В год защитника отечества – об огненной купели Нарвы

Рождение русской армии

Год 1669-й, точнее 7028-й от сотворения мира, был самым коротким в российской истории. Продлился всего четыре месяца – осень и часть зимы, а потом словно включили машину времени и страна перенеслась сразу в 1700-й. И не куда-нибудь попали, а сразу на Новый год, пока ещё без разукрашенных ёлок, но еловые лапы на домах и воротах кое-где уже появились. Поясним: до указа царя Петра новолетие праздновалось 1 сентября, а летоисчисление велось не от Рождества Христова, а от сотворения мира. Это был не юлианский календарь, а византийский – похожий, но другой.

Портрет императора Петра I в мундире офицера гвардии

Что заставило Петра пойти на этот шаг? Он хотел ясности. Если дата создания вселенной чуть ли не у каждой Церкви была своя, то особых сомнений относительно времени Рождества не было. Поиск ясности был свойственен государю во всём и всегда, что ценили, кстати, и некоторые церковные иерархи вроде архиепископа Афанасия Холмогорского. Они далеко не всё у Петра принимали, но видели в нём не ниспровергателя, а человека, пытающегося очистить днище корабля России от толщи напластований, остановивших его ход. Понимали, как и он, что лучше меняться, чем, закостенев в самолюбовании, оказаться выброшенными из истории.

Но не только календарной реформой был знаменателен 1700-й. Он стал ещё и годом рождения гвардейских и драгунских частей. Если выбирать год рождения русской армии – прежде её звали ратью или войском, – то этот год, наверное, самый подходящий. Хотя армия, конечно, формировалась и до и после.

Преобразования начались в 1698-м, когда окончательно были упразднены стрельцы и распущены старые полки, кроме четырёх, созданных царём самолично. В следующем году – том самом, коротком – объявили первый рекрутский набор, о котором потом за столетия было сложено множество песен на Руси, весьма грустных. Да только по-другому было никак. Проходил год-другой, и деревенский парень превращался в лучшего в мире солдата. Если доживал.

Офицер Лейб-гвардии Преображенского, фузилер Лейб-гвардии Семёновского, гренадер Лейб-гвардии Преображенского полков, 1700 г. Рис. С.А. Лётина

Итак, 1700-й. 32 тысячи рекрутов, вырванных из деревенского мира, как плотва из пруда, не понимали, на каком они свете, в каком времени. При этом перед ними – немецкие, австрийские, французские офицеры-дворяне, ни слова не понимающие по-русски. Если бы вместо них перед строем оказались инопланетяне, эффект был бы тот же. Более-менее опытных русских «голов», «полуголов» и «сотников» (были такие звания у стрельцов) царь весной разогнал, признав непригодными, и заменил молодыми дворянами, знавшими о войне по рассказам старших да по книжкам без картинок. Впрочем, не хватало даже таких – многие роты остались без командования.

Это предопределило наше поражение под Нарвой – тяжелейшее в Северной войне, которая тогда же и началась, в 1700-м, и продолжалась потом двадцать один год. Тем не менее читаем у Антона Керсновского в «Истории русской армии», что «для России начинался славнейший период её истории». Нет ли здесь противоречия? Нет. Когда всё идёт ровно, торжествует гордыня и нарастает расхлябанность. Нужно что-то, способное ввергнуть в растерянность, потрясти, чтобы необходимость перемен стала очевидна для каждого.

Пётр, безусловно, не был лишён крупных недостатков, но не следует думать, что все его решения были капризами, вызванными преклонением перед Западом или особенностями характера. Хороша у нас была лишь поместная конница, но чрезвычайно не хватало драгун – кавалеристов, которые по необходимости могли вести бой как пехота. Да и обычная пехота безнадёжно устарела. Промышленность находилась в средневековом состоянии, не в силах обеспечить нужды армии. И это не говоря о флоте, которого почти не было. До сражения под Нарвой всё это воспринималось недостаточно остро.

Поражение под Нарвой – вот огненная купель, в которой русское войско было сокрушено, но вместо него явилась русская армия, которая полтора столетия потом била всех противников, попадавших ей на пути.

Стрельцы

Пётр не был первым, кто задумался о создании регулярной дисциплинированной армии. Стрелецкое войско Ивана Грозного было первым шагом в этом направлении. И нельзя сказать, что воевало худо – всё-таки оно состояло из потомственных воинов, чьи умения полтора столетия переходили от отца к сыну. Слабостью этого войска было то, что стрелец рассеивался между войной и миром: сегодня он торговал, занимался ремёслами, исполнял полицейские функции, заодно и пожарника, а завтра брался за оружие и шёл на войну – но только в тёплое время года, на зиму же возвращаясь к семье.

Отношение власти к стрельцам тоже менялось: задерживали выплату жалования, смотрели на стрелецкие полки с растущим недоверием, особенно после бунта 1682 года, получившего название Хованщины – по имени его предводителя Хованского. В том году умер царь Алексей Фёдорович Тишайший, не оставив прямого наследника. Старший из его сыновей – Иван, сын от первой жены Марии Ильиничны, в девичестве Милославской – был болен с детства и в любой момент мог отдать Богу душу. А Пётр – сын царицы Натальи Кирилловны из рода Нарышкиных – был слишком мал: ему было всего десять лет. Но именно его поддержал Патриарх Иоаким, склонив на свою сторону боярскую думу.

Петра провозгласили государем, и если бы это приняли спокойно, то история нашей страны могла бы пойти по иному пути. Определённо можно сказать, что будущий император вырос бы куда более спокойным человеком. Но увы. Противники юного царя взбунтовали в мае стрельцов, которые затащили на колокольню и сбросили оттуда нескольких своих командиров. Им сказали, что Нарышкины извели царевича Ивана. Когда Марья Кирилловна с Патриархом вывели Ивана на крыльцо, откуда юноша произнёс: «Меня никто не изводит, и жаловаться мне не на кого», – это сочли несущественным. Тут же, на глазах Петра, убили князя Михаила Долгорукова. А затем двух братьев царицы, причём Ивана Нарышкина казнили после пыток. Добились выплаты жалования – 240 тысяч рублей. В казне столько не было, и пришлось собирать деньги по всей стране, плавить царскую серебряную и золотую посуду.

Утихомирить бунтовщиков удалось только осенью, казнив нескольких предводителей. Остальным всё сошло с рук. Рассчитаться за отравленное страхом детство Пётр смог лишь в 1698-м. Стрельцы снова восстали – на этот раз потому, что их из отбитого у турок Азова не отпустили, как обычно, в Москву, а отправили охранять границу с Польшей. К весне они дозрели до очередного бунта, и 2 200 человек пошли на Москву. Пётр в это время был за границей, но, узнав о случившемся, пришёл в неистовство. После казни более чем тысячи человек бунты прекратились и стрельцы диктовать свои условия перестали.

Подчеркнём: это были прекрасные воины, но опереться на эту вольницу, у которой писаных и неписаных прав имелось без счёта, оказалось невозможно. Это была не армия, а что-то вроде нынешних частных военных компаний, только дисциплины ещё меньше.

Шведы

В августе 1700 года подписали мир с Турцией. Войну начала ещё царица Софья, но не слишком успешно. Потом Пётр взял Азов, османскую крепость на Дону, которая была не сильно-то и нужна, ведь Чёрное море оставалось за султаном. Но и турки за Азов особо не держались, с тех пор как Иван Грозный взял Казань, а затем и Астрахань, через которую лежал путь в Среднюю Азию. А вот на Севере другое дело. В Смутное время шведы забрали у России на Балтике всё, что она там имела с древнейших времён. Забирали и у других, в частности немецкую Померанию, Ливонию и так далее, так что желающих загнать шведов обратно в скандинавскую табакерку набралось достаточно.

Население Швеции было невелико, но ряд обстоятельств превратил их в грозную силу. Это были свободные люди, имеющие право носить оружие. Любой землевладелец мог стать дворянином, записавшись в рыцари. В национальном сознании шведов ещё со времён викингов боролись любовь к миру и любовь к войне, и верх брала то одна сила, то другая. Сначала они терроризировали соседей – финнов и карелов – как истинные католики, потом как истинные лютеране.

Всё изменилось в начале XVII века, когда на трон взошёл король Густав Адольф, именуемый отцом идеи просвещённого абсолютизма. Ещё будучи наследным принцем, успел повоевать с Россией – не очень удачно, потерпев поражение при осаде Пскова. Воспользовавшись Смутой, шведы тогда пограбили Русь изрядно, захватив даже Новгород, который Густав Адольф вернул Московскому царству в год своего воцарения, сразу после заключения Столбовского мира в 1617 году. Но русская часть побережья Балтийского моря так и осталась за Швецией.

С тех пор Густав воевал только в Европе, где и погиб. Но интересен он не полководческим пылом, а тем, что благодаря его реформам Швеция стала одной из сильнейших стран в мире. В то время европейские армии были наёмными. Именно в Швеции впервые ввели всеобщую воинскую повинность. Призыву подлежал каждый десятый военнообязанный мужчина, который должен был потом прослужить двадцать лет. Если дезертировал или погибал, община должна была отправить нового бойца. Обходились такие солдаты намного дешевле наёмных, поэтому удалось набрать до 50 тысяч бойцов. Так родилась не только сильная, но и надёжная армия, спаянная религиозной идеей. Именно Густав Адольф придумал девиз «Gott mit uns» – «С нами Бог».

Но армию требовалось чем-то вооружить. Уже на следующий год после коронации король смог привлечь в страну крупнейшего голландского финансиста Луи де Геера, создавшего мощную шведскую металлургию. Строились домны с огромными воздуходувными устройствами, осваивались новые методы ковки. Одновременно другой голландец – Гуверт Силентц – смог добиться резкого улучшения качества медного литья, увеличена была и добыча. А между тем железо и медь – это оружие: шпаги, сабли, палаши, ружья, штуцеры и, конечно, пушки.

Пушки были гордостью шведов. При Густаве Адольфе им удалось создать артиллерию, не знавшую себе равных, – это был революционный прорыв, сравнимый с переходом от гладкоствольных орудий к нарезным.

Главным недостатком артиллерии той эпохи был вес пушек. Довольно слабая трёхфунтовая пушчонка, очень популярная в ту эпоху, весила 30 пудов – около 500 килограммов, – и тащила её четвёрка лошадей. Шведы же непрерывно экспериментировали, создавая одну лёгкую модель за другой и наконец смогли отлить трёхфунтовку весом в 7-8 пудов. Тащить такую пушку могла одна лошадь, а на поле боя два-три солдата легко вручную их перекатывали, сопровождая наступающую пехоту. Из-за тонких стенок ствола она могла стрелять лишь картечью, но зато шведы придумали специальный патрон, ускорявший стрельбу в несколько раз – до шести выстрелов в минуту. Ещё одним новшеством стали четырёхфунтовые пушки из чугуна, стрелявшие ядрами, – они стоили вдесятеро дешевле медных, и их могла тащить пара лошадей.

Торговля железом и медью вкупе с военной добычей и денежной реформой обеспечила королевство средствами для ведения войны. В общем, всё было готово к появлению короля Карла XII, который, прочитав жизнеописание Александра Македонского, воскликнул: «Я стану таким же, как он!»

Карл был чрезвычайно амбициозен, бесстрашен, энергичен, безжалостен. Первого медведя будущий король добыл в одиннадцать лет копьём, а когда подрос, стал ходить на этих зверей с дубиной или вилами. Каждый день тренировался с холодным оружием: рубил головы овцам, свиньям и телятам, стараясь делать это с первого удара.

Портрет Карла XII

Пётр обладал схожим характером, но был на десять лет старше, умнее и осторожнее. Беда царя была в том, что он имел вооружённую толпу вместо армии. Таким образом, стартовые возможности были в пользу Карла. Но его царственный коллега в России обладал одной замечательной способностью – думать на несколько ходов вперёд, терпеливо выращивая будущую победу.

Начало Северной войны

С чего началась Северная война, которая продолжалась потом двадцать один год? С поездки царя в Европу, где Пётр надеялся найти помощь против турок. Англичане и голландцы, однако, предложили ему вместо этого куда более интересную затею – вернуть обратно балтийские владения, пробив дорогу к морю. Не в одиночку, а в союзе с датчанами, обладавшими отличным флотом, а также с поляками и саксонцами – король Польши Август II был тогда ещё и курфюрстом Саксонии, объединяя две страны.

Царь к уговорам голландцев и англичан отнёсся благосклонно. Перед Голландией он преклонялся, Британия же была нашим главным торговым партнёром. Вот только с британскими политиками на Руси дел ещё не имели, не зная, что договариваться с ними всё равно что с чёртом.

То, что Пётр загорелся этой идеей, неудивительно – план войны выглядел очень перспективным: датчане должны были сковать шведский флот и благодаря этому поляки и саксонцы могли без опаски штурмовать Ригу, а русские – Нарву. Но на практике всё рухнуло в один момент, когда англичане и союзные им голландцы – инициаторы этой войны – вдруг заключили союз со Швецией и повернули пушки против тех, кому щедро давали гарантии. Скорее всего, изначально всё так и задумывалось.

В результате датский флот был блокирован англо-голландской эскадрой, прибывшей на Балтику, что развязало шведам руки. Наступил звёздный час для Карла. Спрыгнув с лодки в воду близ берега, он со шпагой в руке повёл за собой четырёхтысячный десант на датскую столицу. Обстрел оставшегося без защиты флота Копенгагена из мощнейших 36-фунтовых орудий с английских, голландских и свейских кораблей привёл датчан в отчаяние, но ещё больше они боялись, что армия Карла ворвётся в город. В результате подписали мирный договор, выплатив Швеции огромную контрибуцию.

Следующими дрогнули поляки и саксонцы. Узнав о поражении Дании и приближении шведской армии, они сняли осаду с Риги, оставив русских наедине с сильным и опытным врагом. Это случилось на следующий день после того, как передовые отряды русского войска начали осаду Нарвы.

Осада Нарвы

Чем ценна была Нарвская крепость? Вместе с Ивангородом, стоящим на другом берегу реки Нарвы, она представляла собой ворота в Балтийское море на одном из двух древних путей, которые вели из Новгорода. Второй путь – через Ладогу и Неву – тоже был заперт. Тут надо отметить, что славяне пользовались этими путями много веков. И эта порожистая река называлась Нарова – от древнерусского «по своей воле, своевольно». Также в летописях встречается другое её название – Норова, то есть «норовистая, своенравная». Нарвой она стала только в 1927 году, по инициативе эстонцев.

Итак, Пётр отправился освобождать древний русский выход к морю. Выступил он из Москвы без особой опаски во главе довольно значительного войска – около 40 тысяч человек. Правда, боевую ценность представляли лишь два гвардейских полка – остатки стрельцов и дворянская конница Шереметева. Большая часть войска была скорее обузой.

Но авантюрой это изначально не было. Столь изощрённого коварства со стороны англо-голландцев не ожидали и куда более опытные в политике Фридрих Датский и Август Польский. К тому же русский царь гигантских планов не строил, а хотел прежде всего обкатать будущую армию в походных условиях, и осада Нарвы с её двухтысячным шведским гарнизоном не должна была представлять никакой опасности.

Сообщение, что Дания выбыла из войны, застало Петра в Новгороде. Король Август просил прислать 20 тысяч солдат, опасаясь, что в одиночку против шведов не выстоит, но царь понял это так, что ему предлагают пойти осаждать Ригу для поляков, вместо того чтобы взять Нарву для себя. Он верил, что поляки и сами справятся.

Мучительное движение к Нарве продолжилось. Интендантской службы практически не существовало, поэтому потребности полков обеспечивались на 30-40 процентов. Обоз из 10 000 телег полз с черепашьей скоростью. Повозки ломались одна за другой, груз перекладывали на соседние, и кони быстро выбивались из сил и падали мёртвыми от усталости. Особенно тяжело стало, когда начались дожди и обмундирование на солдатах стало расползаться по швам.

А когда началась осада Нарвской крепости, стало ещё хуже. Сначала долго ждали пушек. Головин, командующий осадой, оправдывался: «Поход зело не спор от недостатка подвод. Ей-ей, все силы употребляю». А через несколько дней снова: «Зело тяжко стало от превеликих дождей и разбитых дорог». Наконец артиллерия прибыла, но оказалась не вполне пригодной для войны. Пушки лопались, лафеты выходили из строя, а через две недели закончились заряды. Не хватало и провианта, войско начало голодать.

* * *

Как всё это происходило, известно из окопных писем русских солдат, которые со времён Нарвской битвы хранятся в Швеции. То есть послания, похоже, так и не были отправлены. Возможно, их забрали с тел наших мёртвых воинов.

Город Нарву они тогда называли Ругодивом – старое русское имя этого места. Вот некоторые выдержки из писем.

Ларка Степанов сын – отцу и матери:

«Государю моему батюшку Степану Прокофьевичу да государыни моей матушки Варвары Ивановны. Сынишко ваш, Ларка Степанов, благословения вашего прошу, и пад на землю со слезами, премного челом бью… Дал Бог по сие писание на службе великого государя под Ругодивом, доб(ре) здоров, а впредь уповаю на всещедраго Бога. А стаим мы под Ругодивом четвёртую неделю и помираем холодною и голодною смертию: хлебы стали дорогие, копеяшной хлеб покупаем по два алтына. И ты пожалуй, батюшко Степан Прокофьевич, будет тебе возможно самому побывать, и ты привези мне шубу какую-нибуть, да рубашку с порткам, да упоки (башмаки. – Ред.) хорошие или черевики, вскоре, не мешкав. А буде самому невозможно, и ты с кем-нибуть пришли, крепко нужно…»

Ульян Поляков – жене:

«Тестю моему монаху Алексею Анкудиновичу, и тёши моей монахини Параскевии Тимофеевны, и жены моей Федосьи Андреевны, и всем сродичам моим челобитье и поклон. Как вас Господь милостию своею сохраняет, а про меня, многогрешного, изволте на память сповать. А я по сию грамотку, дал Бог, жив, а впредь что Бог изволит, и будет. Отец двор продаст, и ты у отца возми за поструйку мою денег полтара рубли и, вземши, половину ко мне пришли. А сама, где ни есть, до меня проживи. Да пришли ко мне рубашку да портки. Засем мало пишу, а премного челом бью».

Сидор Гаврилович (Гаврилов сын) – отцу и матери:

«С-под Ругодева от сына твоего от Сидора Гавриловича великое челобитие, пад на землю со слезами, чалом бию. Как вас Господь Бог милует и милостию своею сохраняет, а и про меня изволит ведать под Ругодевым. И я по се число, дал Бог, жив и пред воля всещедраго Бога, Пречистыя его Богоматерь и всех святых».

Ничего не попросил Сидор Гаврилович у родных, только молитв.

Накануне сражения

Большая часть трудностей нашего воинства были вызваны не разгильдяйством, а неопытностью. Начинать создание армии приходилось почти с чистого листа.

Лучше всех показала себя разведка. Так как русских в Нарве немедленно опознали бы как шпионов, запустили туда в конце лета саксонского ротмистра Родиона Христиановича Боура, который четыре недели тщательно изучал крепость. Впоследствии он стал генералом, в Полтавской битве командовал кавалерией на правом фланге, а нарвские уроки усвоил очень хорошо, любые шаги предваряя тщательной разведкой. Но работа его в Нарве большой пользы не принесла. Опыта штурма европейских крепостей у нашего войска не было.

В Швеции узнали об осаде Нарвы лишь через две недели после её начала – 1 октября. Вызвали нашего посла, потребовав объяснений, но тот был не в курсе замыслов Петра. Карл разъярился и начал посадку войск на корабли, надеясь за два-три дня достичь Пярну. Однако шторм внёс коррективы: часть лошадей утонула в трюмах, несколько кораблей вынуждены были вернуться обратно в Стокгольм. Тем не менее большая часть армии во главе с позеленевшим от пережитого королём достигла Эстляндии.

Наша пехота осаждала Нарву, а поместная конница Бориса Петровича Шереметева – шесть тысяч всадников – совершала рейды на сотню вёрст в глубь территории. Под началом Шереметева впоследствии будет одержано множество побед, но в 1700-м он, как и Пётр, мало что понимал в войне. Рассредоточив конные полки, лишил себя возможности доставить шведам серьёзные неприятности. В одном из боёв его кавалеристам удалось захватить двух офицеров противника, один из которых сообщил, что Карл движется к Нарве с тридцатью тысячами солдат, другой – с пятьюдесятью тысячами. Это была военная хитрость короля, заранее подготовившего своих подчинённых к тому, что если они окажутся в плену, то нужно лгать русским о несметных шведских полчищах.

С. И. Грибков (1823 – 1910) Портрет графа Бориса Петровича Шереметева Ок. 1869 г.

Шереметев решил отступать, опасаясь окружения, тем более что полки его, как и вся армия, находились в сильном расстройстве. «В такое время без изб людям быть невозможно, и больных зело много, и ротмистры многие больны», – писал Борис Петрович государю Петру. Его отряды вернулись к Нарве, сообщив, что многочисленная шведская армия уже в 32-х верстах от крепости. Что под началом у Карла всего 8,5 тысячи, наши не знали и обречённо начали готовиться к сражению с десятками тысяч.

Царя с войском не было. Узнав о приближении врага, но не ожидая его так скоро, он отправился в Новгород за подкреплением и припасами. В Швеции позже была выпущена медаль с изображением робкого, плачущего Петра, убегающего из Нарвы, но это ложь – царю не было свойственно малодушие, что он и прежде, и после доказывал множество раз.

Командовать русскими полками государь оставил вместо себя герцога Карла Евгения де Круа, считавшегося опытным военачальником. Тот много лет воевал со шведами и турками, переходя из одной армии в другую. Но ни слова не знал по-русски. И никогда не командовал войском, столь плохо подготовленным. И был парализован страхом перед шведским королём, не зная, что силы того преувеличены чуть ли не впятеро. Герцог отчаянно сопротивлялся этому назначению, но спорить с Петром было бесполезно.

Положение усугубляло бегство капитана бомбардирской роты Преображенского полка Якова Гуммерта, пользовавшегося доверием царя. Не было сомнений, что он подробно расскажет королю Карлу о диспозиции наших сил и неблагополучном состоянии войск. Другим, куда более худшим, следствием этой измены стала окончательная утрата доверия солдат к многочисленным офицерам-иностранцам. Предателя начали подозревать почти в каждом, за исключением немногих, сумевших добиться уважения.

Начали готовиться к встрече Карла. Шереметев предложил герцогу вывести армию в поле и атаковать противника. Возможно, он был единственным, кто сомневался в том, что армия шведов столь многочисленна, как показали пленные. Герцог отказался, не без оснований полагая, что без прикрытия валами у разношёрстного войска, большую часть которого составляли новобранцы, шансов ещё меньше. Но русские укрепления тянулись на протяжении семи вёрст, войско было растянуто, и прорвать такую оборону можно было в любом месте. Приказ де Круа выслать полковые дозоры, которые могли бы предупредить о штурме, выполнен не был. Неизвестно, были ли приняты к сведению его распоряжения выдать солдатам запас патронов, а артиллерийским офицерам находиться при пушках. Управление полками было потеряно. Солдаты, замёрзшие, голодные, не понимали, что происходит.

Надежды не было. Но и безраздельно расправиться с нашим войском у шведов не вышло. Несмотря на плохую подготовку, будущие герои Полтавы смогли подпортить Карлу настроение.

Положение войск перед сражением. 11 ноября 1700 г.

Сражение

В ночь на 29 ноября армия короля Карла остановилась в десяти верстах от наших укреплений. Утром лесными тропами подошли вплотную незамеченными и после артиллерийской перестрелки пошли в атаку. Воспользовались сильной метелью: мокрый снег несло нашим воинам в лицо, стрелять было невозможно, так как порох отсыревал мгновенно. Опытные шведские штурмовики прорвались сквозь наши цепи в трёх местах. В центре у нас стояла дивизия князя Трубецкого, где настоящими воинами были только стрельцы, сумевшие продержаться какое-то время, в то время как солдатские полки охватила паника. Кто-то крикнул: «Немцы – изменники!» – после чего начали убивать офицеров, забыв про настоящего врага. Герцог де Круа, на глазах которого убили его секретаря и трёх адъютантов главного военного инженера Петра Великого, генерала Алларта, в отчаянии воскликнул: «Пусть чёрт воюет с такими солдатами!» – и поскакал к шведам сдаваться. Алларт – за ним. Это не было изменой, иначе было не выжить. Решив проблему с «немцами», среди которых были шотландцы, французы и др., полки бросились к мосту, который обвалился под их тяжестью.

Атака шведских войск при Нарве

Следом паника охватила поместную конницу Шереметева. Пять или шесть тысяч кавалеристов бросились к реке, увлекая Бориса Петровича, с ужасом понимавшего, что остановить своих людей он не в силах. В ледяной воде утонули сотни дворян, составлявших его отряд. Выжившие в последующие двадцать один год войны искупят свою вину, покрыв себя славой. Никто и никогда больше не сможет их испугать. Но в канун декабря 1700-го всё вышло постыдно.

Карл мог бы торжествовать, но ему было не до этого. В пылу боя он потерял ботфорт и шпагу. Его насилу вытащили, дали другого коня, и он так – полубосой – поскакал дальше. Первая половина его плана была выполнена, но со второй всё шло столь отвратительно, что король мрачнел с каждым часом. На правом фланге русского войска продолжали вести бой гвардейцы Головина. Дрались яростно, атаки противника захлёбывались одна за другой. В бою погиб шведский генерал Юхан Риббинг, ранены были генералы Реншильд и Майдель, была убита лошадь под королём. На левом фланге столь же упорно сражалась дивизия генерала Адама Вейде. Немцем его у нас не считали, наоборот, он стал любимцем солдат. Отец генерала поступил на русскую службу ещё при царе Алексее Михайловиче, а сам Адам Адамович был уроженцем Москвы. Будучи раненым, он продолжал командовать боем.

С наступлением ночи сражение стихло, но шведы не успокоились. Отыскав запасы вина, многие напились вдрызг, а два батальона вступили в схватку друг с другом на почве дележа награбленного. Желания продолжать кровопролитие не было ни у той, ни у другой стороны. Русские по-прежнему не понимали, насколько силён противник, а король при всей своей воинственности осознал, что блицкриг провалился. Хотя русские потеряли втрое больше людей – шесть тысяч убитыми и ранеными, они всё равно оставались сильнее, и дело было не только в численности. В строю остались лучшие – те, кого не удалось сбить даже неожиданной атакой. Это был начаток настоящей русской армии. Шведская армия при этом сократилась на четверть, и было понимание, что, если бой продолжится, выживут немногие.

Утром следующего дня командование – князь Яков Долгоруков, Автоном Головин, Иван Бутурлин и царевич Александр Имеретинский – решило начать переговоры. Последним нехотя согласился говорить со шведами генерал Вейде. На переговорах договорились о том, что русские уйдут, оставив артиллерию. Но после того как лагерь покинули гвардейские полки, шведы осмелели и начали нарушать один за другим пункты соглашения. Отказались отпустить пленных, в том числе герцога де Круа и ещё десять генералов, ограбили остальных, под дулами мушкетов отняв всё, вплоть до палаток.

Для наших полков начался тяжёлый, печальный путь в Новгород. Шведы же, понятно, были вне себя от восторга, не догадываясь, что эта победа окажется для них единственной что-то значащей. Уже через год Шереметев разобьёт Шлиппенбаха, а затем пробьётся к Балтике, истребляя один шведский гарнизон за другим. Через три года на освобождённой территории будет заложен Петербург, а через девять лет король Карл потерпит самое сокрушительное поражение в своей жизни – под Полтавой, от которого уже не оправится.

Колокола

«Негоже при несчастии падать духом и лишаться всего», – произнёс Пётр, узнав о случившемся под Нарвой. Слабых неудача ломает, сильных делает сильнее.

Царь немедленно развил самую энергичную деятельность. Хорошей стороной поражения было то, что она ярко осветила все недостатки армии, показав путь, по которому должно идти. Например, князю Борису Голицыну был отдан приказ формировать драгунские полки. Немаловажно и то, что вместо необстрелянного войска Пётр обрёл армию, побывавшую в бою. Не все новобранцы бежали, иные дрались как должно, став настоящими солдатами.

Болезненна была утрата артиллерии, почти двух сотен орудий. Меди для создания новой не было, так как прежде её везли из Швеции, как, впрочем, и железо. Нужно было искать своё железо и делать свои ружья, нужна была своя медь, поисками которым занялись сразу после Нарвской битвы. Но на все эти мероприятия требовалось время, а его не было. Тогда-то Пётр I и обратил взор на колокола.

Был отдан приказ: «Со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей, собрать часть колоколов на пушки и мортиры». Пётр потребовал от храмов и монастырей передать ему четверть колоколов, но если есть бронза, получаемая из меди, или сама медь, то и слава Богу. Воспользовавшись этим, архиепископ Вологодский и Белозерский Гавриил прислал два треснувших колокола и около четырёхсот пудов красной меди в слитках. Государь был столь доволен, что подарил Вологде большой колокол «Лебедь», отлитый несколькими годами ранее мастером Иваном Моториным.

В отличие от пушек, которые терялись в боях, колокола накапливались несколько столетий. Это был голос Святой Руси. Народное предание, которое не всегда Петра одобряло, на этот раз признало его правду. Появилась легенда, что после нарвской беды к царю явился некий странник, обещая найти медь для пушек. Государь удивился, и тогда странник сказал, указав на звоны: «Возьми их и перелей в пушки. Когда, Господь даст, победишь ты врага, так из его пушек вдвое больше можешь наделать колоколов».

В печь отправлялось не всё, а с разбором. Так, стольник Тимофей Кудрявцев обнаружил, что один из колоколов, весом 161 пуд, был отлит, судя по надписи, в 1427 году, то есть по благословению учеников Преподобного Сергия. Кудрявцев немедленно сообщил о находке царю, о решении которого свидетельствует запись в Пушкарском приказе: «Великий государь указал тот колокол вернуть, и за тот колокол иной меди колокольной или какой не имать, и велеть тот колокол в монастыре беречь».

Через шесть месяцев после поражения под Нарвой в Москву было свезено 90 000 пудов бронзы. Через двенадцать месяцев готовы были первые 270 орудий. Артиллерия возродилась и даже превзошла прежнюю. Моторину же, который весь год лил пушки, поручено было из оставшейся меди отлить Великопостный колокол для звонницы Ивана Великого весом тринадцать тонн. Это была своего рода репетиция перед созданием самого грандиозного из творений мастера – Царь-колокола.

В результате в Полтавском сражении у русских орудий оказалось в разы больше. В то время как Карл год за годом благополучно проматывал наследие предков, стал игнорировать артиллерию, ещё недавно лучшую в мире, Пётр учился. Оттолкнувшись от Нарвы, он создал империю, где воинский гений соседствовал с гением литературным, музыкальным, инженерным. И всё это рядом со святостью, о которой нередко говорят, что процвела она в девятнадцатом веке вопреки реформам Петра. Я и сам так долго считал. Но к тому времени, быть может, как раз и созрели плоды древа, насаженного Петром, плоды, которые поначалу казались слишком кислыми? Что мы знаем о Промысле Божием, чтобы судить? Пусть каждый думает своё, но всяк признает верным петровский наказ: «Негоже при несчастии падать духом и лишаться всего».

Памятник героям Нарвской битвы. Установлен в 1900 г. на берегу Наровы

Доска на памятнике героям Нарвской битвы

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска