Регент

Татьяна Бережная

 

Памяти Юрия Михайловича

Эта история началась, когда в одном небольшом городе вдруг взяли и отреставрировали старинный храм.

Служить в нём поставили отца Сергия, молодого, энергичного священника, приехавшего сюда из Москвы вместе с семьёй. Чуть позже к нему присоединился и отец Пётр – дьякон, знакомый с отцом Сергием ещё со времён семинарии. Оба они взялись за дело с истовым рвением, и в храм потянулись даже те, кто совсем недавно туда вовсе не стремился. В храме служили, венчали, крестили и отпевали – и везде, словно два солдата на передовой, были отец Сергий и отец Пётр.

Жизнь прихода наладилась довольно быстро, но было одно, не дававшее покоя отцу Петру: они так и не смогли собрать профессиональный хор. Хор в храме, конечно, был, только звучал порой так, что бедный дьякон не знал, плакать ему или смеяться. Регентом была заведующая детсадом с музыкальным образованием, к тому же в молодости певшая в храме, так что процесс она наладила довольно быстро. А вот с остальными певчими всё было не так просто. Их было четверо: врачи Юрий Васильевич и его жена Галя, библиотекарь Марина Алексеевна и Маша, учительница русского языка и литературы. Службы они знали, так как были уже давно воцерковлёнными людьми, а вот музыкального образования у них было восемь классов на весь хор, причём все – у Маши. Впрочем, прихожане хор любили.

Однако отец Пётр всё равно был не слишком-то доволен хором. Он мечтал о профессионалах, которые споют что-нибудь сложное и очень красивое. Он уже устал просить Ольгу, чтобы они чаще меняли материал. Однажды, не выдержав, он так прямо и спросил у Юрия Васильевича:

– Почему сегодня опять не разнообразили?

Удивлённый певчий развёл руками:

– Так мы разнообразили! Сегодня на полтона ниже все спели!

 Отец Пётр хлопнул себя по лбу, но промолчал.

– Не пойму, что тебе не нравится? – урезонивал дьякона отец Сергий. – Ты посмотри, как они дружно в храм заходят, как молятся всегда, как переживают за своё дело. Да и звучат они вполне нормально. Разве тебе не нравится, как Марина солирует на Херувимской? А кто ещё так споёт Трисвятое, если не наша Галя? Пусть себе поют…

– Да это конечно! – тут же соглашался отец Пётр. Он ведь тоже любит хор, а что ругает иногда – так ведь он за дело переживает!..

Был в храме ещё один человек, которого знали и любили все прихожане. Звали его просто дядей Сашей. Высокий и довольно полный, он в любой толпе выделялся, словно маяк, указующий путь кораблям. Дяде Саше шёл шестой десяток, но своей энергичностью и бодростью духа он мог бы дать фору молодым – если, конечно, потребуется. Сам он без приглашения предпочитал никуда не соваться – внутренняя интеллигентность не позволяла. Но при этом в храме дядя Саша был совершенно незаменимым человеком. Он с одинаковой лёгкостью носил тяжёлые хоругви во время крестного хода, а потом брал на руки младенцев, чтобы помочь их причастить. Во время службы он поправлял свечи, и делал это с такой нежностью, словно бы верил, что они живые. Иногда он служил алтарником, а иногда монтёром. Словом, без дяди Саши трудно было представить жизнь храма.

Как-то после вечернего богослужения дядя Саша по своему обыкновению заглянул в алтарь, чтобы узнать, не нужна ли его помощь на завтрашней литургии. И неожиданно он наткнулся на внимательный, испытующий взгляд отца дьякона.

– А что это ты, дядя Саша, в нашем хоре не поёшь? – вдруг спросил тот. – Такой бас у тебя красивый, ещё лучше, чем у меня.

– Так я же нот не знаю! – смутился дядя Саша. Он такого предложения явно не ожидал.

– А когда нас это останавливало? – пошутил отец Пётр. – Сходи к Ольге! Она, кстати, тоже про тебя спрашивала, интересовалась. Службу ты знаешь, голос у тебя есть. Чем не певчий?

– Конечно, сходи! – поддержал его отец Сергий. – Дорогу осилит идущий. Благословляю попробовать!

Растерянный дядя Саша только и смог, что кивнуть в ответ: подходящих слов он так и не нашёл. Петь в хоре было его мечтой когда-то, но, как он теперь был уверен, несбыточной. Ещё в детстве ему объясняли, что медведь, выйдя из леса после спячки, долго и с удовольствием танцевал на его ушах, оттоптав ему при этом всякий слух. Поэтому петь дядя Саша стеснялся. Но к благословению священника относился до крайней степени серьёзно. Поэтому он перекрестился и полез наверх, на небольшой балкончик, где располагался хор. Ольга в эту минуту раскладывала ноты для литургии и со вниманием выслушала его.

– Приходи завтра! – кивнула она. – Не бойся, у нас в хоре профессиональных певцов нет, но поём как-то. И ты попробуй. Главное – учись!

Всю ночь дядя Саша не мог заснуть. Сначала от волнения, потом от переполнившей его радости. Утром он пришёл в храм едва ли не раньше всех, в аккуратно выглаженном костюме и галстуке, и сразу же поднялся на балкон. Нот он не знал, но хотел прочитать ещё раз весь текст – так, на всякий случай. Постепенно храм стал наполняться людьми. Некоторые из прихожан потеряли было дядю Сашу, но, увидев, что готовится сегодня петь, радостно улыбались.

И вот началась литургия. После тихого возгласа отца Сергия последовало столь же тихое «Аминь!» от хора. На амвон, не торопясь, вышел отец Пётр и, стоя лицом к алтарю, размеренно пропел своим привычно благоутробным басом: «Миром Господу помолимся!»

И тут откуда-то с небес (не иначе!) раздался грозный рык. Иерихонская труба – или что-то очень похожее на неё – громогласно возгласила: «Господи, помилуй!!!»

От неожиданности отец Пётр чуть не присел. Удивлённо обернувшись, он с полувопросительной интонацией продолжил: «О свышнем мире и о спасении душ наших…»

Окончания возгласа никто не услышал, он потонул в ещё более мощном и громком ответе: «Господи, помилуй!!!»

Всю великую ектенью отец Пётр пропел очень осторожно, словно пытаясь не навлечь на себя ещё больший гнев с небес. Во время первого антифона грозный глас несколько успокоился, и отец Пётр, зайдя в алтарь, увидел абсолютно непривычную картину: отец Сергий, всегда сохранявший торжественную серьёзность во время богослужений, сейчас изо всех сил пытался не расхохотаться. А сделать это было непросто, учитывая то, с каким удивлённо-вытянутым лицом вернулся в алтарь отец дьякон.

А хор тем временем веселился вовсю. Первой не выдержала Галя. Она не смеялась, а тихонько попискивала, старательно отворачиваясь от дяди Саши. Впрочем, ей это помогало мало, потому что с другой стороны стоял её муж, Юрий Васильевич, на лице которого застряло весьма забавное выражение. Марина Алексеевна с Машей переглядывались, старательно пряча друг от друга улыбки. Даже Ольга, и та в конце концов перестала дёргаться: поначалу она пыталась как-то успокоить дядю Сашу, но тот то ли от восторга, смешанного с волнением, то ли по неопытности совершенно её не понимал. Он, конечно, заметил какое-то необычное оживление в хоре, но и подумать не мог, что причиной этого является он сам. Его широкая душа, переполненная молитвенной радостью, жаждала поделиться ею со всеми людьми в храме. Он и делился, как умел, даже не осознавая, насколько могучим оказался его голос.

Ни скорбных молитв, ни хрустально-тонкой Херувимской песни прихожане в этот раз так и не услышали. Вся служба прошла на одном дыхании, и всё, что в этот день пел хор, звучало на редкость бодро и весело. Прихожанам такая литургия очень даже понравилась, а один старик, которого жена впервые за двадцать лет уговорила прийти в церковь, заметил:

– Да если бы я знал, что здесь так поют, то давно бы уже пришёл!

Но совсем не такой была реакция самого дяди Саши. Когда после службы ему, наконец, объяснили, что же здесь произошло, он густо покраснел и едва не заплакал. Он сидел на маленькой скамеечке, прикрывая лицо руками, а все вокруг наперебой старались его утешить.

– Да не переживай ты так, дядя Саша! – ласково уговаривал его отец Сергий. – Ты посмотри, как народ возрадовался тебе! Ты же им бодрость духа на всю неделю обеспечил – вот как мы отслужили с твоей помощью.

– Конечно! – подтвердил отец Пётр, у которого только-только перестал дёргаться глаз. – Ещё пару раз так послужим – и я наконец-то похудею.

Галя незаметно толкнула мужа в бок, и тот с большим трудом всё-таки сдержал подступающий смех.

– Дядя Саша, да мы же никогда так не старались петь, как сегодня! – с нежностью сказал она. – В нашем деле, то есть в церковном хоре, что самое страшное? Равнодушие и формальность. А равнодушными ты сегодня точно никого не оставил! Можно своим пением довести до слёз, но так всех порадовать, как ты сегодня это сделал, – это очень, очень ценно…

Все остальные согласились с Галей. Дядя Саша, который уже начал было решать, уйти ли ему из хора или из храма либо вообще уехать из города, слушал их с удивлением и радостью. Постепенно он успокоился. Сам он был человеком простым, никогда никого в заблуждение не вводил, а потому и другим верил как себе. Но ведь никто его и не обманывал! Во всяком случае, в этот раз. Всё, что говорили ему и отец Сергий с отцом Петром, и Галя, и остальные певчие, было правдой. Присутствие дяди Саши в хоре сказалось на всех самым благотворным образом. Таким вот он был удивительным человеком!

В хоре дядя Саша всё-таки остался, однако пел не на каждой службе, а время от времени – если его помощь не требовалась в алтаре. Он быстро освоил нотную грамоту, научился управлять своим мощным голосом и в скором времени уже не выделялся среди остальных певчих. Его дебют на литургии, возможно, и вышел немного неудачным, но о нём быстро все забыли. Как забыли и о том, что в их хоре поют непрофессионалы. Даже отец Пётр стал постепенно забывать о своей мечте: как бы то ни было, а хор у них замечательный!

* * *

Однако время шло, а перемены – это его неизбежные спутники. Не всегда эти перемены к лучшему, но тут уж ничего не поделаешь – на всё воля Божья. По прошествии нескольких лет произошло несчастье с Ольгой – у неё случился инсульт. Опасность для жизни, по счастью, миновала быстро, но о том, чтобы вернуться на работу, речи уже не шло. Поначалу руководить хором взялась Галя, но выходило у неё не слишком хорошо. Так храм столкнулся с очередной трудностью – срочно нужен был новый регент. Поиск кандидатуры немного затянулся, но однажды отец Сергий, попросив остаться всех после службы, с видимым облегчением заявил:

– Я, кажется, нашёл нам нового регента! У нашей прихожанки сын вернулся домой, он в Москве закончил консерваторию. Настоящий оперный певец, но с театром у него там что-то не сложилось, вот он и приехал сюда. Хороший мальчик, я с ним немного пообщался. Он очень воодушевился моим предложением. Ну как, берём?

У отца Петра при мысли о настоящем оперном певце даже загорелись глаза – до того его обрадовала эта новость! Понравилась идея и Гале – её обязанности руководителя очень тяготили. Однако муж, как ни странно, её радости не разделил. Когда они вечером сидели на кухне, Юрий Васильевич неожиданно сказал:

– Ты знаешь, а мне не нравится эта идея. Придёт сейчас этот профессионал, послушает, как мы поём, и что будет?

– Да ничего не будет! – тряхнула головой Галя. – Не понравится, как мы умеем, пусть научит. На то он и руководитель.

– Не говори, Галка. Новая метла по-новому метёт. Как бы нас всех не разогнал этот оперный специалист.

– Наши отцы никогда ему этого не разрешат.

Эта мысль Юрию Васильевичу в голову не приходила, и он приободрился: действительно, чего это он так забеспокоился? Разве отец Сергий даст их в обиду?

– И всё-таки, Галя, – добавил он, когда они оба принялись за чай с пряниками, – не устроил бы нам этот столичный резидент какого-нибудь спектакля. Причём в трёх действиях и без антракта.

Галя нового регента, конечно, защищала, но больше для порядка. Она и сама насторожённо относилась к переменам. Встреча произошла через несколько дней, когда хор собрался в храме на репетицию – первую с новым руководителем. Все певчие, разумеется, пришли вовремя, в том числе и дядя Саша. А вот регент опоздал. Он пришёл на десять минут позже и с виноватой улыбкой тут же попросил прощения.

– Я пока не разобрался с местным транспортом, – поспешил пояснить он. Певчие стали его успокаивать: с транспортом в их городе действительно непросто разобраться. Невысокий, плотный, с лукавыми искорками в глазах, молодой регент выглядел в тот момент как взъерошенный воробушек. О себе он много рассказывать не стал, только то, что им уже было известно от отца Сергия. Певчие тоже рассказали о себе в двух словах.

– Мы будем учить что-то новое сегодня? – спросила Маша, глядя на папку с нотами у него в руках. Но регент покачал головой:

– Сегодня точно не будем. Просто познакомимся для начала, пропоём то, что вы знаете.

И хор спел кое-что из репертуара. В целом репетиция прошла довольно спокойно, как и последующая совместная литургия. Голос нового регента – высокий и звонкий – заметно выделялся на общем фоне. Звучало всё это несколько странно, но прихожанам понравилось. А отец Пётр и вовсе пришёл в настоящий восторг. Он от души приветствовал такие изменения, даже не представляя себе, что последует за этим. А последовало вот что.

На следующей репетиции новый регент раздал всем по несколько нотных листочков. Возможности выучить что-нибудь новенькое певчие обрадовались, но ровно до того момента, как посмотрели в ноты.

– Это что? – прошептала Марина Алексеевна, глядя на текст, испещрённый нотными знаками. Другие певчие были в таком же шоке.

– И языки слия… – пробормотал Юрий Васильевич, силясь разглядеть в нотах свою партию.

– Начальство сказало петь – пой! – коротко ответила ему Галя.

Из всего хора одна только Маша сразу поняла, что и как здесь нужно петь. Остальные промучились всю репетицию. Особенно тяжело пришлось дяде Саше: он ноты знал хуже всех, а басовая партия, как назло, оказалась самой трудной. Юрий Васильевич ему здесь был не помощник – он и сам никак не мог разобраться в хитросплетениях своей мелодии. Вспотевший регент по десятому разу заставлял их петь одно и то же место – поодиночке, парами и, наконец, всем вместе. Однако звучанием он всё равно доволен не был.

– А знаете, что спросили люди в Ноевом ковчеге, едва только оказались среди волн? – шёпотом спросил Юрий Васильевич у хористов, когда регент объявил перерыв.

– Что? – сразу заинтересовался дядя Саша.

– «Кто притащил сюда музыканта?»

Все дружно, но тихонько засмеялись – чтобы не услышал их руководитель.

На литургии, как и следовало ожидать, новое произведение спели кто в лес, кто по дрова. Даром что новый регент махал руками, словно крыльями, – один в один орёл, пытающийся взлететь. На певчих он ругаться не стал – у него, что называется, всё на лице было написано. Поэтому хористы уходили после службы в подавленном настроении. Как, собственно, и сам регент. После службы он хотел переговорить с отцом Сергием и попытаться объяснить, что произошло сегодня, но тот с улыбкой остановил его.

– Ничего страшного, всё бывает! – сказал он. – Ты здесь новый человек, с первого раза редко что получается хорошо. У тебя всё получится.

Настоятель потом ещё говорил об ответственности за коллектив и о других вещах, а регент тем временем всё пытался понять: как же так получилось, что в очевидной некомпетентности певчих вдруг оказался виноват именно он? Он, единственный профессионал в этом хоре?

С таким положением дел регент мириться не собирался, и вскоре в его голове созрел план. Он понимал, что отец настоятель наверняка не даст разрешения поменять состав хора, а потому следует сделать так, чтобы певцы сами не захотели здесь остаться.

Ничего предосудительного регент в своём плане не видел, ведь он хотел создать качественный профессиональный хор, которым можно будет гордиться. И он прекрасно знал, как следует руководить, чтобы добиться от хора слаженного исполнения: в столице два года пел в таком же приходском хоре. По натуре молодой человек был максималистом и к своей работе относился более чем серьёзно. Ситуацию с построением образцово-показательного хора он воспринял как новое творческое испытание и приступил к осуществлению своего плана.

Собственно, всё, что для этого требовалось, – это продолжать заваливать хор новыми нотами. В плане церковных песнопений новый регент был настоящим знатоком – в том московском храме, где он пел, репертуар меняли чуть не на каждой службе. Певчие с такой нагрузкой не справлялись и начали понемногу унывать. Первой не выдержала Марина Алексеевна. Она в хоре была старше всех, ей и без того было тяжело. Придя на очередную репетицию, она с трудом влезла по узкой лестнице на балкон и присела на скамеечку, где в ожидании регента уже сидел весь остальной хор.

– Уйду я, наверное, вниз! – тяжело дыша, сказала она. Выражение «уйти вниз» означало покинуть хор и стоять на службе вместе со всеми прихожанами.

– Да все мы, похоже, скоро туда уйдём! – мрачно предположил Юрий Васильевич. Галя посмотрела на него с укоризной.

– Вот почему ты вечно такой пессимист? – поинтересовалась она. – Мальчик так старается ради нашего хора. Неужели мы сейчас всё бросим? Мы же так его подведём.

Юрий Васильевич с нескрываемой нежностью посмотрел на неё.

– Галюня! – тихо сказал он. – В нашей семье ты оптимист, а я реалист. Мы с тобой тридцать два года на этом стоим. И как часто я оказывался неправ?

– А я согласен с Галей! – вдруг вмешался дядя Саша. – Нельзя уходить, скоро всё обязательно наладится! Куда ты, Марина, собралась? Оставайся!

Но пожилая женщина только грустно покачала головой:

– Нет, Саш, уж мне-то здесь точно делать больше нечего. Пойте вы! А я уж потрудилась для Бога, как смогла.

Конечно, весь хор расстроила эта новость. Но регент, заранее готовый к подобной ситуации, быстро привёл в хор свою знакомую Яну. Она была настоящим профессионалом – вела хор в музыкальной школе. Отец Сергий такую замену одобрил. Яна быстро вошла в курс дела, и теперь регенту было на кого рассчитывать при исполнении трудных песнопений. Были у него и другие замены в планах, но, во-первых, штат был укомплектован и лишнего человека в хор бы не взяли. А во-вторых, ему постепенно начинало нравиться, как звучит хор: Маша пела за сопрано, Галя за альт, а Яна периодически подпевала то одной, то другой – в зависимости от того, кому нужнее была её поддержка. Он бы на этом, пожалуй, и остановился, однако события, запущенные им самим, продолжали набирать обороты.

Как-то раз, прямо во время всенощного бдения, под его горячую руку попался Юрий Васильевич. Он захотел положить земной поклон во время одной из молитв, но регент довольно грубо его одёрнул. По его мнению, певчий ни при каких обстоятельствах не должен отвлекаться во время службы.

– Так мы же сейчас не поём! – шёпотом возразил ему Юрий Васильевич.

Это ещё больше разозлило регента: в конце концов, будут его здесь воспринимать как руководителя или нет? До конца службы он шипел, словно рассерженный гусь, и вывел всё же из себя терпеливого и уравновешенного певчего. По окончании службы разговор на повышенных тонах вели уже оба мужчины.

– Мы теперь даже перекреститься не имеем права?! – возмущался Юрий Васильевич.

Галя стояла чуть поодаль, с опаской глядя на мужа. Она-то хорошо знала, что заводится он крайне редко, но если вдруг это произойдёт… В общем, ей лучше в этот момент оказаться рядом.

– Креститесь сколько хотите! – отвечал ему регент. – Только, пожалуйста, без отрыва от производства!

– Так мы на производстве, по-вашему?!

Регент глубоко вздохнул, словно пытался продемонстрировать, насколько глупым сейчас выглядит его собеседник.

– Вы на работе! – коротко, но жёстко сказал он.

Юрий Васильевич умолк, спорить дальше не стал. Но, выйдя из храма и сев в машину, он не завёл мотор, а только положил руки на руль и смотрел прямо перед собой, едва заметно шевеля губами. Галя знала, что сейчас он читает про себя молитву «Царице моя преблагая» и заговорит с ней, когда успокоится.

– Ты молодец, что не стал с ним отношения выяснять, – сказала она, когда Юрий Васильевич всё-таки включил зажигание. Тот пожал плечами.

– Дурака учить – только портить! – с чувством сказал он. – Господь с ним. Галь, я пельменей хочу. Давай купим?

А на следующее утро, проснувшись, как всегда, от громкого звона будильника, Галя мужа в постели не нашла. Он сидел на кухне, допивая кофе, и вид у него был совершенно опустошённый.

– Я туда больше не пойду! – твёрдым голосом сказал он. – Ты меня знаешь. Если он ещё раз со мной в таком тоне заговорит, я ему в морду дам. В храм пойду, а в хор нет. Ты придумай там что-нибудь, чтобы мой уход как-то прилично выглядел.

И Галя придумала. Она понимала, как трудно ей будет без хора и как расстроится отец Сергий, но её муж был для неё важнее всего. В больнице, где они работали, ушла на пенсию врач-терапевт. Замену ей не нашли, а её обязанности взвалили на Галю. Работы у неё прибавилось довольно ощутимо, и именно этот предлог она выбрала, чтобы покинуть хор – вместе с мужем. Дескать, супруг без неё всё равно ходить не станет – что уж тут поделаешь?

А вслед за ними ушла и Маша, тоже найдя предлог: в скором времени она собиралась замуж – и забот у неё, понятное дело, было немало. Регент немного расстроился, но больше для вида, замену привёл очень быстро. Из прежнего состава в хоре остался только дядя Саша. Ему без своих друзей там было до того неловко, что поднимался петь он только после настойчивых напоминаний отца Сергия, который очень расстроился потерей своего хора, но уже сделать ничего нельзя было.

Состав, который подобрал их новый регент, оказался хорош, и хор зазвучал на редкость красиво и убедительно. Однако настоятель всё равно тяжело вздыхал, вспоминая прежних певчих. И отец Пётр, так мечтавший прежде о профессиональном хоре, был с ним совершенно согласен.

– Устроили какой-то филиал Большого театра! – потихоньку жаловался он.

– Тебя не поймёшь! – отвечал ему отец Сергий, с грустью качая головой. – То тебе нужны профессионалы, то не нужны.

– Я неверно понимал значение этого слова, – признался отец дьякон. – Оказалось, что профессионалами как раз были наши…

* * *

Что уж совсем было удивительно: прихожане тоже не были в восторге от перемен. Прежде они частенько останавливали певчих после службы и благодарили за чудесное пение.

А новый регент был уверен, что уж сейчас-то, когда хор запел как надо, народ это оценит. Но нет. Более того, спускаясь как-то после службы вниз, регент услышал, как одна прихожанка с грустью сказала другой:

– Эх, раньше-то какой хор у нас был…

Когда возмущённый регент передал эти слова своим певчим, они только посмеялись: что тут удивляться, некультурная публика собралась…

Как-то после очередной вечерни, на которой ему пришлось петь вдвоём с Яной (остальные прийти не смогли), ему высказали столько комплиментов, что он даже растерялся.

– Им, видимо, чем проще, тем лучше, – пояснила проницательная Яна.

– Значит, отныне так: если нас хвалят – значит, мы пели плохо! – вымученно засмеялся регент.

А вот настоятель храма его хвалить не стал.

– Прежние хористы службы просто так не пропускали! – с укором сказал он.

– Так это был хор пенсионеров! – начал было оправдываться регент, но отец Сергий его прервал:

– Да, прежние певчие не умели петь так профессионально, но это был настоящий церковный хор! А не светский, как сейчас. Почему твои ко кресту через раз прикладываются? Почему причащаться не ходят? Ты сам-то когда в последний раз к причастию подходил? Чтобы наладить дисциплину, надо начать с себя!

Регент слушал молча, не решаясь возражать отцу Сергию. Про причастие он певчим, конечно же, сказал, но откликнулась только одна Яна. Она вообще принимала всё более активное участие в жизни храма, оставаясь тем человеком, который примирял настоятеля с потерей прежнего хора. «Пусть хоть так, – думал молодой регент, – главное, чтобы его поменьше дёргали».

Однако вскоре отец Сергий снова подозвал его к себе. Было это в самый разгар Рождественского поста, как раз накануне праздника святой Екатерины.

– Отец Пётр недавно поделился со мной одной идеей, и мне она понравилась, – сказал он. – Спустись-ка ты на литургии вниз, спой с народом «Милость мира».

– Зачем? – удивился регент.

– А так хорошо будет. Надо быть ближе к людям! В некоторых храмах так делают, давай и мы попробуем.

– Ну ладно… – пожал плечами регент. Смысла такого новшества он не понял. Но раз отец Сергий попросил, почему бы и не спуститься? И когда регент уже развернулся, собираясь уходить, отец настоятель добавил:

– Забыл сказать: я попросил дядю Сашу, чтобы завтра он шёл петь, а то он давно что-то к вам не поднимался.

Регент издал тихий стон, едва заметно закатив глаза. Назавтра предполагалось исполнение сложных произведений, в которых дядя Саша всё равно ничего не поймёт. А значит, тут либо спорить с настоятелем, либо промолчать и попросту поменять ноты. Но уступать изменившимся обстоятельствам регент не собирался.

– Где вам трудно, вы не пойте, – аккуратно сказал он дяде Саше перед литургией. – А где обиход – там пожалуйста!

Дядя Саша встал рядом с новеньким басом, которого чуть не снесло от первого же его возгласа. Тот с удивлением посмотрел на регента, который только рукой махнул, дескать, пусть поёт, терпи. Обрадованный возвращению в хор, дядя Саша совершенно не чувствовал себя неловко. И внезапно в голову регента пришла идея: когда отец Пётр традиционно запел с народом «Символ веры» и ему уже пора было спускаться вниз, он быстро подозвал к себе дядю Сашу.

– Идите-ка вы вниз вместо меня, – быстрым шёпотом сказал он.

– Я?! – удивлённо и испуганно переспросил дядя Саша.

– Идите-идите, – повторил регент. – И так, знаете… не ограничивайте себя. Ну чтобы вас народ хорошо слышал. Давайте, с Богом!

Перекрестившись и зачем-то сотворив поклон хору, дядя Саша побежал вниз. А регент, посмеиваясь, проводил его взглядом сверху. План его был прост: сейчас доверчивый дядя Саша, подталкиваемый своим неуёмным вдохновением, так прорычит слова молитвы, что впредь его в хор никто не будет приглашать. Именно это регенту и было нужно. Пока певчие расслабились, обрадованные неожиданным отдыхом, он зорко следил с балкона за тем, что сейчас произойдёт.

А произошло следующее. Отец Пётр, едва завидев мощную фигуру дяди Саши, сразу понял коварный замысел молодого регента. Сердце у него сжалось, но ни предупредить его, ни сделать что-либо он уже не успевал. Когда «Символ веры» был пропет, дядя Саша поднялся на амвон, повернулся лицом к прихожанам и неловко поднял правую руку. Те притихли.

«Встанем добре, встанем…» – загудел отец Пётр грубо – задумка, по-видимому, состояла в том, чтоб голос дяди Саши, которому предстояло вступить за ним следом, не слишком сильно контрастировал с его голосом. Однако контраст получился поистине необычайным.

«Милость мира, жертву хваления!» – пропел дядя Саша так тонко, так проникновенно и искренне, что у прихожан перехватило дыхание, а у некоторых даже слёзы выкатились из глаз. Все в храме словно почувствовали себя участниками Тайной вечери – самой первой Евхаристии в мире.

«Осанна в вышних! Благословен Грядый во имя Господне!»

Хор прихожан под руководством дяди Саши звучал на редкость слаженно, и регент просто не мог в это поверить. Он ясно различал в нём голоса Юрия Васильевича и Гали, стоявших внизу. Их дочь Катя давно жила в другом городе, но её именины они неизменно справляли в храме – это была их традиция. Кажется, и другие певчие были там, но это уже не значило для регента ничего. В тот момент церковным хором были не они и даже не те хористы, что сейчас стояли у него за спиной. Хором был весь народ, а дядя Саша, как истинный регент, дирижировал ими едва заметным колебанием руки. Или, может быть, на его руку и вовсе никто не смотрел? Такая сила исходила от него в тот момент, что следить за ним можно было даже с закрытыми глазами. И голос его, словно голубь, летел по всему храму, устремляясь вверх – к Тому, ради Кого он находился сегодня здесь.

«Аминь! Аминь! Аминь!»

Когда пение закончилось, дядя Саша осторожно побрёл обратно к лестнице, ведущей на балкон. Народ расступался перед ним, кто-то ласково трогал его за плечо, а он стеснительно улыбался и молча пробирался вперёд, стараясь побыстрее вернуться. Когда он поднялся наверх, хор уже начал петь, и регент, не отвлекаясь от нот, коротко и сухо кивнул ему головой. Служба вскоре закончилась, хор и прихожане постепенно расходились, но суровый регент всё ещё стоял на своём балкончике. Он перебирал ноты и делал вид, что страшно занят. На самом деле просто ждал, когда храм опустеет: он не хотел спускаться вниз, пока там кто-то есть.

Мысли его были тяжелы, как никогда. Ему было стыдно перед отцом настоятелем, перед дьяконом и всеми людьми в храме, но это было ещё полбеды. Ему было очень стыдно перед самим собой. Для других он мог бы придумать любые отговорки, но сам-то знал: он намеренно попытался выставить дядю Сашу на всеобщее посмешище, а тот, кроткий и беззлобный, пошёл туда, не подозревая лукавства, и своей искренней молитвой разрушил все его планы. И поделом ему!

Регент всё пытался понять: как же так получилось, что совершенно искреннее желание сделать выдающийся хор привело его к такой глупой мелочности? Или это была его гордыня, нереализованные мечты о театре, в котором он так хотел петь, но куда его так и не взяли? «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать!» – часто повторяла его мама, когда он был маленьким. А ведь он был верующим с детства. Почему же он забыл, что это церковный хор, а не место для удовлетворения личных амбиций?! Ведь на самом деле он, похоже, стремился не столько создать хор, сколько стать тем, кто создаст этот хор. При этом совершенно не думая о том, для чего он его создаёт. Точнее, для Кого. И из-за своих фантазий он обидел стольких людей…

Молодой человек осторожно спустился вниз. Народ действительно разошёлся, и в храме было довольно темно, только несколько свечей ещё догорали в подсвечниках да из алтаря доносились какие-то приглушённые звуки. Похоже, отец Сергий тоже ещё не ушёл. Регент подошёл к большой иконе Богородицы и присел на скамеечке рядом с ней. Он сам не понял, почему слеза выкатилась у него из глаз. То ли от чувства вины, то ли от обиды. Он так мечтал петь в театре, но были три попытки попасть в труппу – и один за другим три отказа. И от отчаяния его спасло руководство этим хором. Он разрушил старый хор и создал более совершенный, как ему казалось. Но весь профессионализм разбился о коротенькую молитву «Милость мира», спетую дядей Сашей. А значит, ему снова придётся начинать всё сначала. Только как это сделать, он пока не понимал.

Отец Сергий, выглянув из алтаря, не стал ему мешать – понял, что ему нужно побыть одному, – и лишь молча перекрестил его издалека. А регент, успокоившись, решение всё-таки нашёл. Правда, оно было нелёгким.

Как он этого добился – осталось тайной. Однако в следующее воскресенье в хоре пели и Галя с Юрием Васильевичем, и даже Маша. Хотя она честно предупредила, что после свадьбы возьмёт отпуск. Из новичков осталась только Яна, а остальные ушли. Впрочем, их не слишком-то привлекал церковный хор. Конечно же, остался и дядя Саша. С ним у регента был самый долгий разговор, закончившийся обоюдными слезами и медвежьими объятиями, из которых регент вылез слегка потрёпанным, но зато совершенно успокоившимся. Отныне «Милость мира» дядя Саша всегда пел с народом внизу, а хор тем временем слушал и крестился. Этого им, разумеется, никто больше не запрещал.

Вот так и закончилась эта история. Хотя, впрочем, почему закончилась? Она счастливо продолжается и по сей день. И если вам вдруг доведётся бывать в тех краях и зайти в этот храм, непременно прислушайтесь, как звучит хор. Если вам понравится – будьте добры, скажите об этом Мише (а именно так все зовут теперь регента). Он обязательно поклонится вам в ответ и с улыбкой ответит: «Во славу Божию!»

 

← Предыдущая публикация Следующая публикация →

Оглавление выпуска

Добавить комментарий