У чистого озера
Мария – слепая дева
«Очень хочется, чтобы помнили все мою тётку родную, которая с 17 и до 68 лет жила и служила певчей в этом храме. Их, слепых, было три человека: Евстахий, Матфей и Мария – и все трое пели на клиросе. Мы с малых лет ходили из Турнояса на литургии…» – прочитала я сообщение от Раисы Васильевны Кузьминковой в чате Преображенского храма села Биляр-Озеро. Решила позвонить по указанному номеру телефона. На том конце ответил женский голос: «Да, я Раиса. Живу сейчас в Самаре. Жаль, не смогла приехать на Прощёное воскресенье в родной храм. Давнишних воспоминаний у меня нет, но знаю всё по рассказам матери. У нас вся семья церковная была, дедушка – певчий, дядя – священник, они тоже рассказывали».
Мы проговорили весь вечер, и после я ещё долго оставалась под впечатлением – голос Раисы Васильевны рисовал мне картины из жизни давно ушедших людей, делая их мне понятными и близкими.
* * *
Этот рассказ начнётся с событий в одной из деревенских изб села Тумба, ладно сработанной. Тесовые ворота. За ними всё, что нужно для крепкого хозяйства: овин, конюшня, двухэтажный сеновал. Здесь живут Спиридоновы – крепкие хозяева. Однажды к ним пришло горе – при родах умерла мать семейства. Ребёнок выжил. Это был мальчик. Назвали Иваном. Отец второй раз не женился, так что все заботы по уходу за четвёртым по счёту ребёнком легли на его старших братьев и сестру. И они вырастили из Ванечки хорошего человека – достойного продолжателя мастеровитого крестьянского рода.
Когда пришло время, Иван женился на Анисье Акимовне – девушке такой же простой, как и он, и такой же мастерице на все руки. Жить бы им, поживать да добра наживать, но тут налетел смерч под названием «становление советской власти». Пошла коллективизация, экспроприация. Потрясли и Спиридоновых – забрали все «излишки», в том числе запасы зерна и лошадей. Больше всего горевали хозяева о породистом коне Крылатом – так называл своего любимого коника Иван Кириллович за то, что тот мог скакать быстрее ветра. В колхозном табуне «летящий» превратился в понурое, худое, грязное существо.
«В колхоз никогда и ни за что!» – поклялись Спиридоновы. Но однажды Анисья в слезах вернулась домой и объявила детям: «Всё, дети, будем в колхоз входить. Не могу больше эту лямку тянуть». Так в борьбе с единоличниками победила власть: налоги для не вступивших в колхоз были столь огромны, что окончательно разоряли крестьянина.
В поле работали все колхозники, кто мог держать плуг, невзирая на возраст. И в доме Спиридоновых остался одинёшенек самый младший сын, четырёх лет от роду. В ожидании взрослых решил он пожарить себе яичницу… Дом сгорел дотла вместе с малышом. Не успела семья оправиться от этого горя, как настигло новое: уже подросшая дочь Рая во время работы в поле поранила руку, куда попала инфекция, вызвавшая гангрену, – девочка, прежде ничем не болевшая, умирала мучительно…
Вместе с голодом Центральную Россию захватили эпидемии смертельных болезней. Не обошли они и Тумбу. Заразилась оспой старшая дочь, Мария. Выжила, но совершенно ослепла – и какая теперь она помощница-то, незрячая?!
Из детей могутной помощницей осталась только вторая дочь, Клава. Как-то раз поехали с нею родители за сеном; она, стоя на телеге, не удержалась и упала – да так, что подняли едва живую. Заболела Клава: не могла говорить, ходить, стала вся трястись. Пытались лечить, но ничто не выводило больную из этого состояния. Узнали, что в соседнем районе, в деревне Каракулево, живёт одна знахарка. Отвезли дочь к ней. Та осмотрела девочку и сказала: «Оставьте её у меня. Приезжайте через неделю». Вернувшись домой, Анисья каталась по полу в истерике: «Не хочу больше жить!» Если б не дети, залезла бы в петлю. Но через неделю по дороге в Каракулево увидели свою Клаву, бегущую им навстречу совершенно здоровой, – вылечила-таки знахарка ребёнка. Или Бог пожалел несчастных родителей? Видимо, в благодарность Богу и на Него уповая, в то же время Иван Кириллович взял в дом сироту – девочку по фамилии Шмидт, у которой родители, поволжские немцы, сгинули в сталинских лагерях. Удочерил сироту и вырастил наравне со своими дочерями.
Не боясь огласки, Иван Кириллович стал ходить на службы в село Лесное Мамыково и петь на клиросе. Молитва звучала и в их доме, так что знали её с детства все дети.
Иван Спиридонов прошёл все испытания, которые выпали на его поколение. Служил пулемётчиком и со своим «Максимом» прошёл Финскую войну, потом Отечественную. Вернулся домой живым и невредимым. Перед войной как-то – наверное, тоже Бог помог – сумел устроить жену в клёпочную артель сторожем, охранять склад готовой продукции. К тому времени их семья из Тумбы переехала в село Турнояс. За работу Анисья получала меру муки и стакан растительного масла. Жила так, что у неё не хватало даже посуды – масло, за неимением ёмкости, Анисья наливала прямо в кошель с мукой. Шутила, что её мука всегда жирная. Благодаря «жирному» заработку Анисья Акимовна с детьми сравнительно благополучно пережила военное время – и знала, Кого нужно за это благодарить. Благодарили Бога и дети, в том числе слепая Мария, о которой рассказ ещё впереди.
Литургия на кладбище
«На кладбище разрешается ходить только до обеда», – бытует поверье даже среди воцерковлённых прихожан. Мол, наши бабушки на кладбище-то по утрам ходили. Откуда же такое поверье взялось? А вот откуда: по утрам ходили, потому что церковь закрыта была и кладбище с крестами стало вместо храма – молились там.
В 1930-е в окрестностях села Турнояс появился старенький батюшка. О его прибытии было известно только проверенным людям, а те передавали новость другим своим. Стали к нему приходить. В это время полевой – человек, выбранный для досмотра скотины, чтоб не заходила на поле есть колосья, – нёс дозор за местностью: следил за появлением на горизонте уполномоченных. Собираться для чего-либо, кроме голосования и для агитационных мероприятий, крестьянам строго запрещалось. Собрались более двух человек – уже подозрительно. Люди, которые доносили об этом, к сожалению, находились – свои же, турноясовские. По их доносам у семьи могли отнять всё и сослать в далёкую Сибирь, откуда мало кто возвращался.
Но жажда слова Божия была тогда в народе столь сильна, что в Турноясе встречали батюшку и вели через всё село, для чего была разработана уникальная операция. Собирался народ как будто в лес за грибами или на покос. Брали с собой корзинки или косы. Встречали батюшку перед селом, обступали плотным кольцом, пряча его, и двигались по улице в сторону леса. Возле леса располагалось кладбище. И там же, на краю села, поодаль от дороги, стояла маленькая избушка. Её приспособили под келью. Выставленный на дозор полевой всё время был начеку, готовый подать условный сигнал, а старенький батюшка литургию служил, читал проповеди, ободрял и наставлял паству. В случае опасности народ моментально обступал священника. После литургии батюшка отдыхал в избушке. Потом его таким же образом выводили из села и провожали в следующее, где ждали другие верующие.
Среди тех, кто участвовал в тайных кладбищенских богослужениях, была и Маша – слепая дочь Спиридоновых, родная тётя Раисы Васильевны.
Ангельское пение
Сидит отроковица у окошка и слушает улицу – именно слушает, потому что она не видит. Как ей жить? Вот слышит: её ровесницы собираются на сельские посиделки, вскоре их голоса становятся тише, а потом и вовсе тонут в звуках майского вечера, затем там, на кругу, где деревенские гуляют вечерами, звучат переливы гармони… Зачем она, никому не нужная калека, живёт на свете уже пятнадцать лет?!
По характеру девочка любознательная, вездесущая, но не в то тело попала её душа – скована слепотой. Девочка заплакала и побежала во двор – там, она помнит, растёт большая берёза, возле неё отец колол дрова. Вот она, чурочка, – девочка нащупала рукой кусок дерева, накинула на сук верёвку… Взобралась на чурку, надела петлю на шею и оттолкнулась от земли. Ещё немного – и сердечко её успокоится, но… Задыхаясь, она услышала пение. Какое это было пение! Высокими женскими голосами пели, должно быть, ангелы. Пение спускалось с самого неба прямо на неё. Девочке вдруг стало страшно и радостно. «Боже, как хорошо!» – хотела она крикнуть, но верёвка всё туже сдавливала горло.
Как она, уже повешенная, смогла выбраться из петли, девочка не помнила. Просто верёвка как будто сама собой ослабла, и грешница упала вниз, да так удачно, что даже не ударилась об опрокинутую чурку. Побежала в дом, плача и благодаря Бога за то, что вразумил её, и за то, что никто из домашних ничего не заметил. Упала перед образами на колени, долго и горячо молилась, а утром попросила отца запрячь лошадь и отвезти её в Биляр-Озеро. Отец удивлялся, почему именно в Биляр-Озеро, ведь сам он ходит в храм в Мамыково, всё же ближе. Но дочь настаивала: «Иначе сама пойду наугад».
Невеста Христова
В храме уже жили двое слепых – Матфей и Стахий. Вот к ним и присоединилась Мария. Тексты церковных песнопений она запоминала на слух – часто хватало одного раза, чтобы ей напели.
«Как будто я это всё уже давно знала, а теперь вдруг вспомнила, – удивлялась Маша, вспоминая первые свои духовные “университеты”. – А мотив? Тоже словно кто-то невидимый подсказывал».
Мария писать не умела (кто ж её, слепую, этому научит?), но зато умела быстро и точно считать, так что все подсчёты поручали ей – подсчитывала в уме и моментально выдавала результат.
На Марию ложился большой груз забот по храму, но она всё делала умело и с радостью. Видевшие её со стороны удивлялись: как слепая двигается по церкви, словно всё хорошо видит? Помимо забот по наведению порядка и благоустройству храма, она умудрялась вместе со Стахием и Матфеем ходить по деревням и просить милостыню на храм – советская власть хоть и не закрыла биляр-озерский храм, но давила огромными налогами. И опять удивлялись люди: как они, слепые, бодро идут по ухабистым дорогам, узким тропинкам и не падают? Как бы далеко ни заходили от храма богомольцы, но к церковным службам возвращались без опозданий.
Мария сразу прижилась в храме, словно там и родилась. В тридцатых годах практически никакого хозяйства в церкви не было, как и беседки, и сторожки. Марию приютила Матрона – маленькая, очень добрая и приветливая женщина. Она жила в маленькой избушке с земляным полом и крышей, наклонившейся к земле. Духовное родство связало Марию с Матроной. Скоро Мария стала замечать, что видит и чувствует нечто такое, что в иной жизни ей было неведомо.
Однажды Матрона оставила её дома одну, отлучившись по делам, а та принялась за уборку. Что такое? Вонь исходит прямо от пола, словно покойник в жару долго лежит. Задыхаясь, выбежала Мария на улицу. Стоит, а зайти обратно не решается. Окликает её Матрона: «Что здесь стоишь?» Отвечает: «Вонь невозможная, мертвечиной пахнет». Зашли – чисто, запаха нет. «Это тебя бесы от церкви отвращают, издеваются», – объяснила духовная подруга.
«Горе ждёт вас»
В биляр-озерском храме случались разные чудеса. Например, не один раз начинали проводить электричество – на клиросе темно было. Электрики сделают все необходимые работы, но не успеют нажать на выключатель, как проводка уже сама по себе загорается. Так и осталась до сего дня церковь, освещаемая по старинке лишь свечами.
Множество проявлений Духа Святого скрыто от нас за толщей десятилетий. Но кое-что передаётся в семьях прихожан от поколения к поколению. Мама Раисы Васильевны передала ей свидетельство о том, как одна из Богородичных икон… ходила.
Большая, тяжёлая – да такая, что во время крестных ходов её несли сразу несколько мужчин – икона стала перемещаться со своего места к выходу. Слава о ней как о чудотворной шла и раньше – по праздникам её выносили на улицу и ставили над входом в храм, чтобы все могли пройти под нею, получить Матушкино благословение. Но сейчас она сама стала оживать на каждой службе во время литургии. Как зазвучит молитва, она сдвинется с места и поплывёт так, будто под неё подставили качельки вроде тех, на которые ставят детские деревянные лошадки. Люди расступятся перед нею. Она пройдёт мимо всех и выйдет на улицу. Её вернут обратно, поставят на место, а она – снова. Все в храме при этом рыдали: «Матушка опять на улицу хочет».
Было это перед самой Отечественной войной – видимо, предупредить хотела Заступница наша Небесная: «Горе ждёт вас, люди, великое…»
Крестом и молитвой
Было время, когда в биляр-озерской церкви изгоняли бесов – одержимых везли сюда даже издалека.
– Однажды, когда я училась в пятом классе, стояла в храме на службе, – вспоминает моя семидесятилетняя собеседница Раиса Васильевна. – Народу тогда набивалось в храм как селёдки в бочке – руку невозможно было поднять, не то что поворачиваться. То место, на котором меня оставила тётя, уйдя на клирос петь, до сих пор хорошо помню – меня так сдавили, что не могла дышать.
Служба началась, но пение вдруг разорвал душераздирающий крик, и что-то очень тяжёлое упало где-то сбоку. Страх напал на девочку, и она заплакала. Народ возле неё потеснился, несколько женщин стали успокаивать и отводить от места испуга. Девочка по дороге всё же взглянула в ту сторону, откуда раздался крик, и ужас охватил её: впервые увидела бесноватую, женщину средних лет: «Очень страшная, с раскрытым до неимоверных размеров ртом».
Через несколько минут на церковном крыльце девочку нашла тётя Маша, успокоила: «Не бойся, эта женщина – больной человек. Таких сейчас много. Мы её у себя оставим, полечим. Выздоровеет».
Потом как-то девочка спросила про бесноватую: «Вылечили её?» «А, Раису-то, – вспомнила тётя Маша. – Вылечили».
Лечил бесноватых крестом и молитвой отец Иоанн. Оставлял в храме до тех пор, пока лукавого не изгонял из болящих, чтобы домой те возвращались здоровыми.
Отец Иоанн стал первым священником, с которым познакомилась Рая Спиридонова – девочка из Турнояса.
– Старенький уже был, седовласый и очень добрый, – вспоминает Раиса Васильевна. – Он меня крестил. Однажды с мамой читали про Иоанна Крестьянкина, так она, взглянув на его фотографию, ахнула: «Это же наш батюшка Иоанн!» Он и вправду был похож. И так же выдержал много тяжких испытаний – его ведь перед войной тоже посадили в тюрьму, а был он уже тогда немолодой…
После освобождения отец Иоанн вернулся в Биляр-Озеро и служил тут до самой смерти. Его служение продолжил отец Леонид, к нему тоже перешёл дар изгнания бесов.
– Мария иногда приезжала к нам домой, гостила, но не более двух дней. И мы к ней ходили в гости и на службу. Помню, мама, собирая нас с сестрой в Биляр-Озеро, даст картошки, напечёт хлебов, положит в мешочки, что специально для нас сшила, наподобие рюкзаков, и мы идём к тёте Маше и к Богу в гости. Голодно тогда было, так мама старалась побольше сестре продуктов дать.
Однажды тётя Маша рассказала такую историю. Одна женщина сошла с ума – пила много. Привезли её в Биляр-Озеро и оставили в Матрёниной избе с нею. Сама хозяйка ушла по делам, а одержимая взяла да и на пóдловку (чердак) полезла вешаться. Мария её уговаривает, а та не слышит, вырвалась из её рук – и уж слышно, как петлю себе наверху налаживает. Что делать? Выбежала слепая на улицу да что есть мочи закричала: «Разбой! Разбой!»
Прибежал отец Леонид и стал грешнице кричать: «Слезь оттуда, говорю. Сле-е-езь!»
Очень живописно передавала рассказчица батюшкину интонацию: «Сле-е-езь», – как с неразумным дитём говорил. «Ну, грешники и есть неразумные», – словно шутя, рассказывала эту историю родным Мария. Таков был её характер: никогда не унывала.
На самом деле много сил стоило ей и батюшке уговорить сумасшедшую спуститься к ним. Отец Леонид много о ней молился. После «курса лечения» в храме женщина поправилась. Побывав дома, вскоре вновь вернулась в Биляр-Озеро, и не одна, а со своим пьющим мужем и с детьми. Её чудесное выздоровление подействовало так отрезвляюще, что они не раздумывая продали дом в родном селе и переехали в Биляр-Озеро. Женщина пришла в храм трудницей, а муж стал петь на клиросе.
С отцом Леонидом Рая познакомилась задолго до того, как он стал священником.
У них дома часто оставались на постой материны сёстры, которые продолжали жить в их родном селе Тумба. Вместе с ними через Турнояс в Биляр-Озеро шли и другие паломники, и не только с Черемшанского района, но и из Базарных Матак – пеший путь длился несколько суток. Среди них был и раб Божий Леонид.
– Он тоже часто оставался у нас на ночь, пил с мамой чай, называя её ровесницей. Подолгу они разговаривали на духовные темы.
Именно он после смерти отца Иоанна стал биляр-озерским батюшкой.
Свечи за крупу
Во время войны церковь закрывали, и Мария тогда вернулась в семью и выполняла всю работу по хозяйству наравне с другими: мыла полы, готовила обеды, копалась в огороде, а если чего не знала, то приставала к окружающим, чтобы научили. Её интересовало, кажется, всё, чем занимались родные, а посуду так вообще никому не давала мыть. Протестовала, если замечала, что сёстры хотят дать ей задание полегче: «Почему вы мне не даёте ничего делать?» Кроме этого, она, слепая, ещё и зарабатывала деньги.
– Дед держал пчёл, – вспоминает Раиса Васильевна, – всего четыре улья. Так тётя делала из воска свечи. Продавала сельчанам очень дёшево, за копеечки. Копила их на мешок крупы. Ездила за крупой куда-то, покупала, привозила домой и с удовольствием делила небольшим ведёрком: одной сестре пять мер, другой столько же, чтобы никому обидно не было…
С открытием храма Мария вернулась в него первой, но не покидала родных в молитвах – им так нужна была её поддержка!
– Мой отец был полной противоположностью маме, – признаётся Раиса Васильевна, – очень плохо относился ко мне. Наверное, ненавидел за то, что я характером пошла не в него и верила в Бога. Часто нападал на меня – то с ножом, то с топором, так что я в основном жила у деда – там я чувствовала себя спокойно. А приезд в гости тёти Маши вообще был настоящим праздником. Она учила нас молиться, всегда на всякое дело просить благословение у Бога: перед выходом на улицу, перед сном. Говорила: «Сначала перекрестите постель, потом себя, а уж потом ложитесь». Остерегала от вступления в комсомол. У нас в семье с маминой стороны никто ни в пионеры, ни в партию не вступал. Только я одна, грешница, была комсоргом, но тётя Маша меня за это не ругала – видимо, потому, что крест я никогда не снимала.
Сегодня трудно представить, как в школе с утра устраивается проверка учеников на наличие не второй обуви, а креста на шее.
– У кого находили, тут же срывали и бросали подальше в озеро – оно прямо возле школы было. А мою шею не проверяли. А вот маму тётя Маша ругала всякий раз, когда на отца крест надевала, потому что он тут же, грязно ругаясь, срывал его и выбрасывал: «Валя, ну зачем ты на него, как на свинью, крест вешаешь? Не хочет – не надо».
Недовязанная кофточка
Мария Ивановна учила племянниц рукоделию. В один из последних приездов в семью показала, как вязать кофточки на примере своей, но не закончила. Отдала её Раечке: «Вот, довяжешь сама, и пусть от меня тебе эта кофточка останется на память».
В старости матушка Мария страдала головными болями – у неё постоянно поднималось давление. Но, несмотря на это, продолжала служить в храме. Наотрез отказывалась от медицинской помощи.
– Очень боялась уколов, – вспоминает племянница, – да и вообще любой связи с государством. Она даже не ела продукты из магазина. Однажды я достала сухое молоко, решила её побаловать. «Это, – говорю, – молоко, только сухое». Она: «Какое же это молоко? Это порошок! Есть не буду!»
Сегодня наш народ продолжает находиться в трудной ситуации. Многие задаются вопросом: почему в России так много бед? за что? А как бы ответила, будь жива, матушка Мария? Будучи слепой, она, очевидно, имела зрение духовное. Что говорила матушка о советском государстве, в которое сегодня мечтают вернуться даже многие прихожане храмов? «Это нечисть! Это власть бесовская!» – слышала от тёти не раз моя собеседница. И особенно категорична была к символу эпохи – Ленину: «Это бес! Это сатана! Он ещё поднимется. Он ещё восстанет!»
Мария Ивановна не приняла и перестройку.
– Тогда ничего нельзя было достать, деньги обесценивались, поэтому за погребение родным давали компенсацию. Но тётя Маша взяла с меня слово, что мы не возьмём ни копейки: «Ничего мне от этой власти не надо!»
Не доверяла она и «разрешённой» властью религии. Говорила: «Подменивать будут каноны. Веру начнут менять!» Однажды Валентина, мама Раисы Васильевны, спросила её: «А почему на Царских вратах в некоторых храмах убрали голубей – символов Духа Святого?» «Да, – ответила, – веру начали менять».
Умерла матушка Мария в возрасте 72-х лет, два года из которых лежала парализованной и часто кричала от…
– Нет, не от боли. Наверное, это душа её вопияла нам в предупреждение. Я её спрашивала: «Ну что ты кричишь? Мы тебя переодели, накормили». Она не отвечала. Только однажды проговорила: «Видишь, два чёрных мужика сидят». Видимо, бесы в ожидании кончины праведницы, к которой не имели доступа ранее, мучили её перед смертью. Единственное напутствие, которое она оставила перед уходом, было: «Молитесь! Молитесь!»
В селе Кармала служит дьяконом отец Владимир, по фамилии Шмидт. Говорят, очень хороший. Да, он сын той девочки-немки, которую удочерил когда-то Иван Кириллович Спиридонов. Получается, продолжилось земное служение матушки Марии.
Помолись, матушка, и о нас, грешных!
Поздний ребёнок
Первым жителем села Биляр-Озеро, с которым я познакомилась, была Галина Рогачёва – та маленькая женщина, которая встретилась в храме.
После того как мой телефон перестал работать, она предложила поехать к ней домой. Там, на диванчике в прихожей между комнатами и кухней, сидел мальчик лет шести. Какой это был славный малыш! Румянец на пухленьких щёчках, носик-кнопочка, глазки-бусинки, ротик бантиком и абсолютно белые волосы с вихрастой чёлкой. Словом, мальчик был настолько хорошеньким, что невозможно было пройти мимо, не обняв его: «В кого ж ты такой уродился красивенький?» Малыш со свойственной его возрасту прямотой ответил: «В маму!» И, подумав немного, добавил: «И в папу – умный». А мама, кивнув в его сторону, представила: «Миша, мой младший. Рискнула, родила в 40 с лишним лет».
В том, что Мишенька действительно смышлёный, убедилась в следующие мои приезды. Миша оказался любознательным мальчиком и, что сегодня встречается нечасто, любителем книг. Уже во второй мой приезд он показал мне журнал «Казань» с моим очерком, который я, не имея другого подарка, вручила ему с дарственной надписью. «Вот, – открыл нужную страницу, – маму попросил мне почитать». Потом Миша пошёл в школу и очень радовался моим, уже специально купленным для него, книгам. Быстро научился читать. И читал мне понравившиеся рассказы. Сочинял собственные и с удовольствием развлекал меня ими. Подбирая красивые взрослые слова, посвящал меня во все новости его семьи, школы, друзей. Мы сдружились. За чаем Галя рассказала историю появления Миши:
– Вот моё чудо. Если б не он, не знаю, как бы я выжила…
Галина выросла в многодетной крестьянской семье, которая вобрала в себя смешение кровей, что, можно сказать, привычно для этих мест: в её родне – русские, чуваши, поволжские немцы. Родители воспитали всех детей честными, скромными, трудолюбивыми. В положенный срок вышла замуж, обзавелась собственным хозяйством, так что было и молоко, и мясо, и яйца. За хорошую работу колхоз выделил ей дом.
Всё было замечательно в семье. Работящий муж. Под стать родителям подрастали два сына. Беда пришла внезапно: в результате несчастного случая погиб сын, умер муж. Она не помнила себя от горя – хоть руки на себя наложи. Но тут почувствовала, что беременна. Словно без времени ушедший сын посылал ей вместо себя другого ребёнка. Рожать женщине за сорок лет было рискованно, да ещё такой маленькой и хрупкой.
Рассказы о благодатности Церкви Галя, конечно, слышала не раз от бабушек, но она воспитывалась в советской школе и в Бога не верила. Но всё же пошла в храм. А больше негде было совета получить – рожать или нет.
– Стою, служба идёт, и вдруг меня кто-то зовёт. Но не словами, а как бы мыслью. Обернулась назад, а справа от входа – икона Богородичная. Это она меня звала. Я подошла к ней – и вдруг так стало спокойно на душе! «Не переживай, – словно говорила мне, – всё будет хорошо».
С того раза плодоносящую в храм стало тянуть. Всю беременность она «разговаривала» с Пресвятой Богородицей на той иконе. Постепенно выучила молитвы. Выносила ребёнка без осложнений и родила в срок здорового мальчика. В роддоме на неё потом даже приходил посмотреть медперсонал: «Надо же, такая маленькая, а родила такого богатыря!» Врачи-то предупреждали, что плод для неё слишком крупный.
Галин день начинается с 4 часов утра: надо успеть подоить корову, почистить курятник, свинарник, задать всем корм. Потом она спешит в церковь: до открытия нужно затопить печь, а летом полить цветники, убраться, подготовить всё необходимое для службы. После храма вновь работа по дому: встретить со стада корову, загнать кур, поросёнка, всех накормить, напоить, почистить. И нет у неё ни отпусков, ни выходных.
«Да она сама чудо!» – восхищаюсь я, когда вижу, как маленькая, ростом полтора метра, с маленькими ладошками белокурая хозяюшка поднимает бак чуть ли не с неё весом или волочит мешок с картошкой, работает лопатой, вилами. Вылитая Золушка из сказки – такая же неутомимая труженица, а если уж подкрасится да приоденется, то никто и не догадается, что с утра она чистила курятник, у коровы дежурила, помогая телиться. Истинно Золушкин у неё и характер – от неё не услышишь ни жалоб, ни осуждения, ни грубого слова. Недаром все в селе уважают Галину Валентиновну. Ценит служительницу храма и его настоятель, отец Сергий Егоров, не забывает поздравить с праздником ни её, ни Мишу, одаривая подарками. В этом году маленького прихожанина поздравили с… четырёхлетием. «У тебя, Миша, – шутит батюшка, – четыре года идут за один, так быстро растёшь!»
А Галя рассказывает, как не раз звали её работать на бензоколонку – место денежное, дефицитное, особенно в сельской местности; сам начальник Галю просил, наслышавшись о ней много хорошего. Но Галя отказалась: «От Церкви-матушки я ни за что не отойду!»
Может, спустя много лет потомки будут передавать друг другу рассказы и о Галине Валентиновне и Мише Рогачёвых: о том, как и в веке компьютерных технологий в старинном селе продолжала жить матушка-Церковь, продолжала жить в людях вера в Бога.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий