Первый и единственный
Свеча над Сямженой
Здесь находят стоянки древних людей, притом во множестве – уже около десятка. Похоже, пять тысяч лет назад на берегах Сямжены кипела жизнь. Кто были эти люди, на каком языке говорили? Что будет здесь через пять тысяч лет? Этого мы не знаем. А потому, говоря про недавнее прошлое, когда вологодское село Сямжа называлось Бельтяевской Слободой, сосредоточусь я всё же на дне сегодняшнем.
Стоит село на пути из Москвы в Архангельск, так что народу было чем заняться: держали постоялые дворы и трактиры, давая приют путникам, в том числе юному Ломоносову, следовавшему в столицу с рыбным обозом. Место красивейшее, а самое видное здание – Воскресенская церковь, стоящая на высоком холме. Это почти всё, что осталось в селе от прежних времён. По преданию, Сямженская гора разгоняла грозовые тучи – «колола их надвое», а по ночам здесь загоралась свеча, так что возведение храма на этом месте напрашивалось само собой.
Строили долго. В 1806-м освятили летний храм на первом этаже, спустя тринадцать лет – зимний, а к середине века достроили колокольню. В 1930-х село получило нынешнее имя и стало райцентром. Тогда же, видно, на радостях решили, что храм больше не нужен. Выгнали священника-просветителя Анатолия Соколова с семьёй. Убить не решились – все грамотные селяне были учениками батюшки с матушкой, так что вывезли в Харовск и отпустили.
Причину для закрытия храма нашли интересную – «за ветхостью». С тех пор прошло без малого столетие, давно нет советской власти, а храму мало что сделалось. Он здесь единственная достопримечательность, единственный ориентир, вокруг которого рассыпаны невысокие домики. Тучи набегали и расходились в стороны, тревожные времена накатывали и рассеивались, а Воскресенская церковь продолжала стоять. Приход восстановили в середине девяностых. Из Вологды время от времени приезжали отцы, а в девяносто девятом прислали наконец-то настоятеля. Им стал молодой священник Михаил Никифоров, приехавший с матушкой Анной, ещё более юной.
Мы говорим с матушкой Анной, а петух всё кричит и кричит, то ли тревожно, мол, почему его игнорируют, то ли гневно – хватит, значит, болтать, дело делать надо.
– Их тут несколько таких, – комментирует матушка, стоя у качелей, а ветер тем временем всё набирает силу. – Всё никак не могут решить, кто самый голосистый. Может, и наш. А ещё есть семнадцать курочек.
Батюшка объезжает благочиние, скоро должен вернуться домой, мы уже договорились о беседе.
Родом из Суры
– Отец Михаил, откуда вы родом?
– Из Архангельской области, из небольшого села, которое называется Сура, – отвечает батюшка. – Сейчас это место паломники знают как родину праведного Иоанна Кронштадтского. А мы хоть и знали в советское время о своём святом земляке, много об этом не говорили.
По материнской линии все мои предки люди очень религиозные, прадедушка был даже старостой в одном из храмов Холмогорского района. Когда церковь отняли, сделав из неё школу, прадедушка не смирился: всё заходил туда и ругался, что святыню попрали, даже пытался оттуда выгнать учителей и школьников. Бабушка любила паломничать по святым местам, бывала в Троице-Сергиевой, Почаевской лаврах, Псково-Печерском монастыре. Она жила в Архангельске, и когда мы приезжали туда, ходили в храм с мамой и с ней.
У меня в детстве было два случая, когда я почувствовал присутствие Божие. Было мне четыре годика, когда они произошли. Первый – это когда бабушка вышла в хлев покормить скотину, а меня оставила сидеть на русской печке. Печка высокая, в три или четыре моих роста. Залезть-то я туда залез да и сверзился, а внизу был деревянный диван, о который можно было бы серьёзно покалечиться. Падая, я вдруг почувствовал, как меня подхватила чья-то рука, так что опустился плавненько – ни одного синяка. Вскоре уже у другой своей бабушки поставил один стул на другой и добрался до счётчика, прикреплённого высоко на стене. Выкрутил предохранитель, залез пальцем внутрь – дёрнуло током так, что я полетел со стульев, но снова меня кто-то подхватил. Так я познакомился со своим Ангелом Хранителем.
Потом всё это подзабылось, и с четырнадцати лет я в церкви бывать перестал, вновь вспомнив о Боге уже в армии. Служить в то время, в начале девяностых, было тяжело, так что я начал молиться – кроме как на Бога, надеяться было не на кого. Ну и, конечно, родные молились: мама, бабушка и отец Арсений (Шастель) – ваша газета о нём писала…
– Вам знакома наша газета?
– Конечно! Мои родители выписывали её с девяностых. А с отцом Арсением мы дальние родственники, так что я привык звать его дядей. Он из старых священников, рукоположён был в 1983-м. Отец Арсений и убедил меня приехать сюда, на Вологодчину, где был настоятелем в небольшом городке Харовске. Приехал я к нему потрудиться: сторожил храм, дрова колол, воду носил… Иереем становиться не собирался – было страшновато, слишком велика ответственность, да и нужно отказаться от каких-то привычек. Так почти до самого рукоположения не верил, что оно когда-то произойдёт.
Здесь заслуга не только отца Арсения, но и моей матушки Анны, с которой мы познакомились, ещё когда она училась в школе. После венчания Анна предложила нам вместе поступать в Вологодское духовное училище. Так и сделали.
Муж и жена
– Когда мама пошла в наш харовский храм, то решила и меня приобщить, младшую из детей, – в голосе матушки Анны роятся золотые смешинки, так что всё время кажется, что вот-вот рассмеётся. – Не спрашивая согласия, начала водить меня на службу каждое воскресенье, стала трудиться при храме, ну и я при ней. Мыли полы, распространяли литературу, но больше всего мне нравилось звонить в колокола.
– А когда вы начали воцерковляться сознательно?
– Побывав как-то в Дивеево, я решила стать монахиней. Даже вещи уже собрала, но мне сказали: «Одиннадцатый класс закончишь, тогда иди». Вскоре, однако, всё изменилось. Я росла без отца, мне не хватало его любви, и когда на горизонте появился Михаил, такой надёжный, добрый, порядочный, я поняла: мой человек, надо брать… дело в свои руки. К счастью, так же думал и наш харовский настоятель игумен Арсений. Тридцатого апреля 1996-го, на следующий день после Пасхи, они появились у нас дома. «Мы пришли свататься, – сказал отец Арсений, а потом добавил: – Дети будут красивые».
– Как он сейчас поживает?
– На покое, живёт в деревне Погост близ Архангельска. Помню, как он приехал к нам в город. Мне было тогда лет десять-двенадцать. Батюшка ходил по городу в мантии, клобуке, мальчишки сбегались на него посмотреть, а он шёл своей быстрой походкой. Когда подходил к храму, мы звонили в колокола, хотя так встречают архиереев, но уж больно хотели мы выразить свои чувства к отцу Арсению – любили его. А потом выстраивались, чтобы он нас благословил.
– Михаила не смутило, что невеста школьница?
– Ещё как смутило! Хорошо, что не сразу об этом узнал, а уже после того, как мы подружились, и тут уж делать было нечего, смирился. Венчались, когда я окончила школу. Накануне Михаил наступил на доску с гвоздём, который насквозь пробил ему ногу, но, хоть и прихрамывал, очень терпеливо всё перенёс. Не сразу решил, чем будет заниматься в жизни, а мне очень хотелось, чтобы он стал священником, чтобы у меня был один муж на всю жизнь, крепкая, хорошая семья. «А у кого такие семьи? Наверное, у духовенства» – так я думала.
Постаралась уговорить мужа поступить в Вологодское духовное училище, а так как отца Арсения перевели в другое место и с работой в Харовске было плохо, он согласился. И стали мы учиться: он – на одном отделении, я на двух других – певческом и катехизаторском. Жила у сестры, а Михаила поселили в монастыре. Там его соседом был Володя Городов, учившийся со мной на катехизатора и ставший нашим купидоном – он носил записочки, с помощью которых мы общались всю неделю, встречаясь лишь в выходные.
Смеётся, потом продолжает:
– Его решение стать священником меня очень обрадовало. Священство – это его, он очень ответственно относится к служению. Спокойный, мягкий, он не любит резких перемен, а так как в Церкви мало что меняется от века к веку, он здесь на своём месте. Они с отцом Арсением не только внешне похожи, что понятно – родня, но и внутренне – люди, которым Бог уготовил их путь.
– Простите за вопрос, а как вы с отцом Михаилом ссоритесь?
– С ним трудно поссориться, – снова смеётся матушка. – Если что не так, просто промолчит, ни разу не вспылил. Единственный раз на моей памяти одному человеку удалось вывести его из себя, но даже тогда он не закричал. Из всего услышанного на венчании помню только несколько слов, которые потом про себя повторяла: «Брак должен быть мирен, долог и безмятежен». С отцом Михаилом это даётся легко.
«По сути, моя родина»
– Матушка, как вы оказались в Сямже?
– Выбрали это место сами, и ни разу об этом не пожалели.
– А почему именно это место?
– Впервые нас привезли сюда на Вербное воскресение 1999-го – мы были тогда ещё студентами. И что сразу понравилось – Сямжа, она светлая. Сосны кругом, одно- и двухэтажные дома, раскиданные на большой территории, поэтому здесь очень много простора, неба. Летом много цветов – идёшь любуешься. А храм очень похож на тот, где мы венчались. Отцу Михаилу здесь тоже понравилось. И ещё, Сямжа ведь, по сути, моя родина. Неподалёку от неё есть деревня Усть-Река. До революции она была богатой, через неё так же, как и через Сямжу, шёл торговый путь. Там было два храма, в одном из которых старостой служил мой прадедушка. Родной брат у него был монахом, двоюродный – священником.
– Интересное совпадение, ведь у отца Михаила прадедушка тоже был церковным старостой.
– Да, но наших раскулачили, выселили в Харовск, так наш род там и оказался. Так что сюда я, можно сказать, вернулась на родину. Храм, где был старостой мой прадедушка, сейчас передали нашему приходу. Он огромный. И как его восстанавливать, мы не знаем, в деревне осталось всего около ста жителей.
Нам купили квартирку, но жизнь была очень трудной, я ждала тогда ребёнка. В огромной церкви прежде стояли трактора и не было отопления. На первую службу, накануне Покрова, батюшка доверил кадило одной нашей прихожанке, ныне покойной Каллисте Михайловне, так как на службе не было ни одного мужчины. Она от души напихала туда ладана, так что служба проходила в густом дыму, под конец мы находили друг друга только на ощупь. В другой раз я учила петь и читать на церковнославянском ещё одну нашу прихожанку. Прошу обычно, чтобы человек сначала что-то прочёл молча, глазами.
– Прочтите про себя, – говорю.
Она прочла и вдруг решительно направилась с клироса к выходу.
– Куда вы, а прочитать? – кричу ей вслед.
А она:
– Я прочитала! Про себя!
Что-то нелицеприятное, как я понимаю. Решила, что это я её так обличила.
Первый и единственный
– Однажды наш ректор, отец Василий Павлов, Царствие ему Небесное, сказал: «Давай готовься к рукоположению», – вспоминает отец Михаил. – Матушка эту идею горячо поддержала, а я решил, что такова, значит, воля Божия. Двадцать второго ноября 1998-го меня рукоположили в диаконы, а через три месяца – во иереи. Так мы оказались в Сямже. И здесь мой первый и единственный приход. Во время учёбы был, правда, приписан к кафедральному собору Вологды, где меня многому научили, но настоятелем стал именно здесь. Приехали мы сюда на место жительства 11 октября 1999 года, на день памяти преподобного Харитона Сянжемского, словно он нас встретил и благословил.
Сямжей село назвали, потому что здесь течёт река Сямжена, в прошлом Сянжема, через «н». Отсюда Сянжемские святые – преподобные Евфимий и Харитон. Существовал монастырь, основанный святым Евфимием, – Вознесенско-Евфимьевский, упразднённый в 1764 году, храмы его частично сохранились. Над мощами, где почивают наши святые, сделано надгробье и поставлен крест. Мы начали облагораживать это место ещё в 1999-м, а в 2015-м епархия решила создать там архиерейское подворье, направив игумена Евфимия, тогда ещё иеромонаха. После того как его перевели в Нило-Сорскую пустынь, мы делаем что можем, служим литургии. Место это километрах в двадцати от нас, глухое, если не знаешь дороги, можно и заплутать.
В тридцатые годы Бельтяевскую Слободу – сейчас это центр Сямжи – объединили с окрестными деревнями. Была деревня Дьяковская, а стала улицей Дьяковской, деревня Тимонинская стала улицей Тимонинской и так далее. Быть райцентром нам уже недолго осталось, статус собираются упразднять. Это объяснимо. Когда приехали, было около пяти тысяч народа, сейчас около четырёх, но главное – всё меньше остаётся от хозяйства. Фермеров мало: где были поля, там сейчас ёлки, где были скотные дворы – развалины. Главная статья доходов – лесодобыча, которой занимаются москвичи, но лес на исходе, ездить приходится всё дальше – невыгодно. Люди живут тем, что ездят на заработки в Москву, Питер, Череповец. Туда же уезжает и молодёжь. Но в церкви жизнь не оскудевает. До пандемии приходило на литургию человек пятьдесят-шестьдесят, потом уменьшилось втрое, а сейчас ситуация почти восстановилась. Некоторые привыкли бояться, не идут, но их сменили другие.
– Ваш храм похож на крепость – на горе стоит, ничем его не взять.
– В середине тридцатых решили его закрыть. В то время здесь служил дьяконом отец Михаил Попов. Иереем он стал уже после закрытия церкви, жил рядом с селом, держал пасеку и служил по домам. А церковь успела побывать и клубом, и лыжной базой и, наконец, стала профтехучилищем. Наверху шли занятия, а внизу стояли макеты тракторов и автомобилей, была ремонтная мастерская, для которой в стене проделали большие ворота – через них в храм можно было заехать на тракторе. В алтаре устроили кочегарку. В святом месте пили, курили, матерились десятилетиями, а мы всё расчистили и освятили храм заново. Служили поначалу в небольшом помещении – трапезной части, но потихонечку расширялись, чистили, красили. Сейчас нижний храм восстановлен полностью, наверху – воскресная школа.
Приход зарегистрировали ещё до нашего появления здесь. Был и приходской совет, и староста, но многих уже нет в живых. Те времена, когда храм был действующим, помнили немногие, так что традиции церковной жизни приходилось восстанавливать. Из тех, кто и сейчас с нами, – Александра Васильевна Шарыгина, Нина Анатольевна Игнашева, бабушка Тоня. Из усопших – Лидия Константиновна Степанова, Валентина Федотова, Софья Жулина. Все труженицы, добрые, отзывчивые, некоторые успели потрудиться в войну, им было по пятнадцать-шестнадцать лет.
Кто-то приехал из других мест. Бабушка Тоня, скажем, из Средней Азии. Сейчас ей за девяносто, а я ещё помню её молодой – семидесяти с небольшим лет. Иногда она меня сильно озадачивала. Места в храме тогда ещё было немного, а я с удивлением наблюдал, что ближе к аналою словно нарисована невидимая черта, за которую люди никогда не заступали. Яблоку некуда упасть, народ жмётся, но за черту – ни шагу. В один из двунадесятых праздников я высказал недоумение: что это значит? И тогда алтарник Сергей объяснил мне, что, согласно учению бабы Тони, нельзя приближаться к аналою. Говорю прихожанам: «Идите поближе, ничего страшного, можно даже к солее подойти». Но они смотрят испуганно и не двигаются. Я-то священник молодой, а баба Тоня с детства при храме. Еле убедил. Человек она добрый, хороший, но с идеями.
Запомнились первые праздники на Рождество и Пасху – я летал как на крыльях. Крещение в двухтысячном году служили ночью. Мужики должны были сделать прорубь в Сямжене, она недалеко от храма, метров триста надо спуститься с горы. Выходим крестным ходом, человек двадцать. Идём в половине третьего ночи, а мужики, делавшие иордань, бегут навстречу, кричат: «Туда не ходите! Мы стали выпиливать, и всё провалилось!» Никто не пострадал только потому, что возле берега неглубоко. Но что дальше-то делать? Где воду освящать? Тогда бабушки подсказали, что есть источник, до которого километра полтора. «Воды там много, – говорят, – мы её часто там набираем». Чтобы не возвращаться не солоно хлебавши, идём на источник. Пришли, освятили, дали источнику название – Иордань. И с тех пор двадцать с лишним лет туда и ходим. Источник незамерзающий, видно, как бьют ключи, так что и сямженцы там набирают святую воду, и из окрестных деревень народ приезжает.
Разные детки
– Отче, сколько у вас детей?
– Родных – два сына, Павел и Иван, и две дочки, Елисавета и Василиса. Когда построили дом, места побольше стало, решили взять ещё двух приёмных. Из родных детей двое уже студенты, приезжают на каникулы. Павел работает, а с нами живёт дочка Василиса, учится в пятом классе. Приёмные – Никита и Настя, брат и сестра. Со здоровьем у них в тот момент, когда они к нам попали, было плохо, очень сильно отставали в развитии. Когда мы брали их, видели, что дети дичатся, но, зная, через что они прошли, не придали этому значения. Лишь позже поняли, что всё значительно хуже того, на что мы надеялись. Сейчас-то, конечно, небо и земля по сравнению с тем, что было раньше. Стали спокойнее, более внимательные. Раньше скажешь, мол, не нужно этого делать, не слушают, а сейчас понимают. Но и совсем здоровыми не назовёшь. Да лучше с матушкой об этом поговорить.
– Расскажите о ваших детях, – прошу матушку Анну.
– Сначала у нас родились два мальчика, потом две девочки. Павлик – молчун, отслужил в военной разведке. Помню, в девятом классе два его одноклассника начали драться и все смотрели, кто-то посмеивался, а он бросился и разнял. Сейчас работает в дорожном управлении тут, в Сямже.
Ваня – весельчак, душа компании, учится в сельскохозяйственном техникуме в Вельске. У него очень много зависит от настроения. Вместе с Павлом работая дорожником и в дождь и в жару, за три месяца заработал на машину. Правда, уже через две недели она оказалась разбита вдребезги. Благодаря этому у нас рядом с Сямжей появились четыре поклонных креста: первый на месте аварии, а ещё три по разным сторонам села. Этим летом Иван собирается их покрасить.
Лиза серьёзная, целеустремлённая. У нас есть хозяйство в районе, где собирают и обрабатывают иван-чай. Лиза отправилась туда поработать вместе с одноклассницей, которая сбежала через два часа. А дочка подрабатывает уже два года, во всём привыкла полагаться на себя. В прошлом году поступила в Ярославский педуниверситет, специализация – дефектолог и рисование.
На Василису легли обязанности помогать в воспитании наших приёмных детей, Никиты и Насти, нянчиться с ними. Очень ревновала, особенно поначалу. Всё-таки младшая дочка, которой уделялось много внимания, и вдруг ещё двое, требующие большой заботы. Сейчас общается с Никитой, а с Настей пока сохраняет дистанцию. Это понятно. Но забавно наблюдать, как Василиса делает домашнее задание, а Настя пристраивается рядом и тоже чем-то своим начинает заниматься.
Никита и Настя у нас уже три года. Никите было два, Насте – три годика, и оба с большими-большими проблемами.
– А почему вы решили взять больных детей?
– Мы не то чтобы решили брать именно больных детей, так получилось. Они не инвалиды – вторая и третья группы здоровья. Всё вышло и не по нашей воле, и не против неё, а как Господь положил.
Прошли школу приёмных родителей, где нам очень понравилось, и получили разрешение взять двух детей до семи лет. Василисе было тогда как раз семь, и мы решили взять помладше. В Вологодской области не нашли, только в Архангельской. На фотографиях я искала что-то родное, что найдёт в душе отклик. Поэтому сейчас все говорят, что малыши на нас похожи. Позвонила, сказала, что хочу познакомиться. А нам: «Вы знаете, пока ничего не понятно, позвоните позже, в июле». В июле звоню, говорят: «Позвоните в августе». Ну что ж, если наши, так наши, а нет, значит, нет на то Божьей воли. Договорились на конец августа. Девочка была очень сильно напугана, у неё началась истерика, и её сразу унесли. Спрашиваю: «Она не умственно отсталая?» – «Нет». Но задержка умственного развития есть, речь отстаёт. С мальчиком получше, но у него другая беда – гиперактивность, эмоциональная нестабильность. В тот момент они были в очень запущенном состоянии: истощены, видно, что голодали, никто ими не занимался. Но непонятно было, насколько пострадала психика. За полгода в доме ребёнка их пытались подкормить, подлечить, но всё было ещё плохо.
В октябре прошёл суд, мать лишили родительских прав и нам сообщили: «Можете приезжать». Их мама у меня в друзьях в «ВКонтакте». Чаще всего родителей лишают прав из-за алкоголизма, но у нас, возможно, другой случай. Отец сбежал из дома – судя по фотографиям, вполне благополучный мужчина. А у матери заметная отсталость, и она одна не справилась. Денег нет, а чтобы выйти на работу, детей оставить не с кем. Она хорошая, но не справилась.
Мы приехали. Девочка по-прежнему была очень напугана и не шла на контакт. Мальчик затаился как мышка, сидел и не шевелился. Времени пообщаться, понять, в каком они состоянии, не было. Уже когда добрались домой, начало всё проявляться. Настя знала только одно слово: «мама». Она обращалась так ко всем женщинам. По ночам кричала, скрежетала зубами, еле ходила, сгорбившись, бегать-прыгать совсем не могла. Сейчас физически совершенно нормальная – после всех докторов, к которым мы обращались, и лекарств. Но если о головушке – у неё нет памяти. Над этим бьёмся. Скоро в первый класс, он покажет, что к чему. Молимся, и Господь слышит. В прошлом году случилось чудо. У Насти было отверстие в сердце, которое, как нам сказали, после пяти лет уже не зарастает, а Насте исполнилось уже шесть. Но мы ездили в паломничество в Псково-Печерский монастырь, и отверстие, как показало УЗИ потом, исчезло, так что сейчас играет в футбол – ей нравится.
У Никиты был рахит, как в годы войны у детей: круглый живот, тощие ножки, на которых он плохо держался. Даже в садик не могли водить, постоянно чем-то болел. И хотя он был очень маленький, мог съесть разом три-четыре тарелки супа, яйцо закинуть в рот и проглотить. Как это влезало, не знаю. Сейчас, конечно, забыл о голоде, такого нет. Нет усидчивости, очень ранимый. Характер взрывной – всё крушил, ломал, книгу мог разорвать у нас на глазах, если рассердится. Силища у него необычная. Тоже играет в футбол, очень быстро бегает, прыгает. Всё горит в руках, растёт помощничек. Очень-очень трудолюбивый. Хоть дрова носить, хоть в огороде помочь. В садике воспитатели ему давали большую лопату и он всю прогулку чистил снег. Но нужна осторожность, в алтарь пока не пускаем – переживает батюшка за алтарь, может побежать и всё опрокинуть. Так что пока занимается подсвечниками. А в первый раз, когда привели в храм, он первым делом подсвечник и опрокинул, специально перевернул. Но сейчас можно доверить.
Как-то отдыхали на море и Никита часа два копал песок и носил воду. «Какой у вас парень-то работный! – воскликнула женщина, отдыхавшая рядом. – Ведь вырастет, тружеником будет». Настя тоже не бездельница. С первых дней, как у нас появилась, метёлка, совок, тряпка – самые любимые игрушки. На колокольню их с Настей водим, в монастыри возим, в старинные храмы. Оба причащаются, очень любят воскресную школу. Мы там много рисуем в разных техниках, на бумаге, на досочках, этим я с ними занимаюсь. Елена Николаевна Колокольцева учит делать поделки из шерсти. Учим печь пироги и печенье, готовим салаты. Много всего.
Настя очень заботливая. Видит в садике ребёнка, который плохо одевается, не справляется с заданиями, и начинает за ним ухаживать. Мамочка такая со своей заботушкой. Одеться поможет, накормит. Любит ухаживать. За бабушкой, мамой отца Михаила, ухаживает. Очень хорошая черта.
– Они не спрашивают о настоящих родителях?
– Пока нет, но скоро, думаю, спросят.
Колокола и колокольчики
– Вам отец Михаил не намекал, что у нас проходят православные фестивали? – спрашивает матушка Анна.
– Нет, не намекал.
– Седьмой год – пасхальный фестиваль «Сямжа православная». Ребята и взрослые показывают свои таланты. А после Пасхи школьники приходят звонить в колокола. Звон не прекращается всю неделю. В этот раз побывало около пятисот ребят. А так уже лет 12 ходят.
– Помните, с чего у вас здесь, в Сямже, всё начиналось?
– Вместо алтаря стояли большие чугунные котлы, окна были заложены кирпичами. У нас есть прихожанка, учительница Лариса Леонидовна Добычина. Она ломиком – раз! – и кирпичи рухнули. Такие мы, женщины, решительные. Колокольню деревянную построили, а колокола нашли в Екатеринбурге. Их нам привёз в Вологду проводник. Килограмм колокола четыреста рублей стоил. Собрали. А Лариса Леонидовна сейчас храм в родной деревне у нас в районе восстанавливает. На клиросе поёт Светлана Юрьевна Сигалёва, музыкант, в школе искусств преподаёт вокал, она и с фестивалем помогает. А ещё Надежда Анатольевна Семенякова. Ездит по вологодским монастырям и там работает, помогает. Принимает участие в крестном ходу из Верховажья в Тотьму, идут сто пятьдесят километров. Мы в прошлом году за двадцать километров решили сходить к сямжинским святым – тяжело далось, а она может идти и идти, вроде и не уставая.
Ещё есть Галина Петровна, уникальная прихожанка, которую на зиму дочка увозит в Череповец. Работала токарем всю жизнь, вытачивала на станке какие-то железные штуки, а потом поселилась в наших краях. Живёт в деревне в двадцати километрах и вяжет на зиму много носков, может с закрытыми глазами вязать – обеспечивает ими приход. Всех обзванивает, чтобы поздравить с днём рождения. На службу ездит автостопом, хотя ей уже восемьдесят два года. Выходит с утра на трассу, голосует, так же обратно. Всем водителям дарит иконки и крестит, провожая в путь, и теперь её знают и местные водители, и дальнобойщики…
В этот момент матушка отвлекается на девочек – дочку Василису и её подружку Соню:
– Василиса, вас ведь ждут! Бегом, бегом!
– К ветеранам идут, – объясняет мне. – С Днём Победы поздравить. Недавно захотела стать волонтёром, и очень им это с Соней нравится. В былые времена нас, пионеров, заставляли, а здесь совершенно добровольно. Волонтёры наши делают поделки для подарков пенсионерам, на 9 Мая гречку разносили, а недавно прибирали Сямжу ко Дню Победы.
– Зонтики берите, – уговаривает матушка девочек.
Поднялся сильный ветер, так что может и дождь пойти. Храм на горе разгоняет не все тучи, только некоторые.
Интересно, будет ли церковь стоять здесь через пять тысяч лет? Если вовремя подновлять, присматривать, то вполне. Давно забудутся имена, исчезнут из памяти прекрасные лица отца Михаила и матушки Анны, а крестик на куполе будет гореть над этой землёй. Может быть. Только Бог помнит нас всех поимённо, потому, наверное, и тянемся к Нему, не страшась слова «вечность».
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий