В другой жизни…

«Тревожные и рваные удары церковного колокола ворвались в тихий деревенский вечер. Около каменного храма стоял подвыпивший парень из местных и, дёргая за верёвку колокола, утверждал таким способом своё право делать на этой земле всё, что ему хочется. Увидев приближающуюся к нему небольшую женскую фигуру в монашеском одеянии, а следом за ней спешащего мужчину, парень с криками “Это моя земля! Нечего вам здесь делать!” скрылся в сумерках… Такой была моя первая ночь в Свято-Троицком женском подворье Тихвинского монастыря…»

Так наш корреспондент Игорь Вязовский описывал настроения жителей деревни Сенно, где в 1996 году поселилась монахиня Тавифа (Фёдорова) и к тому времени уже шесть лет пыталась обустроить там монашеский скит. Как давно это было, словно в другой жизни!

Мы едем в сторону Петербурга. Зимние сумерки, в свете фар поблёскивает дорога, прихваченная морозцем. Гололёд. Игорь Иванов за рулём, а я спешно ищу в телефоне, в Интернете, что у нас в газете писали про Сенно. Идея завернуть туда возникла спонтанно, после разговора с нашей подписчицей в Пикалёво, а мы не готовы, ничего ведь не помним. Вот выпуск газеты № 423 (октябрь 2002 г.). Вижу себя на летнем фото – в распахнутой рубашке гребу вёслами, щурясь от солнца. Это мы с Игорем на лодке плывём по Кубенскому озеру в монастырёк на острове. Молодые, сильные! А в это время, оказывается, наш сотрудник Игорь Вязовский жил в скиту в Сенно, ночуя рядом со штабелем досок в «предбаннике» восстанавливаемого деревянного храма Великомучеников Флора и Лавра. Как понимаю, настоятель отец Александр (Гордеев) предлагал ему поселиться у себя, но – молодость! – наш корреспондент предпочёл спать в храме на полу.

На переднем плане – храм Флора и Лавра сегодня (фото января 2025 года). Справа – чуть подтаявший незаконченный вертеп. В отдалении – Троицкий храм

Игоря Вязовского давно уж нет с нами, призвал его Господь к жизни вечной. Нет и отца Александра – похоронен он за алтарём Успенского собора Тихвинского монастыря. Но в газете, в очерке «Обитель смирения», остался их разговор, в котором батюшка вспоминал о детских своих годах в Сенно: «Помню, как родители меня в тридцатые годы летом в деревню привозили: убежишь с ребятами в поле или лес, а звон колокольный везде слышен – не заблудишься…» И было у него, как внука священника, благословение заходить в алтарь. Дедушка его, иерей Севериан, служил в Сенно до 1933 года вместе с будущим священномучеником Василием Канделябровым, рукоположённым в священники в 1928 году. В том же году был закрыт и разорён Тихвинский монастырь, и в том же году на территории монастыря родился Александр Гордеев – будущий его возобновитель и первый настоятель. Такая удивительная связь времён.

Монашество Александр принял, уже будучи пенсионером (до этого служил военным лётчиком), в 1993 году его назначили начальником Валаамского подворья в Санкт-Петербурге, а в 1995-м – игуменом разорённого Тихвинского монастыря. И тогда же в своей родной деревне Сенно он учредил монастырский скит, поставив туда свою духовную дочь – монахиню Тавифу. Позже из этого скита пошло возрождение и женского монастыря в Тихвине, а матушка Тавифа стала первой его игуменьей. То есть всё как бы выросло из Сенно, маленькой деревни в Бокситогорском районе.

Это уже история, многое с той поры изменилось. А скит – он до сих пор действует. И в нём, как в самые первые годы, всем заправляет одна-единственная монахиня Неонилла. К ней, предварительно созвонившись, мы и едем. Вот уже и отворотка с трассы Вологда – Санкт-Петербург, за ней в четырёх километрах – Сенно. Въезжаем в деревню. У обочины дороги видим часовню, а дальше за оградой в вечернем небе темнеют купола храмов. Часовня эта, кстати сказать, освящена в память новомучеников и исповедников Церкви Русской – и вот интересно: сами-то деревенские молятся ли своему святому, последнему священнику Сенно, расстрелянному в 1937 году? В Сенно псаломщиками служили его отец, воспитавший семерых детей и ушедший за штат в 1911 году, и его родной брат Владимир. Возможно, здесь их родственники остались.

Но, судя по тому, что застал наш корреспондент в 2002 году (тогда же, в июле, наша Церковь прославила о. Василия Канделяброва в лике святых), местные были против «церковников». Тот пьяный парень, что в колокол звонил, кричал: «Вас сюда никто не звал!» Охальники на машинах мимо катались и врубали на всю мощь динамики, оглушая обитель блатными песнями. Некто Казимирыч, таскавший из монастырских строений стройматериал для дачи, всякие слухи распускал… Что же здесь изменилось за прошедшие почти четверть века?

В Троицком храме

В деревне темно, столбов с освещением мало, и матушка Неонилла встречает нас у ворот с включённым фонариком.

– Машину можете оставить здесь, у ограды, – предлагает она.

– Никто не тронет?

– Так зимой народа нет, только на лето приезжают.

– А было, как понимаю, большое село, – удивляюсь, – ведь два храма здесь.

– Сейчас у нас три храма, в 2006-м построили деревянный, в честь усекновения главы Иоанна Предтечи. А село было не такое уж большое. Здесь находились две дворянские усадьбы, поэтому и приходской центр такой образовался, к которому приписали окрестные деревни. И по сей день к нам на службы приходят из Сёглы, Нижницы, Батьково, где домов больше, чем в Сенно.

Деревянный Предтеченский храм построили в 2006 году

Матушка Неонилла ведёт нас в каменный Троицкий храм. Там ремонт.

Троицкий храм в Сенно

Крещенская купель на улице. В храме идёт ремонт

– Как его освятили в 1998 году, так он и стоял без капитального ремонта. А когда нашему сестричеству в Сенно передали Введенский монастырь в Тихвине, было уже не до того – два года катались в Тихвин на машине в постоянных пробках, тогда ведь как раз дорогу делали федеральной, стройка там шла. А потом сёстры совсем в Тихвин переселились. Теперь я здесь одна. И честно скажу, вовсе не собиралась ремонт в храме затевать, потому что ни сил, ни средств на это нет, – призналась монахиня. – А как получилось? Стены здесь очень закоптились, тёмные стали – решила, что побелить-то их труда не составит. Нынче летом обратилась к нашему инженеру монастырскому. Он приехал, посмотрел, говорит: «Перед побелкой надо электропроводку со стен снять. И вообще её заменить – она у вас допотопная, наружная, на керамических изоляторах. Опасно это». Потом ещё осмотрелся: «После побелки окна у вас заляпаются. Их потом тоже надо будет заменить, вон какие щели, дует». Прошёлся по храму: «Да и пол тоже заменить надо, в алтаре так вообще проваливается, короедами в труху изъеден». И вот вместо побелки с осени начался у меня грандиозный ремонт. Все иконы из храма я вынесла, а недавно решила часть обратно занести, чтобы молебны здесь совершались, но вот вторую створку входной двери открыть не могу, разбухла она от сырости.

Разговор посреди ремонта

– Теперь и двери заменять будете? – догадываюсь.

– Нет, подожду, когда морозы ударят. Дерево тогда ужмётся, и створка откроется.

– Средства-то на ремонт нашлись?

– А не знаю, что откуда и берётся. Вот сейчас надо пеноплэкс – это такие листы с теплоизоляцией – закупить, а денег нет. Но Господь, надеюсь, не оставит.

В храм вошёл трудник с электрическим калорифером в руках:

– Матушка, куда поставить?

– В алтаре розетка есть, включи там… Вот дровяной-то печки не хватает, чтобы температуру держать и бетон схватывался, – поясняет нам монахиня и одёргивает трудника: – Николай, ты перекрестись, три поклончика положи да молитвочку прочитай, прежде чем в алтарь-то войти.

Затем рекомендует его нам:

– Он парень ответственный, регулярно из Бокситогорска приезжает помогать. До воцерковления пил, колобродил, а сейчас даже не курит. Чтобы дурь в голову не лезла, стал чётки вязать и резьбой по дереву заниматься… Николай, ты сейчас с источника?

Парень, вернувшийся из алтаря и проходивший мимо, кивнул головой.

– Я и вижу. Вон какой румянец, во все щёки. Любит он купаться в нашем источнике.

– Это он сейчас купался? В такую холодрыгу? – не верится мне.

– Так вода же там святая. Этот источник, освящённый во имя Святителя Николая, обнаружила матушка Тавифа ещё в 1999 году – он забил из-под земли на месте, где стоял дом нашего священномученика Василия Канделяброва. От дома-то уже ничего не осталось, были только одичавшие растения из его сада. И вот люди отовсюду приезжают и окунаются – в любую погоду. И я давно заметила: кто из трудников любит на источник ходить, тот надолго у нас задерживается.

– Сейчас их сколько у вас?

– Из постоянных двое, Вячеслав и Юрий Иванович. Работа у них по силам: дров наколоть да печи и котёл теплосети натопить. Больные они, скорбящие – прежние страсти основательно их потрепали. Первые-то наши трудники все уж умерли – из-за этих вот застарелых болезней. Ярославу всего сорок лет было – печень болела, и одно лёгкое осталось, туберкулёзом изъеденное. И весной этого года ушёл он. Я тогда в Петербург отлучалась, за мамой ухаживала… Такое вот испытание от Бога.

Житейское море

– Пришлось мне тогда скит на трудников оставить, только на выходные приезжала – в больнице меня моя сестра подменяла. Ей же работать приходилось, чтобы палату для посетителей в больнице оплачивать. Мама второго января слегла, и я до марта так каталась. Тут Ярослав вдруг умер, в субботу. Ко вторнику мы документы оформили, похоронили, и наконец-то поехала я к маме. В Петербурге в метро звонок: «Мы сожалеем, ваша мама умерла». Пересаживаюсь в троллейбус, еду в больницу. Снова звонят, уже из скита: «Юрию Ивановичу плохо, инфаркт, сердце останавливается». Взмолилась тут я Господу. Юрия Ивановича увезли в реанимацию, и он выжил.

Игуменья наша, матушка Павла, благословила маму в скиту похоронить. И легла она рядом с Тамарой, в постриге – Елизаветой. С ней я давно хотела маму познакомить, да не получалось, мама не хотела в скит ехать.

Не успела оглянуться – наступил Великий пост, а тут уже огород сажать надо, траву косить, затем этот ремонт затеялся. Житейское море нас поглощает больше и больше. Но молитвы читаются, службы совершаются, спаси нас, Господи.

– Елизавета – это монахиня здесь была?

– Она постриг приняла за два дня до смерти. В миру звали её Тамарой Николаевой. На ней долгое время всё и держалось. Когда мы в Введенский монастырь переехали, она тут восемь лет трудниками управляла. Сама она нездешняя, из Бокситогорска приезжала и жила в монастырском домике. Свою пенсию тратила на то, чтобы трудников кормить. Мы-то из монастыря помочь особо не могли, там нам разруха страшная досталась, до сих пор ремонт идёт. А потом Тамаре уже тяжело стало справляться – годы-то идут, здоровья не прибавляется, а ещё онкология открылась, и матушка игуменья благословила меня сюда приехать. Было это в 2015 году.

Матушка Неонилла

– Тяжело вам одной?

– Сначала тяжело было. Колодца здесь не было, и приходилось воду в баклажках с источника носить. Тут Господь послал одну женщину, она помогла организовать рытьё колодца. Местные дачники взволновались, ругались, что у них теперь вода кончится. Но посмотрели: у нас вода, у них вода – ничего страшного. И успокоились.

– Так у вас до сих пор с ними конфликты? – поражаюсь. – В 2002 году наш корреспондент был свидетелем подобных стычек. И это продолжается?

– Нет, за последние годы это был единственный случай. Всё очень поменялось, прям на противоположную сторону. Те, кто раньше в наши сады и огороды ползал, уже выросли и сами нам кабачки со своего огорода приносят, картошку, чтобы цыплят кормить. Магазина у нас в Сенно нет, так и продуктов привезут, если попросишь. Сама-то я отлучиться не могу, за всем тут присматривать надо.

– Удаётся с мужиками-трудниками справляться? Они-то, наверное, с характером.

– Так я по мирской профессии учитель труда, индустриально-педагогический факультет оканчивала, – шутит матушка. – А вообще они заботу любят, чтобы накормили, постирали. Болезные. Как-то управляюсь.

– Раз индустриальный оканчивали, то и в строительных делах разбираетесь? Как считаете, этот храм ещё крепкий, наружного ремонта не требует?

– Колокольня у нас потихоньку осыпается. Бывало, идёшь, а на земле словно капельки крови – кусочки красного кирпича. Но храм ещё долго простоит, он не такой старый – в 1898 году освящён. На него сам обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев деньги жертвовал и за строительством надзирал, и батюшка Иоанн Кронштадтский 200 рублей вложил – большая сумма по тем временам.

– А почему обер-прокурор надзирал? Зачем ему было переживать за храм в какой-то деревеньке?

– А здесь бунт случился. Старый-то деревянный Троицкий храм совсем обветшал, и его закрывали. В алтаре уже престол свернули, Святые Чаши, облачения упаковывали – и тут народ ворвался, потребовал всё вернуть обратно. Батюшка с дьяконом ретировались, а мужики престол обратно восстановили. Дошло это до царя, и тот дал такой завет, чтобы жители Сенно владели землями, которые под храмами, и чтобы нужные люди помогли им строиться. Так всё и исполнилось. Правда, каменный храм строили долго, десять лет. А вообще место здесь не такое уж и глухое – там, где вы машину оставили, проходил старый тракт, соединявший Ярославль с Новгородом. Другой дороги и не было, поскольку кругом болота, в ту пору ещё не осушенные. И жизнь здесь била ключом. И народ, как рассказывают, отличался радушием, привечал всех проезжавших.

– А теперь одичали из-за запустения?

– Да хорошие у нас люди, напрасно вы. И за всех мы молимся.

– А вот это кто расписывал? – спрашивает Игорь, показывая на фреску Тайной вечери на храмовой арке.

– Сюда каждое лето со своими детьми, четырьмя мальчиками и одной девочкой, приезжал художник Александр Михайлович Некрасов. В городе у них была однокомнатная квартира, а здесь – раздолье. И вот он в благодарность написал. Почему я запомнила – как раз тогда, в 2002 году, я только сюда пришла и, запинаясь, неумело читала вслух Псалтирь, а он в это время на лесах стоял и Вечерю писал. Он и по сей день здравствует, сыновья выросли, и кто-то из них тоже художником стал.

Тайная Вечеря. Та самая роспись Александра Некрасова в Троицком храме

– Так это летом 2002-го было? – уточняю. – А не помните такого молодого журналиста с бородкой и стеснительной улыбкой? Это был наш корреспондент, он в это время к вам приезжал.

– Ой, да я тогда людей едва замечала, жила словно бы не на земле, а на воздусех, – смеётся матушка. – Но пойдёмте дальше, скит наш покажу.

У Флора и Лавра

С включённым фонариком идём в зимний тёплый храм во имя святых мучеников Флора и Лавра. Он деревянный и небольшой, с двумя печками. Вот где-то здесь в притворе на досках спал наш сотрудник и друг Игорь Вязовский. Войдя в храм, мысленно поминаю его и крещусь на Поклонный крест-голгофу, установленный рядом с кануном – заупокойным подсвечником.

– Этот крест с могилы игумена Александра (Гордеева). В Тихвинском монастыре на его могиле новый поставили, гранитный, а этот нам отдали. Вы ведь знаете о батюшке Александре?

– Да, конечно, – отвечаю. – Наш сотрудник с ним встречался. А какой храм более старый – этот или Троицкий?

– Этот. Он не раз заново строился и был при начале деревни Сенно, которая в писцовых книгах упоминается в 1583 году, но существовала и раньше. Вообще храмы Флора и Лавра на Руси повсеместно стали строить после Куликовского сражения в 1380 году – именно в день их памяти Преподобный Сергий Радонежский благословил Димитрия Донского на битву. И вот этот храм Флора и Лавра раньше имел приделы Святой Троицы и святого Димитрия Солунского – небесного покровителя Димитрия Донского. Думаю, это не случайное совпадение, и наша история уходит туда, к Куликовской битве. Давайте я вам нашу икону покажу…

Матушка подводит к большому образу, на котором архистратиг Михаил покрывает крылами мучеников Флора и Лавра

Матушка подводит к большому образу, на котором архистратиг Михаил покрывает крылами мучеников Флора и Лавра, рядом с ними осёдланные лошади, а внизу скачут на конях всадники с воздетыми вверх то ли плётками, то ли боевыми мечами. Наверное, всё-таки это боевое оружие и образ действительно связан с Куликовской битвой. Матушка мне возражает:

– Нет, по канонам шестнадцатого века на таких иконах изображали погонщиков-пастухов, святых мучеников Спевсиппа, Елевсиппа и Мелевсиппа, направлявших табун на водопой. Все трое, как и Флор с Лавром, были родными братьями и точно так же, как они, сокрушили идола, когда служили конюхами при храме Немезиды, языческой богини судьбы. В этой иконе глубокий смысл заложен, и Архангел Михаил на ней неслучайно мученикам-братьям вручает поводья от осёдланных лошадей. А ещё тут незримо присутствует Леонилла – бабушка трёх пастухов, которая привела их ко Христу.

– Похоже на ваше имя – Неонилла.

– Иногда их путают. Но её имя от слова «лев», а моё переводится как «новая».

– Эта икона храмовая, родная?

– Она точно храмовая, а вот откуда – сказать не могу. Однажды пришли к нам молодые люди, говорят: «Мы купили старый дом и обнаружили в нём иконочку. Примете?» Привозят её – а это огромная икона! Она была в плохом состоянии и много лет простояла у нас в алтаре. А в прошлом году, когда я решала проблему с водой – наш колодец-то уже не справляется с поливом огородов, – меня познакомили с питерским батюшкой Георгием, который служит в Воскресенском соборе у Варшавского вокзала. Приехал он со своей матушкой Еленой, которая оказалась профессиональным реставратором, и я им показала эту икону. Они загорелись её восстановить, мол, она настоящего новгородского письма. Работа была кропотливая: расчищали по сантиметрику, закрепляли краски – продлилось восстановление почти год. Считаю, это подвиг с их стороны – Господь всё видит, возблагодарит за труды. Когда икону привезли, наши ребята два часа её устанавливали – тяжеленная она. А потом какое чудо было! Елена попросила свою подругу в Москве, также реставратора, сделать киот к иконе. Она сделала, киот привезли – и цветовой тон его точь-в-точь совпал с цветом нашего иконостаса. Хотя она иконостаса даже на фотографиях не видела.

– А вот эту икону привезли нам из деревни Мозалёво, – матушка подводит к другому образу, Тихвинской Божией Матери. – Её из тамошнего храма спасла одна молодая женщина в 1942 году. Уж не знаю, как до своего дома дотащила – наши трудники, когда её из машины сюда несли, даже из киота вынули, чтобы не надорваться. И вот она спрятала икону на чердаке и домашним сказала: «Пока Тихвинская в нашем доме, с нами ничего не случится». А тут бомбёжка, кругом воронки – соседи погорели, а их дом устоял. Это она сама рассказывала, будучи уже старушкой. Только посетовала, что жаром от пожаров икона всё же попортилась. Вот посмотрите: на лбу у Богородицы и щёчках краска слегка вздулась.

Приглядываемся: да, немного попалило, но почти незаметно.

Тихвинская икона Божией Матери из Мозалёво, слегка пострадавшая при пожаре

– Вот думаю, может, мне самой реставрацией заняться.

– Сами же говорили, что кропотливое это дело, – отвечаю, – много времени у вас отнимет.

– Зато работа сидячая. Пользу смогу приносить, когда совсем обессилю.

– Да уж, вон вы какая энергичная! Даже имя такое – «новая» по-гречески.

– Так время не стоит на месте. При мне ушла мать Елизавета, через полгода почил отец Александр, потом ушли трудник Георгий, который очень любил наше Сенно, потом другие трудники, моя мама… Одни уходят, другие приходят, а я смотрю на это: «Господи, как всё течёт, меняется…»

– Вы имена перечислили, а матушку Тавифу не упомянули. Где она сейчас?

– Так, слава Богу, жива-здорова – настоятельница в Горицком монастыре.

– Это в Вологодской области? Постойте, так это мы с ней разговаривали? Когда это было, два года назад? – обращается ко мне Игорь.

– Четыре года назад, – припоминаю и говорю монахине: – Мы ведь тоже, матушка, словно на берегу огромной реки. Всё течёт: лица, события…

– Точно! – вспомнил Игорь. – Она же нас с крылечка храма благословила в дальний путь. Из Гориц дорога дальше лежала в Пудож, Повенец, Муезерский, потом ехали по северу Карелии, по Мурманской области, останавливались в Кандалакше, Варзуге, Кировске, Печенге, Никеле…

– Короче, доехали до самой границы с Норвегией, – заканчиваю за Игоря. – В этой экспедиции встречались со множеством людей вплоть до правящего архиерея в Мурманске и всё давалось легко, словно Сам Господь вёл. А в самом начале было благословение матушки Тавифы.

– И долго вы с ней беседовали?

– Да прилично. Ещё там познакомились с монахиней Вассой, уроженкой Тихвина, которая про матушку много рассказала, это всё у нас описано («Обитель у намоленной горы», № 860, сентябрь 2020 г.).

– Ну и слава Богу, многая лета матушке. Кому-то Господь длит жизнь, чтобы он успел доделать важные дела. А кого-то держит на земле для вразумления. Вот была у нас в Сенно Надежда Прокофьевна. Пятилетней девочкой помогала в храме будущему новомученику, батюшке Александру Канделяброву, он даже благословлял её в алтарь заходить. А потом выросла и, как все, ходила в магазин, который в этом храме открыли, и на танцы сюда бегала. Когда в 1996-м здесь стало всё восстанавливаться, она и не вспомнила, что при храме-то помогала. Сын её умер от винопития, и даже это не вразумило. Когда мы ограду вокруг скита ставили, прибежала, заорала: «Моя земля, я здесь дерево посадила, вот оно!» Голос у неё зычный, раньше дояркой работала, потом её в помощники председателя колхоза поставили, но вскорости уволили с должности – за то, что орала громко и много материлась. Проходит время, ей за 90 лет – уже не ругается. Пришла я к ней, она приняла, не прогнала. Потом исповедалась батюшке, причастилась. Говорила мне, что устала жить. А когда заболела, была прикована к постели, и внук пытался перевернуть её, чтобы пролежней не было, то она в кровать вцеплялась – не оторвать. Такая силища в руках! Всё ещё внутри её что-то бунтовало. Но умерла тихо, во сне, говорят, со светлым лицом – Господь наконец-то её принял. Почти сто лет прожила. А кому она была нужна? Только Богу…

– Что-то грустное вы рассказываете, – говорю.

– Да я к тому, что надо жить с верой в Бога и хотя бы какую-то пользу ближним приносить, – ответила матушка и перевела в шутку: – Вот я, например, уколы боюсь делать. А надо, трудники же у нас болезные. Одному делала укол и ткнула иголкой так, что он как заорёт: «Матушка, ты чё?!» «Не бойся, я иголку обратно вытащила». Он сходил покурил, вернулся: «Давай ещё раз. Вторая попытка».

Матушка смеётся:

– Но давление измерять я уже научилась.

Монастырские подарки

В трапезную из храма мы шли по скользкой, обледеневшей дорожке мимо погоста, на котором над заснеженными крестами и могилами близких матушке людей возвышается большой Поклонный крест – в память всех здесь упокоенных. Она показывает в сторону ограды:

– А вон там дом отца Александра (Гордеева). Его родственники сейчас дом продают.

– Так надо его выкупить, и территория скита сразу увеличится, – предлагаю.

– На это деньги нужны.

Заходим в трапезную, устроенную в бывшем коровнике. Стены из толстых брёвен, строение основательное. На кухонном столе лежит огромная тыква.

– В ней больше 50 килограммов, – с радостью говорит матушка. – Правда, не мы вырастили, а один парень, который нам в Троицком храме электропроводку делал. У него огород в Тихвине. Я соберу из этой тыквы семечки и у нас посажу.

– А у вас большой огород?

– Приличный. И большая теплица ещё. И самим хватает, и чтоб паломников кормить. В прошлый раз баклажаны хорошо уродились. Фрукты, ягоды тоже заготавливаем. Причём не только у себя – дачники, которые в детстве по нашему саду ползали, теперь к себе зовут: «Берите наши яблоки, сливы. Нам и нашим детям не нужно столько».

Среди томатов, выращенных в теплице. Фото из архива матушки Неониллы

Почаёвничав, собираемся в дорогу. Матушка стала выставлять монастырские припасы – нам в подарок. Мне неудобно, приговариваю: «Грабим, грабим», – а монахиня знай баночки достаёт. На одной из них наклейка, авторучкой надписано: «Варенье из перца». Вот ведь, здесь и горькое в сладость.

– Вы же через Тихвин ехать будете? Обязательно наш монастырь посетите, с игуменьей Павлой пообщайтесь, – напутствует монахиня. – Матушка у нас с образованием, много интересного расскажет.

– А вам как можно помочь? – спрашиваю.

– Мобильная связь у нас нестабильная, если будут какие предложения, то можно написать в группу «ВКонтакте» «Под сенью Сенно». Там и номер телефона указан.

…И вновь мы в пути. В свете фар блестит заледеневшая дорога. Нежданная встреча, которую мы не планировали. Но сейчас кажется, что Господь направил туда, куда и надо было. Как могли бы мы проехать мимо Сенно?! Здесь смыкаются прошлое и настоящее, и наша общая судьба становится понятнее.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска