Трудно отыскать ныне областной центр в России, где бы не было женского монастыря или, по крайней мере, его подворья. Удивительно в этом смысле, что таковым городом до сравнительно недавнего времени была Вологда – столица Северной Фиваиды, как называли ещё с середины XIX века здешние края за множество монастырей и отдалённых скитов. Да и во всей епархии до последнего времени обителей было раз-два и обчёлся.

Тем приятнее было во время последнего приезда в Вологду узнать, что здесь теперь действует возрождённый Горне-Успенский женский монастырь. Место это находится в Верхнем Посаде – историческом районе старого города, до которого от Вологодского кремля каких-нибудь двадцать минут пешком.

Здесь начиналась Вологда, здесь стоял храм, теперь – обелиск

Один из барельфов на стеле 800-летию города

Хотя даже многие местные жители убеждены, что историческим центром города является кремль с его Софийским собором, это не так. Начиналась Вологда с Городища, чуть выше по течению, за излучиной реки. Сейчас в этом месте установлена стела 800-летию города. Мимо неё не пройдёшь, если направляешься в женскую обитель, она рядом. Обелиск наподобие клыка возвышается на месте разрушенного в 1936 году советскими властями Воскресенского храма. В основании стелы находятся барельефы главных исторических событий, связанных с Вологдой, – здесь и воины, бьющие литовцев, и торговцы на пристани, и агитаторы-большевики. Попытался найти какое-нибудь духовное лицо хотя бы в качестве отрицательного персонажа – безрезультатно, даже маковка изображённой церковки – со срезанным крестом. Оно и понятно, время изготовления стелы – 1959-й год. Напомню: именно в том году набрала силу хрущёвская антицерковная кампания, страна начала ускоренный переход к коммунизму…

Так выглядел Горне-Успенский монастырь прежде

Иду дальше. На старинных фотографиях Горне-Успенский монастырь находится за белокаменной стеной с башенками. По моим расчётам, я нахожусь уже на территории обители, но не обнаруживаю и следа от стен. В стороне стоит каменный домик, смутно напоминающий своей архитектурой церковное строение. Спросить у игумении, что это, – делаю себе на память зарубку. Дальше взгляду открывается большой собор с колокольней – вот и пришёл.

* * *

С игуменьей Филаретой (в миру – Дорохиной Еленой Ивановной) мы беседуем в гостиной и, по-видимому, одновременно трапезной для сестёр. На стене – большой портрет архиерея, митрополита Вологодского и Кирилловского Игнатия, правящего сравнительно недавно, с 2014 года.

Поймав мой взгляд, матушка игуменья рассказывает историю того, как оказалась здесь, на берегах Вологды:

– Мы, сёстры, приехали из Пскова, из Снетогорского Рождества Богородицы женского монастыря. У нас была всеми любимая матушка-настоятельница – игуменья Людмила (Ванина). Она почила от болезни 14 апреля 2015 года. Обстоятельства сложились так, что пришлось мне уйти из монастыря. Сейчас я вижу, что был в этом какой-то Промысл Божий. А тогда я не знала, куда и податься. Помогло знакомство с мать Кириллой – она не раз приезжала в Снетогорский монастырь к архимандриту Ермогену (Муртазову), потому что была его духовным чадом…

– Не та ли матушка Кирилла (Червова), знакомая нашим читателям по публикациям в газете? Сейчас она возрождает монастырь в Мяксе…

– Да, и именно туда она меня пригласила. Эти северные места мне всегда нравились. Но там остаться не получилось, и был предложен вариант поехать сюда, в Вологду, к владыке. Здесь, как сказала мать Кирилла, на месте исторического женского Горне-Успенского монастыря создано архиерейское подворье. Приехали мы вместе с инокиней Фотиной (Рясновой). Вологодский владыка сразу – мы не ожидали, что так быстро, – принял нас и благословил здесь жить, возрождать монастырскую жизнь. А дальше события закрутились ещё стремительнее: владыка подал документы в Синод на открытие монастыря, и буквально через неделю приехала комиссия, он сам не ожидал. Сразу создание монастыря согласовали, и он открылся – три месяца прошло, не больше…

Настоятельница монастыря игуменья Филарета (Дорохина)

Матушка Филарета говорит о 2015 годе. Помню, как в конце его в отчёте о состоявшемся заседании Синода промелькнуло сообщение о назначении монахини Филареты (Дорохиной) игуменией Горне-Успенского женского монастыря г. Вологды. Вскоре на неё возложили наперсный крест и вручили игуменский посох. Обитель ожила.

– …И вот мы вдвоём, можно сказать, на пустом месте, – продолжает матушка. – Окна где-то выбиты, где-то щели, один котёл из строя вышел, и пока ремонтировали, жили при температуре шесть градусов… Но куда деваться?

– Снять квартиру в городе, например.

– Да мы привыкшие. Систему сейчас уже переделали и один корпус отремонтировали.

Надо заметить, что большущее монастырское здание состоит как бы из трёх состыкованных между собой частей – игуменского корпуса, епархиального училища и приюта.

– Что это за здание, в котором мы находимся? – спрашиваю.

– Здесь был сначала приют, потом епархиальное училище. Но при советской власти планировка очень сильно поменялась. В 1996 году здание передали Церкви. И общиной, и восстановлением занимался отец Василий Писарев, сейчас он иеромонах Феодосий…

– Это не он ли сейчас настоятелем Спасо-Суморина монастыря в Тотьме? Мы сравнительно недавно рассказывали о том, как там возрождается монастырь.

– Да, это он. Храм Успения стоял заброшенный, закрытый. Он взял благословение на восстановление. Хотел именно монастырь восстановить – и здесь вскоре возникла большая женская община. Но почему-то не сложилось. Он принял постриг, и владыка Максимилиан перевёл его в мужской монастырь. Община ещё долго здесь держалась, но потом распалась. В Успенском храме службы остались только на Богородичные праздники. Когда приехал владыка Игнатий, этому он очень удивился и сразу создал тут самостоятельный приход. Отца Андрея Тулякова поставил настоятелем.

– Вижу, здание вам досталось в приличном состоянии: подвесные потолки, обшитые стены…

– …Сняли обшивку из гипсокартона, а под ними кирпич, покрытый плесенью и грибком. Ткнёшь пальцем – крошится от влажности. Всё это лето просушиваем.

Раскладывая на столе старинные монастырские фотографии, матушка от рассказа о предстоящих восстановительных работах – кажется, их хватит не на один десяток лет – постепенно переходит к истории обители:

– Горне-Успенский монастырь старинный, основан ещё в XVI веке. Период расцвета у монастыря был до Екатерины, а потом, когда земли забрали, отняли часть крестьян и прочее, жили достаточно бедно. Кто сковородку пожертвует медную, кто грошики – всякая мелочь учитывалась. Об этом есть свидетельства в летописях. Если в Горицкий монастырь на Шексне ссылали цариц, княгинь опальных, то сюда, «на гору» – остальных провинившихся. Их и охраняли здесь, чтобы не сбежали.

На очередной старинной фотографии монастыря вижу множество деревянных домиков.

– Тут было пятнадцать келий, в которых жили в основном рясофорные и белицы, – поясняет настоятельница. – Три старых монастырских дома сохранились по сей день, но в одном из них жильцы приватизировали квартиры, поэтому претендовать на него бесполезно, говорят: выкупайте квартиры.

– Не воюете с ними?

– С некоторыми соседями даже хорошо дружим… Вот это здание тоже сохранилось, – показывает матушка Филарета небольшой домик на фотографии. – Сейчас мы за него боремся. Там был жилой дом, но здание и земля муниципальные. Администрация два раза отказала нам в передаче, дескать, этот дом построен в 1956 году и к монастырю отношения не имеет. А по нашим документам – в 1896 году. Но сейчас мы наконец-то получили архивную справку на него…

– Фотографий старинных с этим домом было недостаточно?

– Нет, они фотографиям не верят. И вот сейчас на третий круг с этими доказательствами пошли.

* * *

Среди попечителей и высокопоставленных особ, посетивших в своё время монастырь, – император Александр I, побывавший здесь за год до своего таинственного преставления. Спустя три года на его средства здесь был выстроен настоятельский корпус. А ещё спустя полвека в стенах обители был создан сиротский приют, куда игуменья Севастиана приняла на полное попечение первые десять девочек, сирот духовенства. Непонятно, как это сочеталось с тем, что до конца XIX века обитель служила местом ссылки для женщин за прелюбодеяние и проституцию.

Насельницы Горне-Успенского монастыря. Архивное фото

В 1918 году монастырь был закрыт, но Успенский собор, который в городе именовали «Золотые кресты», оставался действующим до 1924 года, пока хозяином здесь окончательно не стала Красная армия. Кроме военных, здесь же разместили пересыльную тюрьму. Выселенные монахини поселились в домах рядом с монастырём. Сейчас «Золотыми крестами» называется церковь Николая Чудотворца на Горе рядом с монастырём и мало кто помнит, что раньше она называлась «у Золотых крестов», то есть находящаяся близ Успенского собора.

Интересно, что одним из первых шагов новых хозяев монастыря – военных из танковой и авиационной частей – стала разборка на кирпич 3-метровой каменной ограды и святых ворот. Второй шаг – вместо них всю территорию обнесли… несколькими рядами колючей проволоки.

* * *

– Когда мы приехали, то вдвоём ночевали в доме, – продолжает рассказ игумения. – Бывает ведь иногда страшно в огромном пустом здании. Но в этой, центральной, части никогда не было страшно. Было ощущение присутствия сестёр, чувство, что мы здесь не одни. А в другой половине было просто жутко – даже вечером страшно зайти. Потом только мы узнали, что как раз в той части здания размещалась часть НКВД.

Сёстры Горне-Успенского монастыря

– Ого, значит, и тюрьма где-то тут была, а если дело было в 30-е годы, то, быть может, и расстрелы тут же происходили…

– Я сейчас провожу, покажу вам…

Мы спускаемся по крутой лестнице и втроём, вместе с монахиней Георгией (Семёновой), идём в тот самый корпус, где было НКВД. Где-то внутри находилось и узилище для спецпереселенцев. Проходим через анфиладу помещений. Безлюдно, повсюду следы ремонта. В одном из помещений неожиданно натыкаемся на людей. Здороваемся…

– Это у нас иконописная мастерская. Она была до нас, и мы так и оставили. Работают мирские люди – они иконы писали здесь для иконостаса.

Подходим к парадному крыльцу изнутри, но выйти наружу через него нельзя.

– Тут трещина глубокая идёт в стене, крыльцо обваливается, фундамент поплыл, нужны капитальные работы, – поясняет игуменья. – Раньше же это место считалось высоким – неслучайно в разговоре монастырь называют Горним. А теперь вода везде стоит. Мы хотели на территории колодец себе выкопать, но два штыка лопаты максимум – и вода. Одно помещение мы очистили от мусора и решили его немножко углубить. Рабочие копнули – вода. Посмотрели – столбы кирпичные, подпорки просто пропитаны водой! Дело в том, что по территории монастыря протекает ручей. Сёстры до революции сами делали мелиорацию – прокапывали канавы, и вода уходила в пруд. Когда мы стали копать дренажную канаву, нашли старый монастырский водопровод, деревянный ещё, из выдолбленных брёвен. А в советское время благоустройство территории забросили, и вся вода шла под корпус.

– Так всё-таки «на горе» или «вода стоит», должно быть что-то одно, – недоумеваю я.

– Здесь была нарушена местность: рядом насыпали объездную автотрассу, построили железную дорогу – и всё поменялось, грунтовые воды стали выше.

– Где трасса?

– Объездная вологодская отсюда метрах в двухстах. Там же и железнодорожная насыпь.

Как раз в этот момент за окном слышится гудок проходящего локомотива, и дом начинает слегка подрагивать.

– Ого! Тут не поспишь! Это куда поезд идёт?

– Наверно, на Архангельск, но точно не знаю. Мы уже привыкли и не замечаем шум, а поначалу было очень тяжело.

– В Снетогорском-то тише было?

– Да, там тихо на горе.

Перед тем как покинуть эти помещения тюрьмы-приюта-монастыря, мы заглянули ещё в довольно-таки просторный каземат, где глазам отрылась неожиданная картина: стеллажи вдоль стен, а на них десятки, сотни закрученных банок со всякими вареньями-соленьями.

– Неужели сами наготовили, это ж на целый полк?!

– Это остатки, – со сдержанным удовольствием ответила матушка и повела меня на монастырский двор.

Двор размером с футбольное поле весь был занят огородами и теплицами. Тут всё по ранжиру: впереди ровным рядом полукружий пять больших оранжерей. За ними – парники поменьше. Дальше – открытые грядки. Что-то уже убрано, на некоторых ещё торчит морковка и уже пожелтелый лук. В стороне в вольерах копошится какая-то живность.

Подсобное хозяйство на монастырском дворе

– Вот наше хозяйство, – оглядывает огород матушка Филарета и начинает называть культуры, которые выращиваются здесь, но записать я не успеваю. – У нас, в принципе, очень удобно, что территория на две части разделена. Внешняя – где храмы и парковая часть. И внутренняя наша, где мы сейчас всё благоустраиваем. Райский уголок для сестёр создаём. Единственно – ограды нет. Но в этом году должны восстановить.

– Как раньше, с башенками?

– Нет, это нереально финансово. Хотя бы просто оградить территорию металлическим забором. А уж потом будем потихоньку переделывать.

– Может, крепостная стена по нынешним временам и не нужна? Злые супостаты, наверно, не полезут… Разве чтоб птички не разлетелись, – показываю я на загородку, где покрикивает пернатая живность.

– У нас птички чисто для собственных нужд, – не расслышав, отвечает матушка…

* * *

Экскурсия продолжается. Теперь к храму. Пока идём, матушка показывает:

– Там у нас были захоронения сестёр и благотворителей монастыря, архитекторов, знатных лиц. Но воинская часть их срыла. Вон в том доме жильцы положили могильную плиту под баню… Жил в девятнадцатом веке очень почитаемый в Вологде дьякон Александр Воскресенский. Он служил в храме Петра и Павла, но любил этот монастырь и сюда приходил сестёр поддерживать. Пророчествовал им, предупреждал, наставлял. А при конце жизни он пришёл и просит игумению, чтоб она ему выделила землю. Та ему отвечает: «Батюшка, ты же знаешь, что мужчинам в женском монастыре нельзя жить». А он: «Мне всего два метра надо». То есть просил-то он, чтоб его здесь похоронили. Сейчас мы пытаемся найти место его захоронения, и это почти удалось. Рядом было три могилы: отца Симеона, игумении Сергии и Александра. Мы границы захоронения нашли, теперь надо определить контуры могил…

Успенский храм

Заходим в храм, и сразу обступает особый дух старинного храма – чувствуется, что намоленный. Всегда удивляюсь, что, несмотря на провалы, бывает длиною в многие десятилетия, при возвращении к жизни храм продолжает дышать по-старому. Здесь в разное время размещались солдатская столовая, клуб, склады. Но об этом ничего не напоминает. Проходим в придел преподобного Сергия Радонежского. Здесь когда-то был кинозал, а сейчас что-то вроде склада – его ещё только предстоит обустроить. На месте алтаря начата, но не закончена какая-то постройка наподобие кувуклии – храм в храме. Видно, что это задумка сравнительно недавних времён, не доведённая до конца. Что с этим делать, похоже, матушка пока не знает. Подозреваю, что служба охраны памятников, обнаружив это, в восторге не будет.

Особая святыня здесь – образ святителя Николая Чудотворца, ранее принадлежавший блаженной Любушке Сусанинской. Старица за несколько лет до монастыря предсказала о его возрождении. Акафист святителю Николаю сёстры читают по средам вечером.

– Когда мы сюда приехали с Фотиной, правилом стало: полунощница – и сразу начинаем читать акафист «Скоропослушнице», – рассказывает настоятельница. – У меня много с ней связано. Этой иконой меня мама благословила, и при постриге мне вручили икону Матери Божией «Скоропослушница». А Фотина так родилась на «Скоропослушницу». И у нас в храме Успения здесь большая икона «Скоропослушницы»… Вот мы и решили читать ей каждый день акафист.

Распорядок жизни монастыря такой. День начинается с молитвенного правила в 7 часов утра. После утреннего богослужения – завтрак, а затем – на послушания: на кухне и в трапезной, в швейной, в храме, на клиросе, на птичнике. Сёстры также занимаются мыловарением, рукоделием (вышивают иконы, плетут чётки), читают Псалтырь. Послушаний много, а сестёр всего восемь – три монахини, две инокини, две будущие послушницы. Притом одна живёт в городе. Послушания – до вечернего богослужения в 17 часов. Потом свободное время для сестёр, не занятых на послушаниях, когда можно почитать духовную литературу, помолиться. Отбой в 23 часа.

* * *

Выходим из храма. Экскурсия для журналиста вроде бы завершена, информация собрана, есть с чем читателя познакомить. Но уходить как-то сразу не хочется – уж очень матушка Филарета человек доброжелательный, светлый, хочется побольше побыть рядом.

– Кстати, – вспоминаю, – а что это за кубическое здание на подходе к храму?

– Это храм Алексея, человека Божия, ему больше трёхсот лет. Его строили на подаяния, которые собирали монахини в разных городах, – матушка задумывается о чём-то. – Пусть здесь и руины, и работ очень много по реставрации, но нам грех жаловаться – у нас очень дружный приход. И с батюшками нам повезло…

– Монастыри имеют разный характер, – обращаюсь к игуменье. – Есть паломнические, другие специализируются на производстве одеяний священнических, есть монастыри-приюты, есть образовательные – с духовными семинариями. И так далее. Когда монастырь возрождался, у вас были мысли о такого рода «специализации»?

– Ни в каком таком направлении мы двигаться бы не хотели. Хочется, чтоб как раньше, в дореволюционное время, здесь была тихая обитель. И чтоб сильно не разрасталась и монастырь не стал учреждением, а семейная атмосфера сохранялась. Это не значит, конечно, что мы против того, чтобы принимать паломников.

Монастырский корпус и Успенский храм

– Да вот! – вспоминает вдруг матушка, видимо вдогонку к мыслям о «направлениях». – У нашего монастыря исторически, с 1860 года, был ещё приписной монастырёк – Николо-Озёрский. Это в Грязовецком районе, на озере Никольском: до деревни Юрово доехать и далее пять км пешком. Там в пятнадцатом веке подвизался преподобный Стефан Комельский. При Екатерине его закрыли, был оставлен лишь приходской храм. А впоследствии передали монастырю как подворье. В нём проживало полсотни наших сестёр, были выстроены корпуса, каменная ограда из кирпичей собственного производства.

– Судя по тому, что вы хорошо знаете маршрут, вам уже довелось там побывать?

– Да, место очень красивое, но там всё разрушено. Холм на месте храма, следы от ограды. В прошлом году на преподобного Стефана мы ходили туда. Дорога разбита лесовозами, вообще не проехать. Мы прошли лесом, молебен отслужили с акафистом. Мощи преподобного Стефана Комельского там под спудом. На Вологодчине много таких мест: монастырь закрыт, а мощи преподобных остались в земле.

– В Русской Фиваиде монастырей было очень много. Хоть многие и были просто пустыньками да скитами, но сегодня и таких нет. Иногда подумаешь: купцы делали вклады в монастыри на вечное поминовение, уверенные, что монастырь был, есть и будет и его имя в синодике будет звучать и столетия после его смерти… А тут раз – и на месте монастыря только холмик из кирпичной крошки. Вам, матушка, не грустно, что здесь, в этом мире, ни за что невозможно «зацепиться»?..

– Конечно, всё здесь не вечно. И мы не знаем, что будет завтра. Но Господь даёт, а значит, надо это возрождать, хоть и не в прежнем объёме, но соразмерно сегодняшнему нашему положению.

– А вас не удивляет это: чтоб в Вологде возник, наконец, женский монастырь, нужно было монахиням приехать издалека – на месте их не нашлось.

– Я знаю, что были здесь сёстры, которые ещё в 1990-е годы ждали открытия женского монастыря, не хотели уезжать с этой земли, но пришлось уехать, потому что выбора не было. В то время был подъём у людей, в монастыри шли. Сейчас если идут, то единицы, а некоторые приходят старость дожить…

– А вы на том всплеске и пришли, можно сказать – первый призыв?

– Я с 93-го года. А вот мать Георгия у нас – первый призыв.

– На ваш взгляд, почему сейчас ситуация так складывается?

– Люди стали другие. Отношение стало другое. Раньше приходили в монастыри и сами всё выстраивали. На плечах сестёр и тяжёлые труды, и неустроенность. Время послеперестроечное было, открывали для себя много нового, читали литературу, шли духовные поиски. И поколение было другое, не материалистов. Сейчас такого нет, сейчас обязательно, чтобы хотя бы минимум комфорта был.

– Но вот минимум комфорта у вас теперь уже есть. И разве ситуация изменилась? Может, требование комфорта само по себе лишь следствие?..

– Дело ещё и в том, что сейчас молодёжь вся больная. В монастырях, как правило, надо трудиться. Некоторые приезжают, потрудятся – и говорят: тяжело! Уезжают. Не приучены. У нас тоже в самом начале желающие были поступить. Но они не представляли, что это такое – монастырь. Картинку нарисовали себе красивую: сидишь молишься в келье, книжки читаешь, вокруг тебя одна любовь. А то, что это труд, и прежде всего над собой, – не представляли.

– Вот я, как журналист православной газеты, думаю: значит ли это, что мы не смогли донести до них эту информацию?

– Не в этом дело. Важнее, как родители их воспитали. Ведь монастыри состоят из тех же людей, что и в миру.

 – А вы в церковной семье воспитывались?

– Нет. У меня была обычная советская семья. Мама была верующая, ходила в храм молилась, но лишь в последние годы…

…Поговорили ещё о церковной жизни, потом немного постояли молча. Однако пора было прощаться. Но мне отчего-то казалось, что в гостях у матушки Филареты ещё приведётся побывать. Может, это просто я желаемое принял за обязательное. Но такое ощущение возникает всегда, когда в дальней командировке коснётся сердца что-то, что трудно передать словами.

Адрес монастыря: 160035, г. Вологда, ул. Бурмагиных, д. 19-а.
Тел.: 8 (8172) 72-72-65, 8-921-058-12-59 (настоятельница).

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска