Рубрика •ПОДВИЖНИЦА • 

В житиях святых встречаются рассказы о подвижниках особого рода, они спасались не в монастырях, не в пустынных местах, не прославляли Бога чрезвычайными страданиями. Нет – они жили среди мира и в суете больших городов внешне не выделялись из пестрой людской толпы. Даже подвиг их обнаруживался как бы случайно, вдруг. И те, кому он открывался, изумлялись сочетанию внешней заурядности и великого внутреннего подвига. Подобные люди находились всегда. И в наше время есть.

Многие полагают, что сейчас православие, особенно монашество, возрождается с нуля. Ведь из насельников и насельниц прежних монастырей практически никто не дождался их возрождения. Но были и те, кто пережил годину гонений на веру, как дивеевская матушка Евфросиния, шамординская схимонахиня Серафима, правда во времена, когда закрывались их родные обители, они только-только полагали начало монашеской жизни. И у нас на Севере в годы оскудения веры свеча монашеского подвига не угасала. Находились люди, которые втайне от мира, вне монастырских стен несли благое иго Христово. Они жили рядом с нами. А некоторые, очень немногие, и до сих пор живут – неведомые миру подвижники.

…Еще года два назад в Свято-Ильинском кафедральном соборе можно было видеть странную худощавую старушку – в черном платке, длинном черном платье, с истрепанными четками на левой руке, необыкновенно живую и подвижную. Ныне она приболела, прикована к постели. Зовут ее матушка Евдокия. Рясофорная монахиня Евдокия.

Родилась она в 1915 г. в Холмогорах. Родители ее были крестьяне-середняки. Хозяйство вели исправно и о Боге не забывали. Матушке запомнилось, как отец ее светлыми летними ночами любил читать старинную, писанную по-славянски книгу поучений Иоанна Златоуста в потертом кожаном переплете. С памятью о семье связана еще одна вещь, которую матушка бережно хранит всю свою долгую жизнь – небольшая старинная, с темным ликом, икона Казанской Божией Матери в блестящей ризе. Сколько детей когда-то мирно вырастало при свете лампадки в святом углу, под тихим взором Богородицы с семейного образа. И куда, зачем все это сгинуло ныне?

Юность матушки, а тогда еще просто Анастасии Неверовой, Настеньки, пришлась на зыбкое время послереволюционных годов. Сохранилась старая фотография – матушка на ней снята 16-летней девушкой вместе с братом, погибшим на войне: в цветном платьице, полненькая, ямочки на щеках, кудерышки завитые вьются. Обыкновенная девушка, плясунья и хохотушка. Хотя и пела она в ту пору на левом клиросе Свято-Ильинского храма, но кто, глядя на старое фото, подумает, что быть ей монахиней в 18 лет?

Что же толкнуло ее на это? Несчастная любовь, как пишут в романах? Неисцеленное горе? Страх смерти, суда? Нет. Пожалуй, и сама матушка не дала бы точного ответа на вопрос, как появилось у нее желание стать невестой Христовой. Может быть, с этим рождаются? Не повторить ли слова преп. Максима Грека, обращенные к Богу: «Великого воистину молчания достойна суть вся Твоя таинства». Необъяснимо это, как многие Господни дела.

В 1940 г., на Троицын день, священник Свято-Ильинского храма, иеромонах Игнатий облек юную певчую Настеньку Неверову в монашеские одежды. Так стала она послушницей Анастасией, начала делать первые свои шаги на иноческом пути. Отец Игнатий стал ее первым духовным отцом.

Я считала неудобным (может быть, и зря) спрашивать матушку о том, чему учил ее этот первый наставник. Знаю только, что в ее молитвенное правило, которое она выполняла ежедневно, входили триста земных поклонов. Она в ту пору училась на повара и правило свое совершала тайно. Впоследствии ей пришлось работать поваром в воинской части, быть всегда на людях. Но и тут она не оставляла правила. Пошлют ее, бывало, в кладовую за припасами, а она украдкой в темной клетушке и положит поклоны. Иначе, как тайно, в ту пору и нельзя было.

Непостижимой волей Бога именно время гонений на веру стало для послушницы Анастасии временем монашеского учения, встреч, обогативших ее духовно. В Архангельске жили тогда монахини из разрозненных монастырей – Холмогорского, Сурского подворья, высланные монахини из других епархий. Потихоньку собирались, беседовали о духовном, обменивались книгами, вместе молились, устраивали даже тайные богослужения. Вот и память о них осталась -редкая фотография св. Иоанна Кронштадтского, кипарисовый параманный крест из Сурского подворья, рукописный текст акафиста «дорогому батюшке» – праведному Иоанну Кронштадтскому, неумело, но искренне написанный кем-то из его духовных чад. А вот и фотография монахини – женщина средних лет с крестьянским типом лица – печальный взгляд умудренного жизнью человека. И в то же время внутреннее благородство – не встретишь сейчас таких лиц. Это игуменья Серафима – последняя настоятельница Сурского подворья. Сама матушка ее не знала, но по рассказам других характеризовала так: «Простая и мудрая». В матушкином синодике записаны имена последних монахинь Сурского подворья: Макрина, Серафима, Наталия, Варвара, Глафира, сестры Анна и Евстолия… На другом снимке – совсем юное лицо инокини. Взгляд строгий, твердый. Такая могла бы за веру стоять «даже до смерти». Это инокиня Евдокия, из последних насельниц Холмогорского монастыря. Матушка хорошо ее знала и не раз прибегала к ее советам.

Ходила послушница Настя и к старенькому иеромонаху Порфирию из разоренной Воскресенской церкви, приносила ему кое-что из еды – тот жил скудно, впроголодь. По словам матушки, он, умерщвляя тело, позволил на нем беспрепятственно жить всяким паразитам, вши на нем так и кишели. Спрашивала его, как ей спастись. Ведь так трудно было хранить веру среди шумного, безбожного мира. И получила ответ: «Читай тропарь и кондак Успению: Матерь Божия все управит».

Были еще встречи. Однажды, собираясь на работу, она обнаружила у своей двери подброшенный кем-то образок. Благодаря ей и «дожила» до наших дней эта икона: «Спас Благое Молчание». В другой раз, на работе, в дровах, приготовленных для растопки, матушка нашла бумажную иконку Архистратига Михаила и тайно сумела спрятать ее и спасти от огня. И Господь не раз саму ее чудесно избавлял от бед. Однажды на нее сделали донос, мол, она что-то неправильно делает на работе. В начале сороковых годов это не предвещало ничего хорошего. Ей оставалось только просить Божию Матерь о помощи. И Она отвела беду – проверки подтвердили лживость навета.

Жизнь матушки можно уложить в несколько строчек: всю ее она проработала – сперва поваром, потом продавцом в маленьком магазинчике. Так и на пенсию вышла. И в монастырь, как она ни мечтала об этом, ей уйти не удалось – прием в обители тогда был ограничен, да и о состарившейся матери заботиться пришлось.

Но одновременно была у нее и другая жизнь – более богатая, но малоизвестная даже тем, кто с ней общался: она пела в церковном хоре, позже была казначеем храма Всех Святых. И все эти годы послушница Анастасия не оставляла правила, которое ей дал духовный отец при благословении на монашество, не отреклась от своей веры. Более того – не скрывала ее. И при отсутствии внешних выдающихся подвигов, поражает эта ее верность Христу. Во время открытых гонений на веру остаться преданной невестой Христовой – разве это не подвиг? А ведь она была только послушницей – начинающей монахиней, ученицей. Пострига ей пришлось ждать почти всю жизнь. Он состоялся 12 лет назад. Второй (по смерти о. Игнатия) духовный отец, игумен Димитрий из Краснодарской епархии, постриг ее в рясофор, назвав Евдокией.

Если кому-то вся жизнь матушки не покажется подвигом, то что тут ответить? Молитвенное делание ее известно только Богу да ей самой.

У матушки Евдокии имеется богатая рукописная библиотека – в аккуратных тетрадочках: «Письма инокини Наталии из Иерусалима», главы из «Пролога», «Повесть о незлобивом» – трогательное монастырское сказание о простодушном мальчике-послушнике, который тайно кормил своим обедом наказанного брата, не зная, что это Сам Христос.

Любимая книга матушки – «Древний Патерик», который она тоже переписала. Эта книга содержит маленькие рассказы о жизни древних великих старцев: Антония и Макария Великих, Памвы и многих других. Один из ее любимейших рассказов – история о подвижнике, который, впав в уныние, увидел Ангела, то работавшего, то молившегося, а затем услышал голос: «И ты делай так же – и спасешься». Этому правилу матушка всегда следовала.

Любимый ее акафист – Божией Матери «Игумении горы Афонской». Ведь только на Небесную Игумению могла полагаться послушница, несшая монашеский подвиг вне монастыря. Любовь к Божией Матери у матушки Евдокии выражалась и паломничествами в монастыри, где были чудотворные иконы Богородицы (Киево-Печерская и Почаевская лавры, Пюхтицкий монастырь), и в приобретении их маленьких копий. В ее святом уголке около двух десятков изображений Богородицы, и матушка знает названия всех этих икон, песнопения в их честь, а некоторым и акафисты имеет. Но образ Игумении был всегда любимейшим: «все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим».

Некоторых смущал характер матушки – очень живой, общительный, даже веселый. До знакомства с ней я полагала, что монахи – люди суровые, замкнутые и никогда не улыбаются.  Однако улыбка матушки была особенная – добрая и чистая, ничего грубого и страстного. Иногда, заметив, что собеседник смущен ее «несерьезностью», она припоминала историю из Патерика о монахе, который хотя и согрешил, но покаялся, а покаяние сопровождалось радостным чувством: Бог не оставил, Бог простит…  «Ну что делать, такая уж я грешница», – добавляла она при этом. При своей общительности у нее много знакомых, но искала она встреч с людьми духовными, удаляясь от «пустышек». Переписывалась с несколькими кубанскими священниками, с братьями-монахами из Почаевской лавры, архиепископами Исидором и Никоном. Достаточно серьезный круг знакомых, не правда ли? Вероятно, это признаки не «несерьезной», а скорее молодой и живой души. А это помогало матушке во многих тяжелых обстоятельствах ее жизни. Кстати, матушка не поощряла излишнюю говорливость некоторых своих знакомых, могла и по лбу щелкнуть: «Не мели зря языком – Бог за каждое праздное слово взыщет». И приводила на память любимый ею Патерик: болтливый человек никогда не станет человеком духовным – он подобен бане, двери которой распахнуты, сколько ее ни топи – не нагреется.

Для многих, кто знает матушку Евдокию, она – живое воспоминание о церковной старине Архангельска: ведь ей доводилось общаться, молиться вместе с духовными чадами св. Иоанна Кронштадтского, знала она и последнего иеромонаха разоренного Соловецкого монастыря, служившего в Архангельске, и еще многих монахов и монахинь, православных христиан, которых уже нет сейчас. Для других именно инокиня Евдокия стала живым примером возможности монашеской жизни в миру, даже во времена «воинствующего атеизма». Нашлись и такие, кто, после нескольких лет общения с нею, пошли по ее стопам. Хотя учеников, в том смысле как понимается это в «Древнем Патерике», она не имела и не имеет.

Наверное, почти у каждого замирало сердце, когда приходилось идти куда-нибудь на ощупь, в темноте: пугает беспросветная неизвестность. Но совсем иное, когда впереди тебя среди мрака идет человек со свечой, пусть даже огонек ее совсем маленький. Так и наш мир, так и наша земная жизнь – страшная дорога вслепую, во тьме. Но если есть кто-то, за кем идешь по ней, если его внутренняя жизнь подобна хотя бы малому источнику света – жить уже не так безотрадно, уже и тьма не тьма, надо только постараться зажечь свой собственный огонек. И счастлив тот, у кого в жизни был такой «человек со свечой», идущий впереди, освещающий путь другим. Только бы дал Господь, чтобы среди тьмы подольше горела эта свеча.

Только бы дал Господь, чтобы на нашей земле эти свечи не угасали никогда, а вновь и вновь зажигались.

Инокиня ЕЛЕНА (Пащенко)

г. Архангельск.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска