«Их» беда стала»» моей бедой»
7 июля родился художник Павел Дмитриевич Корин (1892–1967)
Шёл 1942 год. За окнами мастерской художника Павла Корина на Малой Пироговской улице Москвы грохотали зенитки. Где-то далеко ухали разрывы бомб, временами завывала сирена. Под такую «музыку» войны и рождался на холсте образ Александра Невского. Опершись на меч, полководец сурово смотрит вдаль, на запад, откуда приходили тевтонские рыцари. Приходили – да с позором ушли обратно. Этот образ обошёл в Великую Отечественную все фронтовые газеты, поднимая боевой дух наших воинов. И когда в 1944-м Красная Армия после жарких боёв освободила Великий Новгород (именно его изобразил художник за спиной героя), то на въезде в город поставили огромную копию картины Корина. А написана она была не профессиональными художниками, а группой бойцов, бившихся за Новгород!
Мастер мог быть доволен – его триптих «Александр Невский» заслужил народную славу. Значит, не зря он трудился, помогая приближать Победу. Но… взгляд Павла Дмитриевича то и дело останавливался на громадном пустом холсте, прислонённом к стене мастерской. Уже не один десяток лет он словно укорял мастера своей белизной и нетронутостью, ведь на нём должна была появиться картина, задуманная давным-давно, в середине 20-х годов. Ради этой картины, по спецзаказу, и создан был ленинградскими рабочими невиданной величины холст. Но так и остался не тронутым кистью мастера.
Замысел этой картины родился в тот весенний день 1925 года, когда вся православная Русь оплакивала Патриарха Тихона. Проводить его в последний путь пришло огромное множество людей. Был среди них и художник. Надо сказать, он горячо сочувствовал всем, кого в те годы притесняли и бросали в тюрьмы лишь за то, что веруют в Бога. «Их беда стала моей бедой. Кровью обливается сердце», – писал Павел Дмитриевич близким по духу людям. А когда арестовали в 1922-м Патриарха Тихона, Павел часами простаивал в длинной-длинной очереди у тюрьмы, чтобы передать Святейшему немного еды и тёплые носки. В ответ Его Святейшество отправил художнику свою фотографию и записку на клочке бумаги: «Получил и благодарю». Корин берёг их как святыню до конца дней. И вот тогда-то, в день похорон любимого всем православным народом Святейшего Патриарха, когда у его гроба колыхалось людское море, увидел художник свою будущую картину.
Решил: «Она будет называться “Реквием”! Плач по Руси Святой, уходящей от нас». Священников и епископов, монахов и монахинь, странников-богомольцев – Божий народ, от которого мечтала избавиться новая власть, хотел запечатлеть мастер на своём полотне. Все они тогда были страдальцами, изгоями, и водить дружбу с этими «тёмными личностями» было очень рискованно. Могло ли это остановить Павла Дмитриевича, в котором горело сердце верующее, совестливое, сострадательное? Их портреты художник писал не по памяти, не по фотографиям – он приглашал их к себе в мастерскую, скорее всего старался как-то помочь – деликатно, чтобы не оскорбить.
Но все вместе, на одном полотне картины, они так и не сошлись. Может быть, мастеру было больно прикасаться к этой теме – словно к кровоточащей ране. А может, он понимал, что в современной России зрителей этой картины не будет, и даже если удастся её показать людям, злые языки критиков тут же постараются очернить светлые образы, дорогие его сердцу. И всё же до конца дней художник печалился о холсте, который так и остался белым. Последними его словами были: «Не успел…»
Но нам кажется, что Павел Дмитриевич Корин успел очень многое сделать. Светлая ему память.
Павел Корин очень любил свою малую родину. А родился он в селе Палех на Владимирщине, где кисти и краски были в любом доме – все либо писали иконы, либо расписывали шкатулки и ларцы, и эти росписи славятся на весь мир.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий