Недавно довелось проездом оказаться в Первопрестольной. В запасе был целый день, и это сулило множество возможностей – от поездки к Преподобному Сергию до похода по залам Третьяковки. Но, рассудив трезво, поняла, что из Сергиева Посада могу не успеть вернуться вовремя и тогда опоздаю на поезд и что ничего путного не выйдет из беглого осмотра сокровищ Третьяковской галереи. Вместо того чтобы пытаться объять необъятное, решила съездить по одному заветному московскому адресу. Нужная мне станция «Рязанский проспект» расположена на фиолетовой ветке, которую ещё называют сиреневой. «Мы как птицы на сиреневой ветке», – пришло в голову. Иные пассажиры, дремлющие в вагоне метро, и в самом деле напоминали нахохлившихся птиц.

У метро «Рязанский проспект» купила в цветочном ларьке белые розы. Несколько остановок на автобусе – и вот заветный адрес: ул. Академика Скрябина, 19. Кузьминское кладбище, квадрат 80. Здесь могила выдающегося помора Бориса Викторовича Шергина. Ещё в юности полюбилось мне творчество этого северного писателя, сказителя и художника, всё мечтала когда-нибудь побродить по московским улочкам-переулочкам, которые его помнят, ведь в столице архангелогородец Шергин прожил почти полвека. Но увы, в самой Москве о писателе уже ничто не напоминает.

Дом № 6 по Сверчкову переулку, где он занимал две полуподвальные комнатки, давным-давно перестал быть Институтом детского чтения, ныне под его голубой крышей теснятся разные офисные помещения. А с коммунальной квартирой на Рождественском бульваре, в которой прошли последние годы жизни знаменитого архангелогородца, и вовсе вышла нехорошая история: вместо обещанного музея писателя в ней устроили… элитную кальянную. Выходит, в столице, как это ни грустно, лишь одно место связано с именем Бориса Шергина накрепко и навсегда – место его упокоения на Кузьминском кладбище.

Вот и квадрат 80. Но скромного памятника Шергину из-под снега совсем не видно. К счастью, помогли снимки в Интернете, сделанные минувшей осенью почитателями писателя, что собрались на панихиду по нему. Опознала вначале окрестные высокие надгробия, затем и пики шергинской оградки. Протоптала тропинку к ней, затем стала откапывать памятник. Накануне в Москве прошёл ледяной дождь, и корка снега трескалась как стекло, но пробьёшь её – а внутри пушистый снег. Первыми открылись металлический крест и табличка, прикреплённые к могильной плите: «Поплавская Лариса Викторовна, 1899–1985». Оказывается, тут лежит и сестра писателя… Наконец вижу надпись на памятнике: «ШЕРГИН». Скорбно и одновременно радостно. Зажигаю свечу в красном пасхальном фонарике, открываю в смартфоне текст литии…

Прежде чем уйти, нахожу в своей подборке музыки запись, где Борис Викторович читает свой текст «Прение живота со смертью».

«Живот рече: “Кто ты, о страшное диво? Кости наги, видение твое и голос твой – говор водный…” Смерть рече: “Я – детям утеха, я – старым отдых, я – рабам свобода, я – должникам льгота, я – трудящимся покой…”».

Крошу на снег для птичек хлеб и, пока они не прилетели, рисую на стеклянной глазури снежного холмика голубка. Помяни, Господи, приснопоминаемого раба Твоего Бориса, вдохновенного певца Русского Севера…

До поезда ещё есть время, можно прогуляться по Москве. На метро добираюсь до центра – и вижу картины одна удивительнее другой. Над Камергерским переулком висят в небе сотни красных китайских фонариков, на Тверской площади разевают пасти красно-жёлтые драконы, таращат круглые глаза надувные тигры – и на всё это грозно взирает с постамента бронзовый Юрий Долгорукий. Жест его десницы и выражение лица красноречивы: «Я вас спрашиваю: что здесь происходит?!» А происходит фестиваль «Китайский Новый год», в честь 75-летия установления российско-китайских дипломатических отношений.

Но всё это мишура, картинки-однодневки. А Москва – вечна. Её алые огни – кремлёвские звёзды и пасхальные фонарики: в крестных ходах, в храмах, в домах москвичей, на погостах.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска