золото икон – всё плыло у неё тогда перед глазами, и мысли путались. Какие-то люди подходили к ней, утешали, а ослабленная болезнью женщина лишь тихо скулила от нестерпимой боли. Через неделю, на удивление всем, пришла в себя, раны стали заживать, и Анна, закрыв больничный лист, вышла на работу. Врачи советовали ей оформить инвалидность, но она отказалась наотрез – боялась загнать себя на задворки жизни и наблюдать оттуда, как рушится её семейное счастье. Этот страшный ураган, ворвавшийся в её жизнь, перебил мачты семейного парусника.

– Я с этими заболеваниями стала как колода бесчувственная, – говорит Анна Яковлевна, – а муж у меня был темпераментный, стал гулять – ещё раньше, после операции на сердце. Подала на развод, хотя мы были венчаны в церкви, обещали быть вместе в печали и радости, в богатстве и бедности до конца жизни. Получила в загсе свидетельство о расторжении светского брака, но перед Богом наш семейный союз остался действительным. Несколько лет жили отдельно. Когда Николай стал выпивать, батюшка сказал мне, что если он умрёт в канаве, как пёс приблудный, то виновата в этом буду я. И стали мы жить с Колей вместе, но как брат с сестрой – дружно, без ссор и взаимных обид. Он у меня добрый был. Когда заболел раком, опустил руки. Я пыталась настроить его на лечение, но ему не хватило желания жить и веры. Когда читала молитвы о здравии, он лишь устало говорил: «Яковлевна, мне морг нужен…» Я сама полжизни на ядах живу – принимаю сок мухомора, сулему, медный купорос. Врачи не признают такие способы лечения, но мне это помогает бороться с раком, а вот мужа спасти этим не удалось. Ухаживала за ним до последнего, а когда он ходить не смог, таскала его на себе от кровати до туалета и обратно. Тяжело переживала его уход. Кот это чувствовал, потерял аппетит и перестал подходить к миске с едой. Вот тогда и приучила его, как маленького ребёнка, с руки кушать… 59 лет 8 месяцев и 4 дня – столько времени мы с мужем были вместе. Не хотела я жить дольше, чем он, но живу.

Из школы Анна Яковлевна ушла, когда стала плохо видеть. Врачи сказали, что ей нельзя перенапрягаться, иначе ослепнет.

– Вижу немного, и то хорошо, – не унывает она, – и даже могу читать. Завела себе поминальную тетрадь с именами всех, кто меня когда-то спасал. Каждый день молюсь за них.

В числе первых в этом длинном списке – школьная уборщица Анастасия, из репрессированных. В начальных классах одна учительница имела привычку засыпать на уроках и даже тихонечко всхрапывать, как лошадь. Чтобы разбудить её, Аннушка пуляла в неё бумажными шариками и попадала точно в лоб. Разъярённая учительница, проснувшись, хватала девочку за шиворот и в 40-градусные морозы выставляла её, раздетую, в холодный коридор – всё равно что на улицу. «Ты сегодня снова здесь учишься?» – спрашивала бедняжку Анастасия и уводила её в свою квартирку, которая находилась тут же, в здании школы, отогревать горячим чаем с малиновым вареньем.

Геннадий – следующий в этом списке. Он спас Анну, когда та переправлялась на лошади через речку и едва не утонула. «Хватайся за хвост!» – крикнул он что есть мочи, увидев, что лошадь потеряла в воде равновесие и пустилась вплавь, а девочка соскользнула с неё. Не раздумывая, Анна уцепилась тогда мёртвой хваткой за хвост коня, и тот вынес её на берег.

На перечисление имён в поминальной тетради у Анны Яковлевны уходит минут десять, а то и все пятнадцать. Когда силы оставляют, можно прилечь, отдохнуть, потом продолжить.

Сквозь дрёму, в тонком сне увидела она однажды своего двоюродного деда – священномученика Степана Ермолина, чьё незримое присутствие и молитвенную помощь ощущала всю жизнь. Он родился в крестьянской семье, был командиром взвода в Красной армии, сан принял в годы гонений на Церковь, а в феврале 1937 года вместе с группой ссыльных священников был арестован в Сыктывкаре по сфабрикованному делу «Священной дружины» и расстрелян. Молодой, красивый и почему-то не в рясе, а в армейской шинели, во сне дед бежал к Аннушке, сияя от радости, потом обнял её и произнёс: «Как же долго я тебя искал!»

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий