Рубрика • Стезя •

Есть среди православных церковных песнопений одно, необычайно яркое и глубокое по смыслу: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек…» Действительно, жизнь наша похожа на бушующее море, и страшно оказаться в этой пучине «без руля и ветрил». Не на что положиться – слишком непрочно то, чем принято дорожить в мире: семейное счастье, удачливость, достаток. Только одно может устоять перед «бурей напастей» и превозмочь ее. Это – вера.

Но где найти хранителей такой несокрушимой веры? Рядом с нами – только мы их не замечаем. Слишком уж скромны внешне эти бабушки-старушки, тихонечко молящиеся в привычном уголке храма. И хотя зачастую они неграмотны, еле-еле по складам Псалтирь разбирают, нам, образованным христианам современности, стоило бы многому поучиться у них. Прежде всего – стойкости в вере, преданности Богу.

Из числа таких неприметных старушек – Анастасия Федоровна Боброва, уборщица при архангельском храме Всех Святых. Круглое лицо в сетке морщин, глаза живые, с затаенной в них грустью, легкая, добрая улыбка. И не подумаешь, что перед тобой не просто бабушка, а мантийная монахиня, мать Ангелина, прожившая в постриге срок немалый – почти полвека.

Храм Всех Святых в Архангельске

Родилась Анастасия Федоровна в 1912 г. в окрестностях Алма-Аты, куда ее родители, пензенские крестьяне, перебрались в начале века в поисках счастья: переселенцев там наделяли землей.

Среди детских воспоминаний матушки Ангелины – тяжелый крестьянский труд: с матерью – на огороде, с отцом и старшим братом – в поле. Приходилось еще и двух младших братишек нянчить.

Вместе с потребностью трудиться детей воспитывали в традициях православия. По праздникам храм посещали, соблюдали посты, говели, причащались. Особенным почитанием в семье пользовался Святитель Николай. Настин дядя, Петр, служил псаломщиком в Никольской церкви г. Алма-Аты. Другая родственница -двоюродная тетя – была послушницей в местной женской обители.

Матушка на всю жизнь запомнила, как готовились в их доме к Пасхе. Мать пекла куличи. До чего же манил детей запах сахара и изюма! Конечно, до Светлого Праздника есть его детям не разрешалось, но так трудно было устоять перед соблазном отведать сладенького! И вот как-то раз маленькая Настя украдкой отщипнула и съела кусочек кулича. Мать заметила, но не накричала на ребенка, не побила. Просто сказала: «Больше не делай так, не бери тайком – грешно». И это спокойное замечание матери произвело на девочку большее впечатление, чем «традиционный» подзатыльник, – больше ничего не брала украдкой.

Но самой большой радостью для Насти были посещения монастыря. Ее манили и полутьма храма, и нежное пение хора, и уютная келейка, где можно было помолиться в одиночестве после дневного послушания… Наверное, со временем и она бы, как тетя, надела черный подрясник. Но тут пришла революция…

Первое, что запомнилось Анастасии Федоровне из революционных времен, было уничтожение царских портретов. У них дома висели нарисованные на жести изображения Николая II и его семьи. Пришлось их соскоблить, а из металлических листов отец сделал кружки. Потом пили чай из этих посудин, сделанных из царских портретов…

Но самое печальное настало после. На глазах Насти закрывали и женский монастырь, и Никольский храм. Она до сих пор не может без слез рассказывать, как люди в полувоенной форме выбрасывали на мостовую и топтали иконы, как избивали и увозили неизвестно куда тех, кто пытался вступиться за поруганную святыню. Псаломщика Петра, дядю Анастасии, тоже арестовали. Родня уже оплакала его, но через несколько лет он вернулся, воскреснув из мертвых в полном смысле этого слова. В лагере, в бараке, где он жил, вспыхнул брюшной тиф. Многие соузники Петра умерли. Наконец и он почувствовал симптомы смертельной болезни… В бреду или наяву увидел седого старика в архиерейских одеждах. Позвал: «Батюшка, помираю я…» Святитель подошел, благословил его, сказав: «Нет, рано тебе – поживи еще». И исчез. Очнулся Петр – болезни как не бывало. А в явившемся ему старце признал он покровителя храма, в котором служил, – Николая Мирликийского, Чудотворца.

Алма-Атинский Кафедральный Никольский собор. Фото 1961 года

Настина тетя, послушница, тоже вынесла много горя, хотя ее и не выслали, как настоятельницу и некоторых сестер. Она вышла замуж и, несмотря на то что брак был счастливым и жили они с мужем душа в душу, тосковала по прежней жизни в стенах обители. Племяннице наказывала: «Не заводи, Настенька, семью – семейный только о семье заботится. Одной легче Богу служить».

Не выполнила Настя совета: встретился хороший парень – и сыграли свадьбу. Но и выйдя замуж, ведя хозяйство, нянча троих детишек, Анастасия Федоровна не забывала о Боге – молилась, соблюдая посты, креста не снимала. Детей тоже окрестила – Таинство по ее просьбе совершил священник из разоренной церкви, втихомолку, на задворках огорода. Бывало, муж Анастасии злился: «Знал бы, что ты такая богомольная, не женился бы на тебе. Все-то ты со своим Богом…»

Что оставалось тут делать? Разве повторять мысленно предсмертные слова первомученика Стефана: «Прости ему, Господи. Не знает он, что творит». У многих в ту пору были на устах эти горестные слова…

В 1941 г. мужа Анастасии Федоровны взяли на фронт, а в 1944 г. он вернулся смертельно больной, с застуженными почками. Прохворал с полгода и умер. Незадолго до смерти попросил прощения и себя бранил: «Умру я – выходи замуж за кого полюбится и будь счастлива». Анастасия плакала: «Нет, родной, не надо мне другого мужа, кроме тебя. Лучше я монахиней стану».

В истории христианства есть немало примеров, когда женщина, потеряв любимого, порывала с миром. Пережив большое горе, силою веры человек начинает так же остро, как свою, ощущать скорбь, царящую в мире. И уходит в монастырь, чтобы молиться об утолении не только личного, но и всеобщего горя. (Один из ярчайших примеров такой духовной эволюции – судьба игумении Марии (Маргариты Михайловны Тучковой), вдовы генерала, убитого в Бородинском сражении. Потеряв мужа, а потом и единственного сына, она была на грани безумия. Но благодаря глубокой вере превозмогла скорбь и выбрала путь иночества. На месте гибели мужа она основала Спасо-Бородинский монастырь, куда принимала тех, чьи родные погибли в войне 1812 года.)

Вера помогла Анастасии Федоровне пережить смерть мужа и вырастить в одиночку двух сыновей и дочь. Выполняя свое обещание, она, по примеру евангельской Анны, которая, овдовев, посвятила себя служению Богу, стала работать уборщицей в алма-атинском Никольском храме, когда власти наконец разрешили его открыть. Вот уже почти полвека длится ее добровольное послушание церковной поломойки. Тогда же, в конце сороковых годов, осуществилось и ее желание стать монахиней. В мантию с именем Ангелины постриг ее приехавший из Сибири иеромонах о. Борис. Некоторое время они переписывались, но потом оборвалась и эта ниточка, связывавшая матушку и ее духовного отца.

Матушка Ангелина осталась без духовного руководства. Однако со дня пострига и доныне не оставляет молитвенного правила, данного ей о. Борисом. Оно простое: три канона – Спасителю, Божией Матери, Ангелу Хранителю – Иисусова молитва и чтение Псалтири. Ничего непосильного. Но невольно удивляешься стойкости в вере этой старушки-монахини, спрашиваешь саму себя: а смогла бы ты вот так, изо дня в день, многие годы твердо держаться его? И невольно опускаешь глаза…

Особенно любит матушка читать Псалтирь. При ее трехклассном образовании эта книга ей наиболее доступна и понятна. Важность чтения Псалтыри для матушки подкрепляется и воспоминаниями о встрече с вернувшейся в сороковых годах из ссылки алма-атинской монахиней Магдалиной. Она говорила, что только чтение чудом сохраненной Псалтири тогда утешало ее, не дало впасть в отчаяние.

Долгие годы, сначала на родине, в Алма-Ате, а позже и в Архангельске, неизменно при церкви, матушка Ангелина совершает свое служение Господу. Ее труд – труд уборщицы – самый скромный и незаметный. Ведь мы привыкли видеть храм всегда чистым, светлым, в разноцветном блеске лампадок и свеч, таким прекрасным, что душа радуется. И к сотворению этой радости причастны вот такие простые верующие женщины, как матушка Ангелина. Конечно, на девятом десятке лет нелегко управляться с ведром и тряпкой, но она полна энергии и желания послужить Богу. Так и вспоминаются при взгляде на нее слова митрополита Мануила (Лемешевского): «Не смотрите на меня, что я маленький и старенький. Во мне есть еще сила прославлять Господа!» А еще – из Псалтири: «Воспою Господа в животе моем. Пою Богу моему, дондеже есмь». Только матушка славит Бога не пением, не славословием Ему «во псалтири и гуслех», а трудом своих неутомимых рук, подтверждая веру делами.

Есть у матушки Ангелины мечта – хоть последние годы жизни провести в стенах монастыря. С этой мечтой она живет, и хочет верить, что осуществится ее желание. И еще хочется верить, что старенькие архангельские матушки не окажутся последними северными монахинями и найдутся молодые, которые пойдут их путем.

В «Древнем Патерике» есть рассказ о видении прозорливого старца. Видел он трех монахов на берегу бушующего моря. Вдруг с другого берега послышался голос, звавший их к себе. И у двоих появились могучие огненные крылья, на которых они легко перенеслись через пучину. А третьему тоже были даны крылья, но не огненные, а маленькие и бессильные. С трудом, крича и плача, то и дело погружаясь в бурные волны, он перелетел их… «Так и сие поколение, – заключил старец, – если получает крылья, то не огненные, а едва получает слабые и немощные». Нам, современным христианам, часто не хватает могучих крыльев веры. Поэтому так важно обращение к жизненному опыту тех, кому они были даны, кто сумел подняться на них к Небу над житейским морем, «воздвигаемым напастей бурею».

Инокиня Елена Пащенко

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска