Дом на две половины

История и лица городка на Унже

 

Маленький город Макарьев, что в Костромской области на реке Унже, имеет не совсем обычную планировку. В центре его – улица, наподобие прописной буквы «О», по кругу – купеческие каменные особняки в два этажа. От этого кольца, как от солнца, в разные стороны расходятся лучи-улицы.

В середине буквы «О» находится сквер, в нём – Александро-Невский собор, сердце города, и тут же, в простреле парка, – памятник Ленину с протянутой рукой. Между этими двумя смысловыми доминантами и прошла, можно сказать, история Макарьева в ХХ веке.

Александро-Невский (Тихвинский) собор – сердце города Макарьева

 

Так выглядел собор до восстановления

Когда-то, во времена Смуты, этот город в лесной глуши выполнил важную историческую миссию: сберёг для страны юного Михаила Романова, будущего самодержца («Царской династии колыбель», «Вера», № 843, январь 2020 г.). Какова же была дальнейшая история городка? Что за люди его населяют сейчас? Несмотря на нынешнюю неухоженность Макарьева – видимо, от бедности бюджета области, здесь живут те, кто не оставит малой родины и в радости, и в дни упадка.

* * *

Начало XX столетия – серебряный век в жизни города. Запечатлел его на своих цветных снимках Сергей Прокудин-Горский, путешествовавший в качестве фотографа по поручению царя. А прославил город маэстро Сергей Жаров, основатель хора донских казаков, дирижёр и композитор, блиставший с концертами в Европе и Америке.

Одна из улиц-лучей, отходящих от центрального сквера, носит имя Героя Советского Союза Юрия Смирнова, а у здания профессионального училища, названного в честь Смирнова, установлен его бюст.

В феврале 1942 года будущий герой здесь получил специальность сварщика и со всеми однокурсниками был зачислен в штат горьковского завода «Красное Сормово», на производство танков Т-34 и подводных лодок.

Летом 1944 года советская армия освобождала Белоруссию и Прибалтику. Продвижение к опоясанной несколькими рядами оборонительных укреплений Орше шло трудно. Нужно было организовать танковый десант и прорвать оборону, выйдя на дорогу Минск – Москва – такую задачу поставили перед 77-м стрелковым полком, в котором служил 18-летний Юрий. Он стал одним из добровольцев в составе этого десанта. Юрий и на фронт-то пошёл добровольцем после того, как в конце 1942 года под Сталинградом погиб его отец.

В ночь на 24 июня загрохотала советская артиллерия и под её прикрытием в темноте ночи наши танки и бронемашины двинулись через ряды траншей с проволочными заграждениями. У деревни Шалашино Витебской области с танковой брони Смирнова сбила вражеская пуля, и он, раненый, попал прямо в руки командования 78-й немецкой штурмовой дивизии СС – рядом находились штабные блиндажи.

«Что вы узнали из допроса?» – позднее, на Бобруйском процессе 1947 года, спрашивали генерал-лейтенанта Ганса фон Траута, бывшего командира 78-й дивизии. «Русский солдат ничего не сказал, – ответил пленный генерал судьям трибунала. – Мы возлагали на допрос большие надежды. Если бы узнали, куда идут танки и сколько их, мы бы организовали отпор и спасли бы важную стратегическую магистраль Орша – Минск. И кто знает, как бы повернулась Оршанская операция, во всяком случае я не был бы военнопленным».

Далее в протоколе допроса генерала читаем:

«– Что стало с Юрием Смирновым?

– Во время допроса он умер.

– Какими методами пользовались вы при допросе?

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос…»

Мы не знаем, получили ли в итоге судьи ответ на последний вопрос. Бывший немецкий генерал как военный преступник был приговорён к 25 годам лишения свободы, но в 1955 году его освободили и позволили вернуться в ГДР, где Ганс Траут прожил ещё тридцать лет. А методы допроса, о которых он умолчал, – это тяжелейшие истязания Юрия Смирнова. Старший лейтенант Пётр Кустов был первым, кто зашёл в покинутый немцами блиндаж. «В блиндаже был найден распятый на стене комсомолец 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 77-го гвардейского стрелкового полка гвардии рядовой Смирнов Юрий Васильевич» – так было записано в акте об увиденном от 25 июня 1944 года.

Позже Кустов подробнее описал это:

«Блиндаж представлял собой просторное помещение, стены его были обиты стругаными досками, посередине стоял большой стол, стены были увешаны плакатами, среди них два портрета Гитлера. Взглянув на правую стену, я увидел прислонённого, как мне показалось, человека, обнажённого, с раскинутыми в стороны руками. Подойдя ближе, я разглядел, что человек этот прибит гвоздями к доскам блиндажа. Тело его было распято на специальной крестовине из досок: одна доска проходила вдоль спины, а вторая поперёк, на высоте плеч. Так что получился крест. Руки человека были прибиты к этому кресту гвоздями. Гвозди были большие и загнаны по самые шляпки. Два гвоздя торчали во лбу, представляя собой костыли без шляпок… Ноги распятого были пробиты гвоздями со шляпками в подъёме. Ноги были в носках, а весь труп раздет и почернел, видимо от ударов. На груди виднелись разрезы…»

Улица Юрия Смирнова есть сегодня и в областном центре Костроме, и в Нижнем Новгороде, где трудился для фронта будущий герой. Конечно, у жителей города Макарьева потом собирали воспоминания о герое. Но их оказалось мало: обычный парнишка тех лет. Разве что учительница вспомнила об особом озорстве мальчишки: он мог во весь опор промчаться на неосёдланной лошади, сидя, для смеху, задом наперёд или прокатиться на льдине во время бурного ледохода на Унже.

* * *

Ирина Николаевна Тетерева с рождения живёт в Макарьеве, всю жизнь работает учителем и имеет десятилетний опыт преподавания в воскресной школе. Раньше преподавала черчение, но этот предмет убрали из школьного курса, и теперь она ведёт духовно-нравственный и краеведческий курс «Истоки».

Ирина Николаевна Тетерева

Средняя ставка учителя в Костромской области – немногим больше двенадцати тысяч, поэтому без хорошего подспорья не обойтись. Ирина Николаевна организовала гостевой дом по типу небольшого хостела, для чего пришлось продать большой родительский дом и купить двухквартирный. В одной половине теперь живёт семья Тетеревых, а постояльцы – через стенку. Кто только не гостевал здесь: совершавший кругосветное путешествие французский велосипедист, девушка из Голландии, ехавшая на мотоцикле во Владивосток, французы, перегонявшие своим ходом раритетные мотоциклы «Урал», немецкий художник… Городок хоть и небольшой, но им было что посмотреть в нём.

На полочках гостевого дома – книжки о городе, о преподобном Макарии, стоят и иконки: Ирина Николаевна давно ходит в храм и ненавязчиво просвещает постояльцев.

– Крещена я была в детстве, но к Богу шла ещё долго, – рассказывает она. – Я искала Его через народную культуру и язычество, хотя в глубине души понимала, что истина где-то в другом месте. Студентами мы ходили писать этюды в Ипатьевский монастырь, в церкви Воскресения на Дебре смотрели фрески Гурия Никитина, изучали костромскую архитектуру, но тогда встречи с Богом у меня не состоялось. В родном Макарьеве были открыты двери Рождественского храма, но от церкви я была далека до поры до времени, хотя, бывало, захаживала в него с мамой. А потом мама заболела, умер отец, умер от болезни наш первенец – так скорби подвели меня к воцерковлению. В 1993 году в городе открылся монастырь, поселились первые монахини, а спустя год приехал молодой священник Димитрий Соловьёв. Они с матушкой и двумя детьми переехали из Санкт-Петербурга. Отец Димитрий рассказал нам о Боге и вере так, как мы раньше не слышали: Христос в его рассказах был совершенно живым. И батюшка научил нас правильно общаться с Господом. Шестнадцать лет отец Димитрий прожил в нашем городе, а потом вернулся в Петербург. Служил то в храме, то в монастыре, и костяк нынешнего монастырского прихода – это практически та самая община, что сложилась вокруг него.

В годы моего детства школа занимала несколько небольших старинных зданий – бывшего реального училища, городской управы и купеческих домов. В шестом классе нас перевели в здание напротив монастыря, тоже дореволюционной постройки, а вскоре, той же осенью, был объявлен сбор металлолома, за которым наш класс отправился на территорию монастыря. После закрытия обители долгое время там располагалась машинно-тракторная станция, поэтому бесхозных железяк хватало. Доски на окнах Троицкого собора рассохлись, и я решила заглянуть внутрь, что там. То, что я увидела, меня просто сразило: эта чудесная роспись на стенах и колоннах, этот ультрамарин, эта голубизна! Я ходила и теребила маму, учителей, родственников: что это, откуда? Но внятного ответа не получала. На территории монастыря была прачечная, маслосырзавод, в кельях располагались квартиры, подруга моя там тоже жила, но никто не говорил, почему такая красота спрятана за заколоченными окнами. Одна из маминых родственниц позже рассказывала, как ещё девушкой она работала на МТС и как работники разрушали иконостас, прожигали изображения и всячески издевались над святыми изображениями. Я тогда спросила тётушку, как сложилась судьба тех людей. Она никогда не думала об этом и тут же, при мне, стала перебирать их имена: вот такой-то был – спился, другой – убит, третий – скончался от тяжелейшей болезни…

– Неужели эти бабушки ничего не знали о монастыре, о прошлом города? – спрашиваю я.

– Может, и знали, но ничего не говорили. Нам рассказывали, что был такой старец Макарий, который когда-то, давным-давно, основал монастырь, вокруг которого потом возник город, но что делали в монастырях, как они устроены, мы знать не знали.

Прадед Ирины Николаевны – из деревни Опалихино, что рядом с городом, – был крепким хозяином и в колхоз не вступил. Он имел свою маслобойку, за что и был раскулачен и сослан за Урал. Его мать-старушка – сильная и даже суровая женщина – запасала солонину, топлёное масло, сало, сухари и каждую зиму отвозила это сыну…

– Тогда, когда я смотрела сквозь щель внутрь Троицкого собора, это была одна из первых моих встреч с Богом. Хотя, наверное, первая моя встреча с Ним была ещё в раннем детстве. Помню: бегу, надкусывая только что купленный батон, и мне так хорошо – горячий вкусный хлеб, закатное солнце играет сквозь прутья забора… И тут я остановилась и задумалась: как же прекрасно вокруг, какое это чудо – жизнь!

Помню ещё не порушенный собор. Я училась в первом классе, когда его начали ломать. Обнесли высоким забором, а мама моя работала в буфете ресторана, расположенного на втором этаже одного из купеческих домов прямо напротив собора, и я часто приходила к ней после школы. Перекусив, я залезала с портфелем на огромный подоконник и делала там уроки. Однажды из-за мороза отменили занятия в школе и я весь день провела на этом подоконнике, наблюдая за происходящим за забором. Очень яркое солнце, небо голубое-голубое, к стенам храма подъезжают трактора, собираются рабочие в ватных штанах, протягивают какие-то тросы – долго к чему-то готовятся. И мужчины, и женщины бегают-суетятся. Потом они все пришли на обед, телогрейки свои сложили в углу рядом со мной. Почему я помню такие детали? – у меня было очень тревожное настроение. После обеда работа возобновилась. Рабочие стали накидывать тросы на барабаны собора, загудели чёрные гусеничные трелёвочники, похожие на танки, и с рёвом стали по одному срывать каждый барабан с куполом – встают чуть ли не на дыбы, из труб валит чёрный дым, вокруг люди бегают, матерятся. Откуда-то прилетела огромная стая ворон и… как начала носиться и кричать! Всё вокруг беснуется – было так жутко. А у окон собрались люди и, как и я, с тревогой смотрели на происходящее. Я заревела: «Зачем они это делают?! Зачем?! Скажите им, пусть перестанут!» Ко мне подошла заведующая рестораном Клавдия Ивановна, прижала к себе и говорит: «Успокойся, деточка, так надо». Как и все женщины в зале, она тоже была в слезах.

Недавно наши газеты вспоминали костромскую героиню Прасковью Андреевну Малинину. Она возглавляла самый передовой в области колхоз, стала депутатом Верховного Совета СССР и была, говорят, на короткой ноге с Хрущёвым и Брежневым. Так вот, до конца своей жизни она покровительствовала храму в родном селе, не давала закрывать и другие храмы – находила средства на ремонт и содержание. То есть она имела свою жизненную позицию, отстаивала её, как могла, оставаясь при этом коммунисткой. Я думаю, и заведующая рестораном была из таких людей. Может быть, они и в самом деле верили, что всему своё время.

С собора снесли купола с крестами, башни и внутри устроили кинотеатр и дом культуры. Помню, долго и с интересом разглядывала я нарисованные на стенах босые ноги – выше было уже не разглядеть. Это были фрески с изображениями святых. Там же, в соборе, меня принимали в пионеры и в комсомол. Мы тогда действительно верили в царство Божие на земле…

О том, что время пришло, я не верила, даже когда в 2002-м из здания собора убрали дом культуры. Но дело сдвинулось, вокруг благочинного отца Алексия собралось много неравнодушных жителей. Было какое-то всеобщее воодушевление: начался сбор средств, устраивались благотворительные ярмарки, кто чем мог оказывал посильную помощь. Когда первым восстановили центральный купол и подняли крест – это было что-то невообразимое.

– Город изменился за последние годы?

– Может показаться, будто всё замерло и город так и остался в 90-х. Но с той разрухой наше время не сравнить – сейчас дороги подлатали и вообще поухоженнее стало.

В девяностые мы не понимали, что происходит. Думали, немного потрясёт и будет как раньше. Зарплату мы не видели по четыре месяца, получали талоны на крупы, частично с нами расплачивались пиломатериалом. Продукты брали в магазине под запись. У всех было подсобное хозяйство – тем и выжили. В моём детстве по улицам Макарьева ещё ходили коровы: утром пастух уводил стадо на пастбище, вечером возвращал. Держали коров в основном бабушки, а как умирала старушка, так корову сразу под нож – молодёжь не хотела держать.

– Когда стала жизнь налаживаться?

– 1998 год. У нас уже двое детей, я как раз сидела в декрете с третьим, денег страшно не хватало. Муж работал в школе, зарплату там не платили. Немного выручала мамина пенсия. Закончился учебный год, муж взял топор и уехал на заработки. Вот тогда-то жизнь и стала налаживаться.

* * *

Ирина Николаевна выросла в Макарьеве и никогда не мыслила себя где-то ещё. А вот родня её мужа жила в Подмосковье. После окончания института в Костроме молодых звали жить В Подмосковье, обещали квартиру, но Ирина решила вернуться на родину, в Макарьев.

– Свекровь, конечно, рвала и метала, – вспоминает она, – а приехав к нам впервые, просто рыдала: «Это же дремучий лес!» Но муж вскоре стал большим макарьевским патриотом, очень много для города сделал. Крыши на музыкальной и художественной школах, на детских садах, музее, библиотеках покрыты его руками. На соборе купола ставил тоже он.

Михаил Владимирович Тетерев

Михаил Владимирович Тетерев, истопив печь в гостевой половине, зашёл в дом и присоединился к нашей беседе, рассказал о себе. Всё здесь сделано его руками.

– Сам я из города Павлово-на-Оке, известного своими автобусами – «ПАЗиками». Познакомился я с Ириной в Костроме, когда учился на худграфе. А с восьмидесятого года я здесь. 16 лет отработал в школе, но друзья, когда стало совсем туго с деньгами, пригласили меня в реставрационную фирму – мастером художественной резьбы по дереву. Стал я ездить в Москву, привозить по 25 тысяч. Для сравнения: в школе моя зарплата была две тысячи. Семь лет мы работали в музее-усадьбе Островского в Щелыково, приезжая на выходные домой. Два года шли работы по одному лишь храму. Но потом сменился батюшка, он привлёк своих подрядчиков, мы остались не у дел.

Когда-то здесь начинал служить отец Ростислав, потом его определили в Унжу. Там сохранился старый каменный храм, и пришла пора его восстанавливать. На куполе старинный крест, размером в рост человека, был закреплён натянутыми тросами. Но с годами где-то порвалось, ослабло, крест расшатался и покосился. До нас его пытались выпрямить, но сделали только хуже. Просто так ко кресту с земли не подобраться, пришлось нам с напарником прямо в воздухе, можно сказать, сооружать леса – из окошечек под куполами выставляли одну доску, к ней крепили другие доски и лесенки, так – одна к другой – сделали крепкую опору. Я залез, мне с земли кричали, что и в какую сторону повернуть-наклонить, я поправлял крест и закреплял его.

А наш Александро-Невский, он же Тихвинский, собор видели? Там дом культуры раньше был…

Конечно же, я видел собор Александра Невского, стоящий в самом центре города, на площади Революции, – уже три года как реставрационные работы на нём остановились, и до состояния, когда в нём можно проводить богослужения, он пока не восстановлен. Но уже сегодня собор украшает облик города – а ведь ещё пять лет назад стоял полуразобранным, без куполов.

Михаил Владимирович продолжает:

– Всем городом собрали какие-то средства, и батюшка наш, отец Алексий, позвал меня восстанавливать всю верхнюю часть собора. Работали мы втроём, со мной ещё двое трудяг. Первым делом поставили 12-метровые леса и поделили крышу на четыре сектора по сто квадратных метров. Ребята-каменщики из Западной Украины сделали кладку башен, а потом приехал автокран с 70-метровой стрелой и мы начали монтаж: на каждую башню ставили шатровые покрытия, заранее собранные на земле. А на их вершины и на центральный барабан уже надевали купола. В общей сложности на установку барабанов, куполов и ремонт крыши у нас ушло года два. Собранных средств хватило только на это, да и потом у ребят, моих помощников, возникли сложности с миграционной службой, пришлось им ехать домой… В этом году мы закончили крыть больницу в Кадые, ездили в Нежитино к отцу Иоанну, там у него глыба льда проломила крышу церкви, недавно закончили ремонт крыши нашего музея.

– Пригодилось ли вам художественное образование в реставрационных работах?

– Кровельные работы – это прежде всего работа с металлом, а училище я закончил по специальности гравёра, так или иначе это связано. Во всяком случае, знаешь, как сделать не только функционально, но и красиво. Ну и ребята мои тоже спецы, с Лёшкой Грищукиным уже лет десять вместе работаем, нас охотно приглашают. Не каждый ведь на крышу полезет – опасно.

* * *

Сегодня дети семьи Тетеревых разъехались кто в Москву, кто в Нижний, кто в Ярославль. Это нормально – человек ищет, где лучше. Но родители остаются, и таких здесь много. Монастырь, превращённый из женского в мужской, зажил новой жизнью с приходом новой братии. Есть прекрасный музей в здании бывшей городской управы…

Кстати, я разговаривал с его смотрительницей Мариной Бебениной, и она показала мне тройные кованые решётки на окнах первого этажа музея. В нижнем, цокольном, этаже музея, оказывается, была полицейская управа с тюрьмой. «Они сохранились с XIX века, – рассказала Марина Николаевна, – и пол с металлической стяжкой от подкопов также аутентичный. Через наш город гнали декабристов, вот тут их и закрывали на ночь». В помещении мрачновато, всё соответствует былому назначению комнат. Сейчас в нём экспозиция, посвящённая трагической странице истории Макарьевского края – УнжЛАГу: выставлены орудия труда заключённых, предметы быта, фотографии и документы обслуживающего персонала…

Смотришь – и невольно приходит мысль, что история городка развивается по неспешной спирали: строим храмы, рушим их, потом восстанавливаем; строим темницы, потом приспосабливаем их под городские нужды, снова возрождаем тюрьмы, а затем делаем на их месте музеи… Меняются режимы, проносятся революции и войны над страной, но жизнь города неизменно держится на плечах таких вот Тетеревых, трудовых людей, плоть от плоти русского народа.

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий