Воспоминания участника православного движения в Ленинграде 1970–80-х годов

Документ минувшего времени

Из Сийского монастыря позвонил игумен Варсонофий:

– Ты Симакова знаешь? Он церковный историк, специалист по Достоевскому, ещё в советское время в Ленинграде участвовал в подпольном Обществе изучения православия…

– Симаков? Помню, – отвечаю. – Это же он в 1989 году организовал первую панихиду на могиле Достоевского. Я там присутствовал, но с ним не общался. А ещё мы с ним пересекались в Обществе христианского просвещения…

– Тем лучше. Почему бы вам не взять у него интервью? Смотрю на Ютубе его передачи о Достоевском, очень интересно!

Николай Кузьмич Симаков

– Про Достоевского уже много написано, – сомневаюсь. – А вот о том, как ленинградская интеллигенция в советское время к православию тянулась, хорошо бы записать. Ведь это уже история…

Листаю свои старые дневники. Оказывается, познакомила меня с Симаковым Эльга Николаевна Порецкина, директор Музея скульптуры, который в ту пору занимал почти всю Лавру и которому до сих пор принадлежит Некрополь мастеров искусств (Тихвинское кладбище), где похоронен Достоевский. С разрешения директора музея Симаков фактически жил тогда при Лавре…

Читаю дневник – и словно не я писал! Документ минувшей эпохи. Из него видно, как советские по воспитанию люди вдруг взяли и пошли в Церковь – был такой удивительный феномен. Что ими двигало? Ведь просто так вера не обретается, это всегда дар Божий. У многих начиналось всё «из ума», из прочитанных книг. И вот что записал тогда выпускник «идеологического» факультета журналистики, увлёкшийся чтением «Дневников» Достоевского и философских трудов Владимира Соловьёва:

«12 марта 1989 года. Завтра начало Великого поста… Стоял сегодня на литургии. Было Прощёное воскресенье, а я ведь так ни у кого прощения и не попросил… На выходе из Лавры стояла Эльга Николаевна, к ней подошёл молодой человек и попросил прощения у “скоропослушницы” (так он назвал директора музея, которая помогает православным), потом обернулся ко мне и… нет, не ритуал совершил, а искренне попросил прощения, но как бы через неохоту (бывает такое). Э.Н. познакомила меня с ним, с Алексеем Симаковым, а сама куда-то отошла.

– Ну как, понравилось вам? Не показалось ли, что там много светскости? – спросил он.

– Да, я этот собор не люблю, Троицкий. Казённый он какой-то… – глупость сморозил, потому что Симаков затем уточнил:

– Да нет, я ОХП имею в виду – Общество христианского просвещения. Как оно вам, понравилось?

Оказывается, он меня там постоянно видит, а я-то не догадался, о чём речь. Тут я начал “реабилитироваться”:

– Да вот, водил туда своего товарища, он говорит, что надо или совсем в Церковь идти, или в миру оставаться, а что-то среднее…

– Что-то среднее, значит?..

Алексей Симаков – “ортодоксально” верующий. У меня перед такими робость. Даже неловкость какая-то, будто голышом выставили».

Вот и вся запись про Симакова. Только почему в дневнике я ошибся с его именем? Ведь игумен Варсонофий дал мне контакт с Николаем Кузьмичом Симаковым. Вскоре всё выяснилось…

– Может, мы и встречались, не помню, – ответил мне Николай Кузьмич Симаков, – ведь четверть века прошло.

– Но ведь это вы организовывали первую панихиду на могиле Достоевского? – уточняю.

– Нет, не я.

– Но вы же ходили в Общество христианского просвещения? Мы собирались в ДК Пищевиков на улице Правды.

– Нет, не ходил. Это общество основал в 1988 году давний мой друг Женя Пазухин, но к тому времени пути наши разошлись. Мы вместе начинали в 70-е годы, когда организовали религиозно-философский семинар и он полуподпольно действовал в Ленинграде. А после 1988 года всё кардинально изменилось: гонения на Церковь прекратились и нужда в христианской самодеятельности отпала. В ту пору я взял благословение у митрополита на создание Брянчаниновского общества, в котором был свой священник, духовник. А Пазухин продолжил интеллигентские такие собрания…

Евгений Пазухин

И тут я вспомнил и понял, как попал в это ОХП. Оказалось, что Евгений Пазухин учился в одной школе с Виктором Кривулиным, который стал впоследствии известным поэтом-диссидентом и одним из руководителей литературного объединения «Клуб-81», состоявшего под надзором КГБ. Однажды сокурсник привёл меня на их собрание, «несистемных» поэтов, которых нигде не печатали, кроме самиздатовских журналов. Тогда я почувствовал, что положение непризнанных гениев вполне их устраивает – они упивались этой своей особостью, которую называли творческой свободой. Там я и узнал об Обществе христианского просвещения, которую возглавлял Пазухин, друг Кривулина. И дух в этом обществе оказался сродни «Клубу-81» – мол, мы сами по себе, размышляем о Боге, но так, чтобы не быть «церковниками».

То, что я попал «не к тому Симакову», ничуть меня не смутило. Ведь какая цель встречи? Написать о богоискательстве ленинградских интеллигентов в богоборческие времена. А Николай Кузьмич помнит не только 80-е, но и самые «застойные» 70-е годы.

Философские чаепития

– Николай Кузьмич, с чего начался тот ваш христианский семинар в 70-е годы?

– Мы были молодыми людьми, выпускниками вузов, и чувствовали, что чего-то нам недодали. Мы ничего не знали о православии. А где узнать? Где получить духовное образование? В семинарию никого бы из нас не приняли, поскольку людей с высшим образованием было запрещено принимать – за этим зорко следил КГБ. Поэтому и решили мы собираться вместе и делиться знаниями – кто что узнал о христианстве. Я делал доклады о Бердяеве, Пазухин – о Розанове. И так далее. Собирались мы на квартирах, в том числе у Славы Долинина, которого посадили потом, поскольку он состоял в запрещённой организации НТС. Вела семинар Татьяна Михайловна Горичева, она и была его основательницей. Её в 1980 году выслали из СССР как диссидентку.

Татьяна Горичева

– Но политической деятельностью вы же не занимались?

– В отличие от Москвы, где тон задавали правозащитники, у нас в Ленинграде было в основном культурное диссидентство, так называемая вторая культура. Но неизбежно всё сводилось к политическому инакомыслию. Мы же выступали против атеизма, а поскольку государство было атеистическим, то, получается, и против тогдашнего государства. Мы искали смысл жизни. Что после смерти? «Смерть», – отвечали нам коммунистические идеологи. Это делало жизнь бессмысленной. Я искал ответы и находил их в русской религиозной философии – у Достоевского и Владимира Соловьёва. Они, как волхвы Гаспар, Мельхиор и Валтасар, привели меня ко Христу. И я понял, что Достоевский-то сам – величайший христианин. Кстати, у меня скоро книга выйдет о Достоевском, которая так и называется: «Апостол Христа и проповедник бессмертия»…

Так вот, после того как Татьяну Горичеву выслали из страны, мы решили продолжить наши собрания. Первый раз собрались на Большой Пушкарской, на квартире Евгения Пазухина. Затем встречались в разных местах, в полуподпольных условиях. И по телефону говорили друг другу: «Собираемся на чаепитие». Такая была конспирация. Нас было человек 10-12. Фактически так образовалась христианская община. Все мы ходили в разные храмы, но там таких общин не было, поскольку только службы совершались, а что-то совместно делать прихожанам власти запрещали.

– Это были люди разных профессий?

– Профессия не имела значения. Я, окончив юридический факультет Ленуниверситета, работал тогда юрисконсультом в роддоме № 13. Женя Пазухин окончил филологический факультет, Виктор Алымов – исторический, но оба работали в котельной. А Виктор Антонов по профессии был искусствоведом, но занимался переводами в Духовной академии. Позже Виктор Васильевич, Царствие ему Небесное, стал известным православным писателем, написал фундаментальный трёхтомный труд «Святыни Санкт-Петербурга». В начале 1990-х он помогал открывать храмы в нашем городе и создавать общины, был одним из основателей крестных ходов в Царские дни. Мы с ним прошли вместе все 90-е – я был тогда ответственным секретарём, а он членом редакции журнала «Санкт-Петербургские епархиальные ведомости». Много статей он написал о новомучениках и исповедниках Российских ещё до их церковного прославления.

Виктор Антонов

– А Пазухин, кажется, эмигрировал?

– Да, в Германию, в 91-м, по желанию его жены, насколько знаю. Работал там на радио «Свобода» и «Немецкая волна», сотрудничал в газете «Русская мысль». У него свой путь. Кстати, его дипломная работа на филфаке в 1971 году была «Житие протопопа Аввакума как жанр исповеди». Тогда же он крестился. Сейчас в Баден-Бадене прислуживает в православном храме, кажется алтарником, и продолжает писать статьи.

А что касается Виктора Алымова, четвёртого основателя того семинара, действовавшего вплоть до 1988 года, то он потом преподавал в Высшей религиозно-философской школе. Написал несколько книг об отцах Церкви, в том числе об Афанасии Великом, Григории Богослове, Иоанне Златоусте, в жанре историко-художественных романов. Тираж, к сожалению, был очень маленьким, и эти романы почти неизвестны.

Виктор Алымов

– Вы сказали, что на тех семинарах делились друг с другом знаниями о христианстве. А откуда они появились у вас? Ведь никакой литературы не было.

– По рукам ходили христианские издания, завезённые в СССР контрабандой. Кроме того, в публичных библиотеках можно было получить на руки дореволюционные книги. Скажем, вы занимаетесь какой-то научной темой, вам понадобилась справка, запрашиваете, например, семинарский учебник по истории Церкви – и вам его дают. Так было со мной, и я на семинарах читал доклады как раз по истории Церкви.

– А почему вы разделились пос­ле 1988 года?

– Прежде нас сплачивало противостояние богоборчеству в СССР. А когда после празднования Крещения Руси в 1988-м все почувствовали религиозную свободу, вдруг выяснилось, что среди нас есть, условно говоря, западники и славянофилы. Евгений Пазухин и Виктор Алымов создали свои общества, в том числе имени Владимира Соловьёва, явного западника. Они утверждали, что необходим христианский экуменизм, мол, мы живём в такое время, когда надо объединить христиан Запада и Востока, поскольку у нас общие ценности и вместе мы выступаем против атеизма и коммунизма. А мы с Виктором Антоновым, наоборот, обратились к традиционному свято­отеческому православию, которое против экуменизма и модернизма, и создали своё общество. Как это произошло – отдельная история.

 Знакомство с митрополитом

– С начала 1988 года по вечерам я читал для всех желающих лекции по истории Русской Церкви. Помещение предоставляла музыкальная школа для взрослых. За партами сидели люди, многие из которых потом стали священниками, но тогда мы и подумать об этом не могли. И вдруг вижу, что в аудиторию зашёл настоящий священник, с наперсным крестом. Подошёл я к нему за благословением, и он рассказал, что приехал из Средней Азии и что у него есть идея создать общество Игнатия (Брянчанинова). Предложил мне: «Давайте вы будете председателем общества, а я – духовником». Говорю: «Конечно!» И в музее Достоевского состоялось наше учредительное собрание – это был уже 1989-й. Меня избрали председателем, в уставе мы указали смысл общества: воцерковление в традициях святоотеческого православия и в духе проповеди святителя Игнатия.

– А того священника как звали?

– Отец Владимир Цветков. Сам он уроженец Ленинграда, учился в нашем университете, на факультете психологии, и заочно в духовной семинарии. Как это у него получилось, я не представляю. В священники с принятием целибата его рукоположили в Псково-Печерском монастыре. После этого он подвизался на Кавказе, в Каманах, где умер Иоанн Златоуст, затем служил в Средней Азии настоятелем собора. И вот тогда он как раз вернулся в Петербург. После нашего собрания поехал я за благословением к митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Алексию. И как я был поражён! Представьте, является какой-то человек с улицы, а митрополит перед ним встаёт, приглашает: «Проходите». И далее беседует уважительно, подчёркнуто на «Вы», как в дворянском собрании. Я, конечно, оробел. Он прочитал устав и благословил наше общество. А потом пригласил на обед в свою резиденцию. Сидел я за столом вместе с другими гостями, в числе которых были иностранцы, а владыка мне говорил: «Какой вам кусочек торта положить? Не бойтесь, он постный».

И вот стали мы собираться, поначалу в аудиториях Первого медицинского института. Там очень органично звучали лекции отца Владимира Цветкова, психолога по образованию, об опасности оккультизма. Ведь в ту пору эзотерика всех видов просто захлёстывала людей. Помните, наверное, как по телевизору самозваный психотерапевт Кашпировский «лечил» телезрителей, а Чумак «заряжал» воду некими целебными энергиями. И бывшие советские люди всему верили, поскольку не знали, что такое духовность. Одни думали, что духовность – это ходить в театр, читать книги, а другие – общаться с «духами», заниматься экстрасенсорикой. А отец Владимир рассказывал, что духовность – это жизнь во Христе.

Я же по-прежнему выступал с лекциями по истории русского православия. Мне предоставили замечательное место – бывшую домовую церковь в главном здании Ленинградского университета, в которой тогда располагался музей. На месте алтаря стоял бюст Ленина, мы его задвинули в сторону и поставили кафедру для выступлений. Никогда этого не забуду! Приходило более ста человек – и все слушали затаив дыхание, многие вели конспекты. Это были люди взрослые, с высшим образованием, а слушали о Церкви как дети, всё впитывая в себя. Словно бы они открывали Америку, новый континент. Продолжалось это год, пока университетское начальство не узрело, что лекции мои направлены против материализма и коммунизма. Поначалу попытались проводить альтернативные лекции, с атеистических позиций, но когда увидели, что народ на них не идёт, всех нас попросили на выход.

Тут как раз наш митрополит Алексий был избран Патриархом, а на его место в Ленинград приехал владыка Иоанн (Снычёв). С ним я познакомился в алтаре Троицкого собора Александро-Невской лавры, где во время службы был и Святейший Патриарх. Подхожу к нему, Святейший говорит, что теперь он не может быть почётным председателем нашего Брянчаниновского общества – этим будет заниматься новый митрополит Ленинградский. Ректор Духовной академии подвёл меня к владыке Иоанну.

– Получается, ваше общество имело большой вес, раз вас благословили быть в алтаре с Патриархом?

– А тут интересная история – почему меня, так сказать, серьёзно восприняли. Татьяна Горичева, давний мой друг ещё с диссидентских 70-х годов, будучи в эмиграции, на свои деньги напечатала в Германии 100 тысяч экземпляров книги «Добротолюбие» – сборника духовных произведений православных авторов IV–XV веков. Весь тираж она привезла в Ленинград и сказала: «Тебе отдаю, распространяй через своё общество». Но куда нам девать столько книг? Десять тысяч мы решили оставить себе, а 90 тысяч передали Ленинградской митрополии. И на меня там стали смотреть другими глазами. Ведь и для них это было чудом – получить столько «Добротолюбий»!

После той встречи в алтаре набрался я смелости и попросил владыку предоставить нашему обществу помещение в Духовной академии, поскольку из университета нас выгнали. Он очень заинтересовался – ему было интересно познакомиться с православной интеллигенцией города, в котором предстояло служить, – и благословил использовать самый большой зал академии. Этот просторный зал на наших собраниях всегда был полон, так что выбор владыки оказался точным. Никогда не забуду: я выступаю с отчётным докладом о деятельности общества имени Брянчанинова, в президиуме сидят владыка Иоанн и ректор, в зале битком народа, даже какие-то депутаты Ленгорисполкома пришли.

Спустя время владыка Иоанн назначил меня ответственным секретарём «Санкт-Петербургских епархиальных ведомостей». Я уже не смог заниматься обществом, и оно разделилось: часть осталась у отца Владимира Цветкова, а другая преобразовалась в епархиальное духовное училище. В нём стали преподавать уже на академическом уровне, в том числе литургику, а я, как и раньше, читал историю Церкви. Это было открытое училище для всех, приходило очень много слушателей. Такой вот был путь: от собраний на кухне, «философских чае­питий», до духовного училища.

Особые поручения

– Получается, митрополит Иоанн вам доверял, раз назначил ответственным секретарём?

– Наверное, он увидел во мне единомышленника. Но я не сразу это понял. Расскажу такой случай. Вскоре после того, как нашему обществу предоставили зал в Духовной академии, мне сообщили: «Сейчас к вам на лекцию зайдёт Генеральный секретарь Всемирного Совета Церквей, который гостит в нашей стране. Он хочет посмотреть на ваших слушателей и сам выступит». Я, наверное, в лице изменился, потому что ко мне обратились: «В чём дело?» Отвечаю: «Это же не православная организация! Они пытаются создать какую-то новую Церковь и нас в ней растворить! У них нет благодати, апостольского преемства». А народ-то в зале всё это слышал. И вот он входит в зал – немец, высокого роста, худощавый, в окружении других деятелей из ВСЦ. При их появлении половина наших слушателей встала и демонстративно вышла из зала. Генеральный секретарь подошёл к кафедре, начал говорить через переводчика. Тут в зале поднимается рука: «Извините, а вы не можете сократить свою речь, потому что нам ещё лекцию надо слушать». А он продолжает говорить: мы, мол, посылаем вам гуманитарную помощь. Снова кто-то из наших руку поднял: «А секты к нам вы тоже посылаете? Их у нас почему-то много появилось». В общем, ему не дали говорить. Думаю: «Ну всё, будет мне на орехи! И зала академического лишат – целого всемирно церковного Генерального секретаря обидели!» Покаянно звоню митрополиту Иоанну: так, мол, и так. Слышу молчание в трубке. И тут владыка сказал то, чего я не ожидал: «А что, этот секретарь вашу лекцию прервал? Он мог бы дождаться перерыва между лекциями».

В том конфликте владыка Иоанн встал на мою сторону, к удивлению многих, – они ведь не знали ещё, что он против экуменизма. И как-то само собой получилось, что стал я у владыки доверенным лицом. Например, говорит он мне: «У меня ноги болят, вот тебе мой текст по истории расколов двадцатого века, поедешь на конференцию и выступишь вместо меня». Господи помилуй! И я с листа читал. В другой раз: «У нас будет день памяти Кирилла и Мефодия, тебе надо поехать в Дом дружбы народов и там вместо меня всё рассказать. Там будут поляки выступать против, ты им скажи что надо». Или вот: «В здании бывшего Сената будет раскольник выступать. Если он скажет, что в Православной Церкви нет благодати, ты должен их обличить». Поехал я туда. Действительно, был там «катакомбный» якобы епископ, которому ещё тридцати лет не исполнилось. Он стал вещать, что в Московской Патриархии благодати давно уже нет, и в Русской Зарубежной Церкви тоже нету. Я, конечно, встал с места: «Какое право вы имеете так говорить?! Серафим Вырицкий тысячу дней стоял на камне, на Русской Голгофе, сколько у нас мучеников и исповедников, что вы такое говорите?!» Потом докладывал митрополиту, как всё прошло.

А ещё мы с сектами боролись. Владыка говорит: «У нас нашествие сект, ты должен написать книгу на тему “Русская Православная Церковь против ересей и расколов”, и всё это надо подробно описать, потому что у нас нет такой литературы». Мы в нашей редакции быстренько собрались, написали статьи, в том числе автором был и Виктор Васильевич Антонов. И у нас в России вышла первая книга на эту тему, с предисловием митрополита Иоанна. На обложке – храм Спаса-на-Крови, тираж 30 тысяч экземпляров. Это было в 1994 году. Отец Иоанн (Крестьянкин) книгу оценил так: «Очень хорошо».

– С отцом Иоанном (Крестьянкиным) вы часто встречались?

– Он был моим духовным отцом с 1983 года. Я тогда приехал к нему в монастырь и по простоте душевной попросил: «Батюшка, возьмите меня в свои духовные чада». Он ответил: «Хорошо, да только, знаете, врача надо иметь на дому, а если сложная болезнь, тогда ехать к профессору». И я к нему ездил не так часто. А проповеди его мы печатали в журнале регулярно.

– Вы сказали, что иногда выступали вместо владыки Иоанна. Правда ли, что кто-то и писал вместо него? Например, Константин Душенов?

– Душенов официально не работал в епархии, но был у владыки добровольным помощником по связям с общественностью и человеком по особым поручениям. Обычно он контактировал с патриотической общественностью.

– И писал иногда статьи вместо владыки?

– Нет, не «вместо». Вот со мной как бывало? Владыка Иоанн поручает составить справку о том, как Православная Церковь помогала людям избавиться от алкогольной зависимости. Я её составляю, он берёт и готовит из этого свой текст. У него же не было времени заниматься исследовательской работой, а люди ждали его слова, которое реально меняло жизнь в нашей стране – ведь владыка Иоанн стал как бы апостолом православия в России, «митрополитом Санкт-Петербургским и всея Руси», к нему прислушивались. Так что и тексты Душенова он тоже редактировал, вносил туда своё. Правда, иногда мог что-то недосмотреть.

Вот вышла тогда книга «Самодержавие духа». Во-первых, такое название владыка Иоанн никогда бы не дал. Во-вторых, там есть вещи, которые он просто не знал. Например, там подробно описываются идеологи Третьего рейха, в том числе Розенберг с его книгой «Миф ХХ века». А я примерно представляю, какую литературу владыка читал, а что читать не мог. Кроме того, в «Самодержавии духа» утверждается, что Иван Грозный не убивал митрополита Филиппа. Это очень сомнительное заявление. У нас есть житие митрополита Филиппа с указанием на убийство, есть Покаянная грамота царя Алексея Михайловича, в которой тот просит прощения за грех своего предшественника на троне. Иоанн Васильевич, несомненно, славный самодержец, много сделавший для России. Но правил он в сложных обстоятельствах и порой видел врагов там, где их не было. И зачем это отрицать? Это, конечно, душеновское в той книге. К сожалению, владыка не всё там вычеркнул. В результате меня на лекциях спрашивают: «Церковные историки пишут об Иване Грозном одно, а митрополит Иоанн – совсем другое». И что им ответить? Но это частности. В целом-то Душенов не писал вместо митрополита, а лишь помогал.

Петербургский и всея Руси

– Митрополита Иоанна называли «народным архиереем». Он таким и был по жизни?

– Я скажу так. Он был не только опытным архиереем, не только крупным богословом и учёным и даже не только русским патриотом, но и дивным старцем, окормлявшим сотни духовных чад. Одна женщина мне, помню, сказала: «Вот волнуешься, переживаешь, а владыка спокойно тебя встретит, поговорит с тобой – и так радостно на душе!»

Знаете, он был смиренный, любвеобильный и одновременно твёрдый, непримиримый защитник православия. Все думали, что из Самары приедет такой тихий провинциальный архиерей, будет рыбку ловить, ни во что не станет вмешиваться. И вдруг – этого никогда не забуду – выходит его статья в газете «Советская Россия», жёсткая, в которой открытым текстом говорится о том, что побаивались вслух предъявлять власть предержащим. Прихожу я в епархию, а мне один священник говорит: «Ты читал? Что теперь будет!» Многие были в ужасе, ожидали гонений на епархию. А владыка продолжал проповедовать в открытую: что такое быть русским, кто стоит за нападением на Русь всевозможных сект и оккультизма, о власти денег, об обществе потребления. И это при том что у нас уже властвовали те, кто утверждал эту самую власть денег, когда неугодных просто убивали, используя наёмных бандитов. Ну, вы помните начало 90-х. Чему же удивляться, что кто-то испугался речам владыки. А народ тогда очень обрадовался.

Вообще наш город традиционно прозападный и либеральный, во всяком случае так настроена большая часть нашей интеллигенции. И было такое впечатление, что владыку Иоанна послали сюда, как апостола Павла в языческий Коринф. Интеллигенция его не понимала, а компрадорская власть, наверное, боялась. Сама личность митрополита, объединявшая тогда народ, была для них угрозой. Ведь даже коммунисты говорили: «Ну если у меня такой митрополит, то я тоже православный».

Что уж говорить, даже в церковной среде его не все понимали. Помню, в Духовной академии некоторые возмущались: «Что у нас за владыка? Это какой-то фундаментализм! Говорит про какой-то Третий Рим, который напоминает Третий рейх». Как-то ко мне подошли два священника, иеромонах и протоиерей, и сказали: «Ваш журнал не выражает мнение нашей епархии». Отвечаю: «При чём здесь я, у нас главный редактор сам архиерей». Они помолчали и ушли. Затем другой протоиерей подошёл: «Вы для кого такой журнал печатаете, для общества “Память”?» Ответил примерно то же самое, что я всего лишь ответственный секретарь. Он: «Какой же вы ответственный, если такое допускаете?!»

– Это были священники ещё из тех, советских, времён и боялись реакции властей?

– Да, конечно, боялись! У нас в первом же номере было об антихристе, о котором как-то было не принято говорить. И мы сразу заявили, что будем защищать свято­отеческое православие от мирского приспособленчества, от всех этих «левых» и «правых» уклонов.

Владыка Иоанн, надо сказать, не был велеречивым оратором, но всё покрывалось его искренностью, верой и каким-то внутренним чувством правды. Помню, подарил ему книгу Ивана Ильина. Он прочитал и сразу сказал: «Это пророк». В ту пору философа Ильина мало кто знал и понимал. А владыка тут же дал благословение на создание Общества русской православной мысли имени Ивана Ильина. Это было в 1992 году. И общество его имени стало довольно известным, даже из Австралии нам звонили, консультировались. А сегодня Ильина цитирует наш Президент, называя его великим патриотом России.

– Возможно, о владыке Иоанне Владимир Путин тогда в Петербурге и узнал? Ведь их пребывание в Северной столице совпадает – оба приехали в 1990 году. Владыка умер в 95-м, а Путин уехал из Питера в 96-м.

– Всё возможно. С той поры многое изменилось. Но не само изменилось, а под воздействием таких людей, как владыка Иоанн.

О судьбе России

– Когда в 70-е годы вы читали Бердяева и Достоевского, могли ли представить, что лет через десять-двадцать начнётся православное возрождение России и вы станете его участником?

– Вы имеете в виду, верил ли я в пророчество Достоевского о России, что русский народ, несмотря ни на что, останется православным? Но его взор в будущее был глубже: он прозревал судьбу не только России, но и всего мира. Что-то из увиденного им уже сбылось, что-то продолжает совершаться на наших глазах.

Книги Николая Кузьмича Симакова

В «Дневнике писателя» Фёдор Михайлович открытым текстом писал о грядущей революции. Ещё у него были предсмертные записки, которые малоизвестны, поскольку редко публикуются. Там тоже много пророчеств о ХХ веке, в том числе и о том, что в Европе сто миллионов людей будет убито, что все христианские монархии будут разрушены. И когда христианская цивилизация будет разрушена, то в этом хаосе возникнет мировой банк, который скупит все богатства Европы. Ещё он писал об условном Ротшильде, о царстве мирового капитала, в котором власть денег будет окончательно уничтожать христианские народы.

Всё это, на взгляд Достоевского, будет подготовкой к приходу антихриста, который поработит людей тем, что они сами захотят отказаться от своей свободы ради материального благополучия, ради сытой жизни. Помните «Легенду о Великом Инквизиторе»? Мол, люди сами не знают, что делать со свободой, она обрекает их быть несчастными – и вот они отдают её Великому Инквизитору. Чтобы он их всех сделал равными, то есть обезличенными, что возможно только в рабстве. Такое порабощение духовное реализует все тайные греховные желания человечества. И антихрист объявит, что Христос не смог, а он сможет осчастливить людей.

– То есть люди захотят, чтобы их во всём контролировали? Аналогия напрашивается с «электронным концлагерем», что незаметно проникает сейчас в нашу жизнь.

– Тоталитаризм имеет разные формы, у цифрового – самый совершенный контроль над людьми. Тоталитарными можно назвать и современный трансгуманизм, ЛГБТ, нью-эйдж. Это различные формы уничтожения нормального человека и создания «нового». Новому мировому порядку не нужен традиционный человек, такой в рабство не пойдёт. А нужен совершенно другой тип человека, у которого нет ни Родины, ни веры, ни семьи.

– Можно ли сказать, что постепенно тоталитаризм усиливается? При Сталине верующих уничтожали физически, но в душу людям не лезли.

– Нет, почему же, советский тоталитаризм лез в душу – только это было грубо, по-варварски. Другое дело, что создать нового советского человека не удалось, потому что православие и русская история оказались сильнее. Не удалось ещё потому, что было много мучеников, исповедников, благодаря которым Церковь осталась в своей чистоте и стала альтернативой советской идеократии и партократии, выродившейся в банальную плутократию. И люди, конечно, рвались к свободе. Русский народ – один из самых свободолюбивых, он даже к анархизму склонен, о чём и Достоевский писал.

– Свобода как воля…

– Да, воля оставаться самим собой. «Русскому народу ни за что в мире не простят желания быть самим собою» – это тоже слова Достоевского. И невозможно было построить у нас атеистическое государство после тысячелетней христианской истории. Мы уже ­такие, какие есть. И когда праздновали Тысячелетие Крещения, идеологически Советский Союз рухнул. А вскоре рухнул и политически. Открыты были тысячи храмов, сотни монастырей – это означает, что Россия как Святая Русь не умерла. Этого не удалось сделать, Бог не дал.

С другой стороны, в 90-е годы произошла и криминальная революция. Россия стремительно превращалась в сырьевую колонию Запада с вымирающим населением. Постулировалась свобода вне Христа, свобода во грехе. Народ был ограблен и унижен. Одни шли в храм, другие – в бандиты, а третьи спивались от утери смысла существования. К концу 90-х страна скатилась до полураспада – Уральская республика, война на Кавказе. И вот тут инстинкт народа и власти сработал. Всё-таки Путин сумел остановить распад. Но у нас осталось и дальше развивается общество потребления. А такому обществу всё равно, есть Бог или нет. Вопрос бессмертия его также не волнует – удовольствие и наслаждение, здесь и сейчас. Национальная культурная и духовная деградация продолжалась. А что случилось потом?

Сначала пандемия – это был первый удар. На Западе поняли, что в новый мировой порядок нельзя войти со всеми миллиардами людей, и вымирание их устраивало. И Клаус Шваб со своей «перезагрузкой», и Билл Гейтс – они открыто заявили о необходимости уменьшения населения, фактически о геноциде миллиардов людей. А что недавно публично заявил Боррель, верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности? «Европа – это сад. Мы создали сад: здесь всё работает, это наилучшая из когда-либо созданных человеком комбинаций политической свободы, экономического процветания и социального сплочения. Три этих вещи вместе. Остальной мир, большая часть других стран мира, – это джунгли. А джунгли могут совершить вторжение в сад. И садовники должны заботиться о нём». А как борются с джунглями? Их вырубают, выжигают.

Они смотрят на Россию, Китай, Индию и исламские страны как на колонии. Они считают себя единственной цивилизацией в истории человечества. После распада Советского Союза Фрэнсис Фукуяма объявил «конец истории». Мол, наконец, западная цивилизация победила – и это навечно, дальше истории некуда идти. И либеральная постхристианская глобалистская идеология говорит, что ничего больше не надо. Но ведь история человечества – это история его спасения, она имеет христианско-мессианский смысл. А им этого не надо, их от этого «клинит». Самое страшное, что они пытаются продвигать, – это трансгуманизм. Обычный человек не годится им для нового мирового порядка. Им надо создать гибрид, некоего постчеловека. Если ХХ век пытался реализовать идею Ницше о «смерти Бога», то ХХI век объявляет о смерти человека как носителя традиционной человеческой цивилизации, вообще человечности как таковой.

– Вы имеете в виду все эти технические ухищрения: сращивание человеческого тела с электронными устройствами и с искусственным интеллектом, с виртуальной реальностью?

– В том числе. Но я говорю об образе мысли, при котором замещаются человеческие ценности.

– Но какая цель в этом? Сделать биороботов, которыми можно управлять?

– Необязательно. Достаточно, чтобы прислуга была покорной и быстро выполняла приказы. Но им это не удаётся. Россию и исламские страны не получается лишить традиционных основ, своей культуры. И на Западе тоже осталось ещё много католиков и протестантов, которые не согласны с глобалистским планом. Просто им не дают слова. Что уж говорить, даже действующему президенту США, Трампу, как мы помним, закрыли доступ к целому ряду СМИ. Он, кстати, из «традиционных» протестантов.

Да, на Западе есть здоровые люди. И они скажут своё слово, когда мы победим. Это будет победа Традиции над уничтожением человечества. Мы защищаем сегодня и христианскую цивилизацию в целом, и гуманизм как таковой. Не Китай, Индия или исламские страны, а мы являемся фронтом борьбы против коллективного антихриста. Другой мощной христианской страны и нет. Россия больше, чем страна. Это евразийская цивилизация. Это континент от Тихого океана до Балтики. И многими в мире Россия воспринимается как непотопляемый Ковчег спасения. Мы продолжаем историю спасения – против тех, кто толкает человечество к концу. Наша русская идея – спасение человечества во Христе. Об этом и писал Достоевский, в этом его пророчество о России. И оно продолжает сбываться.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска