Рубрика • Паломничество •

(Продолжение. Начало в №№ 189-190)

«ЛУЗСКАЯ ПЕРМЦА»

…Позади Великий Устюг. По жребию наш путь лежит на северо-восток, в сторону Лузы и Лальска.

Вот уж не чаяли, отправляясь в святые места из Коми, что скоро окажемся… в Коми! Земли, по которым мы едем, в древности назывались Лузской Пермцой и обитали в ней древние коми (пермяки). В отличие от вычегодских пермяков, крещённых в XIV веке св. Стефаном Пермским, лузяне долгое время оставались под влиянием язычества – пока не появился в их пределах пустынник св. Леонид Устьнедумский. В акафисте этому святому поётся: «Радуйся, с иконой «Одигитрия» на реку Лузу пришёл еси и ту водворился еси… Радуйся, край сей глухой и болотный освятил еси. Радуйся, диких пермцев просветителю!» Обязательно заедем поклониться его св. мощам, которые, мы знаем, покоятся под спудом на месте его подвигов. Даст Бог, разузнаем там и о праведнике наших времён – архимандрите Модесте, на что получено благословение от устюжского священника о. Ярослава.

Земли, по которым мы едем, в древности назывались Лузской Пермцой

Святая вода, взятая нами в Великом Устюге, заметно убывает во фляге. Крутим педали не спеша, но солнце в зените, грунтовая дорога пылит, и нещадно хочется пить. Справа мелькает зеркальная лента Лузы, в ней отражается пустое, безоблачное небо. Потом река надолго исчезает за поворотом, но мы всё равно чувствуем её – весь ландшафт подчинён её прихотливым изгибам, земля «скатывается» к ней уклоном. Теперь весь путь – вдоль этой реки, от устья (у Великого Устюга) до её верховий в Прилузском районе Республики Коми.

Стрелками обозначен маршрут паломничества. Крестом обозначена “туча” – место, где по преданию, выпали камни, отмоленные от города св. Прокопием Устюжским.

Не останавливаясь, проезжаем сёла Чучеры, Ильинское, Палема… Церкви в них стоят под крестами, точно когда-то давным-давно вышел из ворот бородатый староста, запер и ушёл неведомо куда. С тех пор храмы пооблупились, кой-где выставили у них стёкла – нет до них никому дела… Но это – только со стороны, пока не увидишь заплёванные паперти и выкорчеванные престолы…

Под вечер на берегу лесной речки Пырза, притока Лузы, разбиваем палатку. Мы – на границе Вологодской и Кировской областей. Господи, как велика и… мала Россия! У костра разглядываем карту. На ней виден в деталях весь сегодняшний путь: вот здесь крутая горка – пришлось сойти с велосипедов, здесь на повороте столб стоит с надписью: «Покров», здесь одинокая заброшенная изба, около которой малину ели… Всё перед глазами, каждая мелочь. А ведь это почти треть расстояния от Устюга до Коми!

Мы любим свою родину как «мать», «матушку». Но, бывает, обернётся Русь не материнским, а детским своим личиком – малая, всем открытая, незащищённая. И любовь к ней… ещё больней…

КАНАВКА

…Утром, перед отправлением в путь, ещё раз бросаю взгляд на карту: от нас до села Озёрская, где подвизался «пермцев просветитель» св. Леонид, всего лишь 20 километров. Село находится на берегу двух озёр – о. Чёрного и о. Святого. От них тянется синяя ниточка, впадающая в Лузу. Удивительно, но факт: эта обозначенная на карте речка выкопана вручную святым Леонидом Устьнедумским. Причём в одиночку.

Озёрскую церковь мы заприметили издалека. Подъехали. Дверь открыта нараспашку, вокруг никого. Наконец замечаем деда с большой, с проседью бородой. Он в валенках, сидит на штабеле досок, греется на солнышке. Священник о. Николай Ершов. Подходим под благословение.

Отец Николай Ершов

– Паломники? – хмурит брови батюшка. – Мне строители нужны, вон сколько работы…

Показывает рукой на двор: штабеля досок, кирпичи, листы железа. Разговорились. Прихожане бывают только по большим праздникам, дохода нет, пожертвований нет… Оттаяв за разговором, батюшка ведёт нас в храм. В приделе Св. Параскевы Пятницы (очень почитаемой среди лузян) находится действующая церковь. Внутри уютно, всё блестит, со стен смотрят древние лики. Прикладываемся к иконе св. Леонида Устьнедумского.

– Эту иконку из Лальска мой предшественник принёс, отец Модест, – рассказывает батюшка. – Собственно, Модест всё тут и сделал. А была полная разруха… Пойдёмте, покажу.

Отец Модест (Мелентьев)

Входим в главный придел. Пола нет, из земли балки торчат. Стены смотрят голыми кирпичами.

– За день до возвращения храма православным какая-то женщина приезжала, из исполкома, и роспись на стенах посбивала, – поясняет о. Николай. – Роста ей не хватило, до потолка не дотянулась. Долго ведь трудилась, бес-то сил прибавил. Прости, Господи…

Задираем головы: под самыми сводами сохранилась штукатурка, а на ней – лики святых.

– Этот главный придел по нему и названа – в честь праздника Введения Божией Матери во храм.

– Эту церковь сам святой Леонид строил?

– Да, она освящена при его жизни, в 1652 году. А до неё он поставил под горой деревянную, тоже Введенскую. Я так думаю, что праздник Введения он неслучайно выбрал. Народ-то дикий в округе жил, вроде той бесноватой, что с молотком сюда приходила. Какое у них благоговение? А веру православную с благоговением принимать надо, и в храм входить как в святая святых, с чистым сердцем. Вот он и установил в напоминание – ангельский образ трёхлетней девочки, которую за руку подвели к самому престолу Божьему, к самой-самой святыне.

Возвращаемся в притвор. В левом углу стоит рака, на ней изображён блаженный Леонид Устьнедумский с закрытыми глазами. Мощи его находятся под спудом, глубоко в земле. Припадаем к образу его: «Угодниче Божий Леониде, моли Бога о нас».

Выйдя из храма, щуримся на свет. Солнце в самом зените. Отец Николай, кряхтя, стаскивает валенки, надевает тапки. Ведёт нас под гору, к канавке.

– А какова длина канавки? – спрашиваю.

– Три километра, что ли… Я до конца не доходил, только до купальни и обратно, – отвечает о. Николай. – Пятый год здесь живу, в сторожке при храме. И нигде не бывал. Нонче летом даже с удочкой не посидел. Вон там озеро Чёрное. Глубиной 16 метров. Люди меряли…

«Купальня» – дощатый мостик на берегу довольно широкой канавы, тянущейся по болотистому лугу. История её такова.

Преподобный Леонид до 50-летнего возраста был обычным крестьянином, хлебопашцем, жил в Пошехонском уезде Ярославской губернии. Однажды во сне явилась к нему Божия Матерь и велела идти в Холмогорский уезд Архангельской губернии, в Моржевскую пустынь – взять там Её икону Одигитрии и перенести на реку Лузу. И, построив храм в честь её, оставаться при нём до кончины. Крестьянин не поверил сну, но в монастырь отправился и принял там постриг. Потом ушёл на Соловки. Четырежды являлась ему Божия Матерь с одним и тем же повелением, пока преподобный не решился отправиться в неведомую Лузскую Пермцу.

С иконой Божьей Матери в руках преподобный шёл с места на место, и везде его гнали – строить храм лузяне не разрешали. Вскоре на болоте встретился ему крестьянин Никита, который, сочувствуя старцу, предложил строить прямо на месте их встречи. Никто ведь не будет против, если монах займёт кусок болотины.

60-летний старец взялся осушить эту землю, подаренную ему. Прокопал канал от реки Лузы до Чёрного озера, от Чёрного до Святого озера, а затем до Чёрной речки. На осушенный участок натаскал брёвен. Поражённые, лузяки помогли ему построить часовню, а затем, видя святую жизнь монаха, потянулись в его обитель. Монастырь быстро разрастался, воссиял Христовым светом на всю Лузскую Пермцу. Так терпеливый старец «осушил» болотину неверия в окрестных жителях.

В начале своих трудов старец заболел – его ужалила змея у Чёрного озера. Ноги подкашивались, голова кружилась. Монах поступил просто: решил НЕ ДУМАТЬ о болезни, а уповать на Промысл Божий и заступничество Богородицы. За тяжёлой работой смертельная болезнь незаметно отступила. По этому случаю вырытый канал он назвал Недумой-рекой, отчего и обитель стала называться Устьнедумской.

Мы раздеваемся и входим в прозрачные, торфянистого цвета воды Недумы-реки. Глубина чуть выше пояса. Перекрестившись, окунаемся с головой. Место здесь чудотворное, о чём свидетельствуют многочисленные исцеления. Впоследствии нам рассказали о случае, произошедшем в 1981 году, в самый день празднования памяти преп. Леонида Устьнедумского – 30 июля. На праздник приехал из Москвы диакон Леонид Емельянов (ныне епископ Новосибирский Тихон), были секретарь епархиального управления Александр Могилёв (ныне архиепископ Костромской) и настоятель лальской церкви архим. Трифон. Они и многочисленные паломники стали свидетелями чуда.

В толпе паломников была жительница Лузы Л.В. Вологдина. У неё на шее алело большое пятно (стригущий лишай). Врачи сказали, что его трудно лечить, болезнь запущена. Прошло ещё пять месяцев, чесотка стала нестерпимой. Ночью женщина видит сон: является ей Святитель Николай и говорит: «Почему не исполняешь обещание, данное тобой, идти на Недуму?» Наутро она взяла икону Святителя, пошла пешком в Озёрскую – и очутилась на празднике. После молебна окунулась в Недуму-реку, и пятно с шеи сошло. Через три дня совершенно исцелилась.

Исцелялись паломники не только от воды, но и от раки преподобного и от его власяницы. Вот лишь два случая из тех, что собрал архим. Трифон:

«1. Михайлова Пелагия Георгиевна (проживает в д. Учка Лузского р-на Кировской обл.). Она рассказывает о своей дочери Нине, которая не видела свет, была слепая. В 1950 году мать на руках понесла её в Недуму… Они шли 40 километров пешком. После молебна и приложения к раке преподобного Леонида и власянице девочка исцелилась от слепоты. В настоящее время эта девочка, уже пожилого возраста, живёт в городе Новосибирске.

2. Черняева Манефа Михайловна (проживает в г. Луза) рассказывала, что в девятую пятницу после Пасхи (в этот день местными празднуется Параскева Пятница вместе с Леонидом Устьнедумским, народу собирается ещё больше, чем 30 июля. – Ред.) видела в Введенской церкви женщину из д. Вилядь Коми АССР, которая принесла своего трёхлетнего сына. Он болел и не мог ходить, только сидел. Вдруг мальчик стал поворачиваться и двигаться по направлению к ограде, к мощам преподобного. Тогда мать приложила его к раке преподобного Леонида, и мальчик начал ходить. В это время народу было очень много в храме, и все, видя такое чудо, от радости плакали…»

…Искупавшись, стоим на берегу Недумы. На зеркале воды расправились морщины, улёгся ил – и отразилась бездонная глубина неба. Удивительно, но когда-то её пыталась… зарыть (!).

Купание в Устьнедуме

Рассказывают, что бульдозерами завалили канавку в самой её горловине, у озера Святого. Потом пригнали экскаватор и вырыли другую канавку в другом месте. В 60-х годах это было. Всё делалось по распоряжению властей: их пугали многолюдные молебны на Недуме. Паломников милицией разгоняли, угрожали – но тщетно. И даже бульдозеры не помогли. Вода по новой канавке не пошла, свернув в старое русло.

И поток богомольцев до сих пор не «пересыхает», ныне так же, как и в 60-е годы, на водосвятные молебны приходит более ста человек. Всё так же звучит на берегах канавки: «Пение всеумиленное приносим ти, преподобие отче Леониде, на месте трудов и упокоения твоего, от тебе чающе милости получити, ты же посети нас и данною тебе от Бога благодатию исцели вопиющих: Аллилуиа!»

Вернувшись во Введенский храм, прикладываемся к раке преподобного. Пора ехать. Но надо ещё порасспросить об архимандрите Модесте. «Обязательно о нём надо написать! – вспоминаю благословение устюжского священника о. Ярослава. – Разыщите, кто о нём что помнит. Я так думаю, это человек святой жизни, настоящий русский праведник. Он из тех «верных» батюшек, из тех ревнителей древнего благочестия, каких мало сейчас».

О своём предшественнике, архим. Модесте, настоятель Введенского храма рассказывает скупо: жил в Лузе, первым возобновил богослужения в Недуме…

– Он и вырос здесь, во Введенском храме. Вот здесь большие печи стояли, – настоятель показывает на круглые лепёшки фундаментов по углам, напротив раки преподобного. – Люди помнят, что Модест, когда малым ребёнком был, в нутро этих печек залезал и поленья шалашиком складывал.

Идём на кладбище. Могила о. Модеста у алтарной стены, табличка: «Дорогому нашему батюшке Модесту…». Рядом с крестом игрушечный аналойчик – тумбочка с вырезанной из дерева Книгой. Внизу немигающим огнём горит в фонарике лампада.

– Местные ухаживают, да и сестра его из Лузы приезжает.

– Сестра жива?! – обрадовались мы. Выясняем адрес её, имя. Фамилии никто не знает. В путь!

«НЕДУМА»

Через полчаса мы уже в Лузе. Небольшой городок, даже гостиницы муниципальной нет (только спустя время в лесозаводской части города находим уютную рабочую гостиницу). Отправляемся искать дом по указанному адресу – нашли, но он оказался заперт. По всему видно, что хозяева уехали надолго. Не может быть! Мы же должны встретиться с ней… Обращаемся к соседям.

– Анастасия? Нет, такая там не живёт, вам адрес неправильный дали.

– А кто-нибудь на улице верующий есть, кто в церковь ходит и с Анастасией знаком?

В окне появляется морщинистый лик древней бабушки. Анастасию она не знает. Долго вспоминает, кто ещё из верующих живёт поблизости. Наконец резюмирует:

– Да, пожалуй, что я одна… Да Нина ещё. В конце улицы дом…

Нина тоже ничего не знает. Посылает на другую улицу, искать Негашевых – может быть, они в курсе.

Объезжаем на велосипедах улицу за улицей, плутая среди деревянных домов: никто Негашевых не знает. Всё, тупик. Фамилия священника неизвестна, адреса нет… Мой друг останавливается на перекрёстке и начинает опрашивать прохожих. Занятие совершенно безнадёжное, но нам это почему-то не приходит в голову.

Первый встречный и второй только плечами пожали. Третьей была женщина средних лет, интеллигентная.

– Негашевы? Фамилия явно не местная.

– Да мы, собственно, ищем сестру священника, её Анастасией зовут, – вспоминаем о конечной цели наших поисков (описываю так подробно, потому что… до сих пор не верится!).

Женщина повернулась, чтобы уйти:

– Постойте, а священник этот – не Мелентьев его фамилия?

Разводим руками – фамилия монаха нам неизвестна. И услышали в ответ:

– Я вообще-то в загсе работаю, через меня паспорта умерших людей проходят: составляю акты и отсылаю паспорта в те города, где их выдавали. Так вот, три года назад поступил ко мне один паспорт… Я бы ни за что не запомнила, сколько документов проходит! Но очень поразили меня глаза этого человека. Такое светлое выражение глаз на снимке, удивительно! И я, знаете, нарушила правила: отклеила фотокарточку себе на память. Ведь там паспорт сожгут, верно? Я и фамилию священника запомнила, и последнее место прописки, он вместе с сестрой своей был прописан.

Женщина покрутила головой: «Да вот же! Он здесь жил».

Оказывается, мы стояли у калитки этого дома. Работница загса пообещала прислать фото священника (адрес редакции мы ей дали) и пошла дальше своей дорогой. Стучимся в дом: «Здесь матушка Анастасия живёт?» В ответ раздаётся: «Да, меня Настасьей зовут. А вы кто будете?»

Вот так – с «недумой» – и нашли сестру архимандрита Модеста. Стоило бы чуточку задуматься, остановиться, осознав безнадёжность поисков, – и пиши пропало… Удивительно! Откуда взялась в нас эта спокойная уверенность в чуде?

ОГОНЁК НА МОГИЛЕ

Матушка Анастасия живёт затворницей, из дома редко выходит, знакомых в городе у неё почти нет. И нам открывать дверь не собиралась. «Мы по благословению священника к вам!» – отчаявшись, пускаем в ход «пароль».

Стены её комнатки увешаны иконами. Много и фотографий в украшенных рушниками рамах: священники с парадными наградными крестами, монахи-чернецы, архиереи… С большого пожелтевшего снимка строго смотрит седобородый старик, в епитрахили и с чётками, с твёрдо сжатыми губами.

– Это отец Павел из Лальска, – поясняет матушка. – Там до войны монастырь был, и братец мой у Павла псаломщиком служил. Я ещё тогда в школу не ходила, в начале 30-х годов, когда их всех забрали. Андрейке-то (так брата в миру звали) шестнадцать лет минуло. Забрали их, и мы с мамушкой, узнав, в райцентр пешком побежали. От нашей деревни Степашинской, почитай, сорок километров до Лальска. Прибежали – а их уже увезли. Ну, мы пуще реветь…

Матушка Анастасия вытирает краем фартука глаза, продолжает:

– По Котласу их, арестантов, босиком водили. И Андрюшу вместе с ними, на возраст не посмотрели. Отправили его в лагерь в Карело-Финскую АССР, на станцию Медвежья Гора. Лагерники строили там железную дорогу. Ватники им давали, а обуви не было – арестантам приходилось резать автопокрышки и привязывать куски резины к ногам, навроде бахил. А спали под открытым небом, у железнодорожной насыпи. Зимой костры разожгут, спинами к огню сядут, а вокруг них кольцом автоматчики. Ложиться на землю не разрешалось, потому что мёрзли люди насмерть. Полгода братец прилечь не мог – всё на ногах. Потом уж рассказывал: там под каждой шпалой лежит по человечку. Питались ведь одной болтушкой: несколько грамм муки и вода – вот и весь обед на день.

Восемь лет и два года отбывал срок батюшка. Из его этапа единицы остались в живых. Молитвою только он и выжил, уже тогда большое правило совершал – по ночам, когда все спали.

Как срок вышел, Андрей сразу в Лальск вернулся, в церковь пошёл, вскоре и постриг принял в Кирове. Из Лальска в Вилядь направили, там, я помню, прихожане очень его полюбили. Потом служение в Вельске, Туровце, Великом Устюге. Прокопия Праведного он очень почитал, часто на «тучу» ездил. Потом владыка Исидор его в Архангельск пригласил, хотя бы на месяц-два, сколько сможет. Мы там при храме, в колокольне, жили. Когда уезжали домой, на Лузу, весь народ всполошился, плакали – не хотели батюшку отпускать.

Духовных детей его не сосчитать – из Москвы, Ленинграда приезжали, ночевали тут у нас по восемь человек. То старухи, то священники. И по комнатам, и в коридоре спали. Я уж спрашивать перестала, кто такие и откуда. Ещё в Вельске, помню, большой у него поминальный список был. В час он ложился, а в 4-5 утра у батюшки уже свет горит. «Чего так рано?» – спрашиваю. «Матушка, мне же всех надо помянуть…» До обеда ничего не ел, всё службу вычитывал. «Хорошо тебе, Настасьюшка, со мной?» – спросит, бывало. «Хорошо», – отвечаю. И то хорошо – завтрак готовить не надо. Я за ним потянусь да потянусь, а он и заботится: «Ты, Настасья, за мной не тянись, я монах… рыбки-то скушай». Так вот барыней я и жила. А батюшка – ничего ему не надо, всю жизнь телогреечку носил.

Всё, даже маленькие праздники, он служил по полному чину, с 8 до 12 часов, не сокращая. «Батюшка, прихожане не пришли, будний день», – говорю однажды. «Что ты, Настасьюшка, мы Богу служим, а не людям». И рассказывает притчу. Один кладбищенский священник посетовал, что людей на службе мало. Выходит из алтаря, кадит кадилом – глядь, а храм полон народа. Это покойники в храм пришли. «И наша церковь тоже на кладбище стоит. Понимаешь?»

Анастасия Александровна листает семейный альбом. Любительский снимок: 1990-й год, первый водосвятный молебен на канавке св. Леонида Устьнедумского. Светлые лица бабушек.

– Я-то в рамку не попала, зато вот тазик на снимке – из моего дома, хорошо получился. Этим тазиком я мусор из Введенского храма носила, когда ещё начинали восстанавливать его. Два метра мусора там лежало. Батюшка Модест предводителем был нашего старушечьего войска. А потом и настоящая война пошла. Рыбаки стали приходить с Чёрного озера, мощи искать – будто золото там. Мы могилку с внуком Серёжей замаскировали. Но нашли, охальники! Приходим: яма начата, лопата в стороне лежит, отброшенная. Потом уже в Озёрской говорили: искры из ямы посыпались, вот они и убежали.

А батюшка наш Модест и другие чудеса от преподобного видел. В детстве у него сильно голова болела – и стоило лишь приложиться лбом к власянице преподобного, боли сразу исчезали. Жёсткая и тяжёлая такая власяница была.

Листаю альбом.

Ищу ранние снимки. На вопрос о детстве батюшки хозяйка отвечает односложно: «Андрюша очень светлым мальчиком был. Играл во дворе: из глины церковку, колоколенку слепит колокольчиков понавешает – и поёт ангельским голосом. А кадило из коробки сделает».

Впоследствии мы узнали, какой раскол случился из-за этих невинных игр. Глава семьи Мелентьевых был большевиком, воинствующим безбожником. То ли он выгнал семилетнего мальчика из дома, то ли тот сам ушёл – но оказался Андрюша в Троицком храме села Учка, в 17 километрах от Лальска. Уроженка Учки, 90-летняя старушка, рассказала нам: «Взял его к себе настоятель о. Павел. Мальчик участвовал в службах, выносил свечу из алтаря. Мы, дети, прозвали его «маленький попик». А детских игр он не оставил, помню, бегал по селу вместе с нами. И церковки из глины всё также лепил…»

Хозяйка дома продолжает повествование – и предстаёт перед нами образ удивительного человека. Да, строгим был батюшка, искренне считал, что если человек три года не причащался, то как бы уже и некрещёный. Сам же к причастию просто так не подпускал: три канона заставлял читать, акафист. Но в остальном был удивительно мягким и чутким с людьми. Особенно с сестрицей своей, «матушкой».

Анастасия Александровна вспоминает случай. Однажды говорит отец Модест: «Ты меня положи в гроб с этим крестом». И показывает деревянный невзрачный крестик. «Да неужели ты это заслужил, братец? Вот у тебя наградной крест, с украшениями». Батюшка не спорит, лишь вздыхает: «С этим деревянным крестиком я в заключении был, он меня берёг». «Нет, батюшка, – упрямствует сестра. – Я тебе и этот крест, и другой, с украшениями, положу, и три митры наградные». Как женщину переубедить? Напыщенную проповедь сказать – о монашеском нестяжательстве, о том, что человека держит и не пускает в Царствие Небесное? И сказал батюшка добродушно: «Так ведь меня из могилы выкопают. Из-за этих драгоценностей». Содрогнулась – и все сразу поняла Анастасия.

Умел батюшка самую суть просто объяснить. Потому что знал её, суть эту, и не нужно было прятать своё незнание за витиеватостью слов. Никогда он не изображал собой надутого глубокомыслием, многомудрого пастыря. Если человеку открылось, сколь прекрасна и высока сама Истина, то собственный рост в глазах людей уже не важен.

– Умер батюшка после третьего паралича, – рассказывает Анастасия Александровна. – Два других паралича он пережил, церковные дела с постели поднимали. Помню, на Ильин день просит: «Матушка, найди иконку пророка». – «Да ты поешь…» – «Сейчас мотоцикл будет… В Озерье». Службы не пропускал.

Через две недели, в аккурат на Преображение, он и преставился. Подошёл к двери, ухватился за пальто – тут я его на руки и подхватила.

…Матушка светлеет лицом и заканчивает рассказ:

– К тому времени храм Введения Божией Матери готов уж был. И крышей покрыт, и окна вставлены. И вот, братец перед самой смертью сон увидел и рассказал мне. Явился ему преподобный Леонид Устьнедумский. Спрашивает его отец Модест: «Не холодно ли тебе, Леонидушка?» А преподобный в больших чёрных валенках сидит: «Теперь-то уже тепло…» Братец ладонь в валенок просунул – там действительно тепло…

Прощаемся с матушкой Анастасией. Дай ей, Господи, здоровья! Матушка осведомляется: «В Лальск едете? Зайдите к старице Марфе. Акафист Леониду Устьнедумскому она написала. Зайдите, поклон передайте».

…Раннее утро. Велосипеды катятся легко – по дороге с бетонным покрытием. Въезжаем на высоченную гору. Глазам открывается земная ширь, внизу как на ладони старинный городок, купола церквей, искристая ленточка Лалы. Отпускаем тормоза – и крыши домов летят навстречу, ветер в ушах. Так с горы, на скорости, «влетаем» в Лальск – и ещё некоторое время катимся по улочке, не крутя педали…

Игорь Иванов

Михаил  Сизов

(Окончание следует)

Купель и часовня Леонида Устьнедумского. Июль 2014 г. Фото Е. Чудиновских rodnaya-vyatka.ru

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска