Участники Стефановского крестного хода у храма Апостолов Петра и Павла в с. Лозым

Стоишь у окна веранды, смотришь на деревья и снег – как много его намело. В этот момент вспоминаешь, кого-то из своих: ушедших, мёртвых, кто не пришлёт тебе сердечное письмо, с кем больше не поговоришь, не посмеёшься. Лицо твоё спокойно, глаза сухи, но кто-то маленький в тебе вдруг начинает плакать. Со стороны ничего не заметно, а тот, внутри, что-то бормочет – горько и безнадёжно. Никто не поймёт, что с тобой не так. Ты и сам немногое понимаешь.

В моём кабинете в редакции на видном месте стоит фотография, где запечатлены отец и сын – Александр Стрекачёв и иеромонах Амвросий. Она сделана в те дни, когда они строили храм в Лозыме, селе близ Сыктывкара.

Незадолго до смерти Александр Михайлович предложил мне написать о главе Лозымского поселения Владимире Костине. Когда отец Амвросий приехал в Лозым и стал искать, на кого опереться, с ним ему трудно было разминуться. Владимир большую часть жизни проработал инженером-механиком. Отношение к Церкви было благосклонное, но, что называется, без фанатизма – раз-другой в год заглянет, свечку поставит, перекрестится. Он немного смутился предложением монаха участвовать в жизни прихода, но надо – значит, надо. И начал воцерковляться столь же основательно, как всё делал в своей жизни.

Владимир Витальевич Костин

«Как звонить-то?»

В старые годы были такие люди, вспоминает он, у которых собирались верующие, молились вместе, книги вслух читали. Таким человеком была и бабушка Владимира Костина. Науке известны случаи, когда человек вдруг начинал в забытьи произносить тексты на иностранных языках или книги какие наизусть. Выясняли, откуда это, и оказывалось, что слышали когда-то в детстве. Память хранит всё, абсолютно всё – забывания не существует. И можно представить, сколько всего помнит благодаря бабушке Владимир Витальевич, но может лишь догадываться об этом.

Впрочем, «Отче наш» она внуку велела выучить, когда напутствовала в институт в 1975 году: «Прочтёшь, когда будет трудно. Поможет». Учился в Кировском сельскохозяйственном, там и жену встретил. Когда вернулся в совхоз « Пажгинский», в состав которого входили и лозымские угодья, начинал с механика, со временем дорос до главного инженера. Потом были агрокомбинат «Вычегда» и работа в Сыктывкаре. Ничего, собственно, не менялось. Всю жизнь при технике, когда трактор знаешь лучше, чем себя самого.

В 2012 году, когда отец Амвросий начал строить церковь, Костин не то чтобы избегал его, но и не особо тянулся. Так было до весны 2013-го. Девятого мая у православных два праздника: кроме Дня Победы, вспоминают они ещё и святителя Стефана Пермского, крестителя Коми земли. Седьмого мая в память о просветителе выходит из Сыктывкара крестный ход в село Иб, а в Лозыме по дороге участники его отдыхают.

Так было и в этот раз. Владимир Витальевич пришёл в храм поглядеть на ход, когда врасплох застал его вопрос батюшки: «Можешь подняться на звонницу позвонить?» То есть встретить ходоков каким-никаким, а звоном.

«Я не умею, – оробел Костин. – Как звонить-то?» «Звони весело!» – улыбнулся отец Амвросий, сказав это с ударением на последний слог. «Это как?» – «Как умеешь».

Так стал бывший механик звонарём. Чтобы оценить юмор ситуации, нужно знать, что колокол на звоннице один-единственный.

– Большого перезвона не получается, – задумчиво говорит мой собеседник, – такого, как можно услышать в других церквях. Искал, где бы поучиться звонить в один колокол, но не смог. Никто не знает. На Валааме спрашивал, как в один колокол звонить. «Как в набат, – отвечали. – Бум-бум!»

Только и остаётся, что бум-бум. Работы в Лозыме нет. Денег у прихожан тоже, да и самих их немного. На что живёт нынешний батюшка, молодой пастырь Дмитрий Проценко, Бог весть. Четверо девочек у него – мал мала меньше. На выходные и праздники приезжает послужить, потому что ни дома священнического нет, где он мог бы с семьёй поселиться, ни школы – лозымских детей возят учиться в соседнее село Пажга.

Нужно, чтобы стало весело и в Лозыме, и на сердце. Думает об этом Владимир Витальевич думу невесёлую. Пока ни к чему не пришёл.

Апостольщик

Первым его языком был коми. Точнее будет сказать, что и сейчас на нём говорит, но пока был маленьким, другого не знал. Рассказывает:

– Я на нём ещё экзамен в восьмом классе сдавал. В семье у нас русский язык лучше всего знала бабушка – в молодости она не раз ездила в Кировскую область санным путём. Жена моя, Людмила, вятская, так что с бабушкой в основном на русском и говорила. Матери с отцом сложнее было.

Вторым стал, понятно, русский, но…

– Я в своей жизни читал немного, – говорит Владимир Витальевич, – и очень мне это мешает. Даже говорить не силён. Вы, наверное, уже заметили.

– Как же учились?

– Математика, химия, физика мне легко давались, а литература и русский – тяжело. Всему, конечно, можно научиться, да вот какая проблема: механик я. Тридцать лет общения с мужиками, извините. Триста водителей, слесарей и так далее иногда были под моим началом. А это не в конторе с женщинами сидеть, на «вы» разговаривать. Мужик другого языка, кроме матерного, не понимает. Так что тяжело было отвыкать от мата, когда в храм пришёл. Очень.

А началось всё так. Звонил я, звонил как придётся, на литургию стал ходить, но однажды собрались по случаю приезда владыки. После архиерейской службы стали песни петь – нецерковные, обычные. И я пел. Вот тогда Нина, наш регент, отца Амвросия и спрашивает: «А можно Владимиру на клирос подняться?» Участвовать в пении, значит. «Мне больше алтарник нужен», – сказал батюшка. С тех пор и алтарничаю.

Не знал я в ту пору ничего, и хорошо, что отец Амвросий человек грамотный, всё в голове держит. После службы больно хорошо говорил проповеди, и туман-то в голове стал рассеиваться. Получил я благословение церковнославянский выучить, чтобы «Апостол» читать. Забрал книгу домой, за неделю алфавит выучил. Хорошо хоть, батюшка мне сразу и русский вариант дал, чтобы понимать. Постепенно научился понимать связь букв между собою. Каждый вечер тык-мык – и так два года учил, хотя и сейчас не во всём разбираюсь. Ударения неправильно ставлю – вот беда. Не то слово иной раз получается. И с памятью что-то. Бывало, отец Амвросий попросит о чём-то рассказать, а я отвечаю: «Забыл. Что-то с памятью, поэтому прошу освободить меня от должности апостольщика».

– Апостольщика?

– Да.

– Не освободил?

– Нет. Ещё бы знать, как ударения ставить. И отцу Дмитрию, нашему нынешнему настоятелю, говорю: «Давайте ищите другого алтарника». «Нет, – говорит, – занимайся этим дальше».

– Что вам больше всего бросилось в глаза, когда пришли в Церковь?

– Отношения людей. Много начитанных, умеют рассказывать. Другие ощущения, чем на улице. Хочется голос понизить. Начинаешь думать, как исправить, что сделать, изменить.

Как земля стала ненужной

– Расскажите про то, как обстояли дела в сельском хозяйстве в советское время.

– Тогда не хватало людей, а сей-час – работы. Выращивали мы здесь капусту, картошку, держали крупный рогатый скот. Интересно было. Всё время что-то новое внедряли. В 90-м году решили освоить голландскую технологию выращивания картошки. Из Голландии специалист приезжал. Технику покупали в Италии и других местах. Хорошая техника, прежде у нас такой не было. Кроме техники, привезли семена и всё что нужно.

– И в чём суть технологии?

– Если у нас расстояние между гребнями, междурядье, в основном семьдесят сантиметров, новая технология доводила его до метра сорока, хотя не везде это было возможно. Если прежде мы обычными окучниками окучивали, то теперь фрезерно-культиваторными, благодаря чему больше поступало влаги и воздуха. Сортировочные пункты появились, компьютеризированный контроль в картофелехранилище, чтобы всё грамотно делалось – вентиляция, осушение. И урожайность, а особенно сохранность, выросла после этого раза в полтора.

– Вы сказали об импортной технике. А сколько наш новый трактор работал без поломок?

– Техника была изношенной – второго, третьего срока эксплуатации, по пятнадцать и двадцать лет работала вместо десяти, пока не рассыпалась. Восстановим трактор – несколько дней поработает и встаёт. К этому времени другой успевали починить. И так постоянно. Хуже всего, что к старой технике запчасти переставали производить. Постепенно наши машины становились всё лучше, качество росло, но до импортных так и не дотянули. Когда советский фрезерный агрегат работал на поле, такой шум стоял, что я за голову хватался. Почва у нас тяжёлая, каменистая, агрегат же рассчитан на идеальные поля. А вот импортная машина выдерживала, хотя в требованиях было прописано, что ей нужно гладкое поле. Но где мы такое возьмём, если у нас тут после ледникового периода столько камней, что век не расчистишь.

– Почему сельское хозяйство в Коми стало ненужным?

– Прежде сколько бы ни выращивали, всё равно было мало. У нас, с одной стороны, зона рискованного земледелия, с другой – мы должны были кормить сами себя, ведь дорог в соседние области, можно сказать, не было. Сейчас до Кирова за четыре часа можно доехать. А тогда мужики говорили: «За Объячево выехал – если погоду угадаешь, до Кирова доедешь за два-три дня». А не угадаешь, можно неделями сидеть, пока не вытащат. Грунтовка была через Юрью, через болота, мелкие речки. Нормальную дорогу начали строить в 1986-87-м годах. В 87-м я впервые на своей машине проехал, хотя была ещё щебёнка, асфальт проложили позже. Сейчас дешевле завозить. Из Краснодара везут, где можно снять два урожая картошки в год. Наши поля даже с кировскими не сравнить. Здесь они по 10-20 гектаров, а там и по 100, и по 300. Тут пока крутишься-вертишься на таком участке, сколько бензина сожжёшь! При поддержке государства мы ещё могли выживать, а так – нет. В Кировской области продукции всегда производили больше, чем сами потребляли, и смысла в том, чтобы что-то здесь выращивать, почти не стало.

– А что случилось с совхозом «Пажгинский»?

– Его нет, осталось небольшое предприятие, которое держит скотину, но оно отчисляет деньги не Лозыму, а Пажге. У нас же с налогами, можно сказать, ничего. В прошлом году один пытался создать хозяйство – телят откармливать, но потыкался-потыкался, и видать, не хватило сил. Он-то рассчитывал на гранты, поддержку, может, на кредит, но ничего не получил. Один только фермер у нас и есть на 520 жителей, да и тот зарегистрирован в городе – туда налоги и платит.

– Не помогла голландская технология?

– Не помогла. Совхоз развалили, технику передали другим хозяйствам. Это случилось в 1994-м, когда я ушёл в управление механизации Сыктывкарского горстроя. Ушёл, потому что здесь всё шло под откос и нужды во мне особой не стало. Что-то ещё возделывали в начале 90-х, даже после распада СССР какие-то деньги централизованно поступали, но недолго всё жило: закончилась поддержка – закончился и совхоз. Сами подумайте: у нас стакан газировки стоит дороже, чем стакан молока! Конечно, хозяйства пытаются выжить. Вот бройлеров стали выращивать: четыре месяца – и всё, выросла курица. Правда, вкус не тот, что раньше, но зато накормили народ. Раньше из Америки возили, сейчас сами.

– Как вы стали главой поселения?

– В 2016-м это случилось, на Покров. Избрали одну женщину из семерых депутатов: четверо её поддержали, трое – меня. Это было в 2013-м. Но потом глава была осуждена за получение взятки: что-то связанное с распределением земли, но обсуждать не хочу – Бог ей судья. Она, как и те, кто её поддержал, когда начиналось строительство храма, встретили отца Амвросия хорошо, но потом от храма отвернулись. Как бывшая глава говорила, «государство и Церковь у нас отдельно». Когда крестный ход шёл на майские через Лозым, то останавливался в доме культуры потрапезничать. Но тут вдруг пускать перестали. Поначалу мы с трудом, но договаривались, а в последний раз отказали наотрез. Вскоре после этого и случилась история со взяткой, после чего главой избрали меня.

Больших успехов с тех пор не добились, но живучесть поддерживаем. Дома строятся, городские приезжают. Дороги вот плохи, но что мы можем? Зимой расчищаем снег, трактор из города заказываем. Нет водоснабжения и канализации, с газификацией неизвестно, когда будет решено. Денег почти ни на что нет: бюджет у нас 3 миллиона, из них 2,5 уходит на содержание администрации – пожарную сигнализацию, освещение, компьютерное обеспечение, зарплаты и остальное.

– Остаётся пятьсот тысяч на всё про всё?

– Наша доходная часть покрывает десять процентов от необходимого, хотя мы и тратим немного. Правда, детский сад и кружки в доме культуры финансируются отдельно. Иногда что-то выделяется министерствами. Построили детскую игровую площадку – владыка Питирим её освятил. В этом году спортивную площадку открыли, к радости детей. Долго добивались, чтобы новый дом культуры построили, и добились. Старый, точнее, нынешний в бывшей церкви в своё время расположился. Епархия просит вернуть, но не представляю, что мы с ним будем делать: здание-то хоть и крепкое, но на ремонт у общины денег нет.

Что касается культуры – тут помощь селу идёт, а как с остальным, не знаю. С 2013 года не можем открыть фельдшерско-акушерский пункт, медик бывает наездами. Есть смысл объединиться с соседним поселением, чтобы вместо двух администраций содержать одну, но здесь свои проблемы. За справками людям придётся куда-то ездить, а старушкам это тяжело. Но, я считаю, это правильный путь.

– А кто тогда будет главой?

– Кого выберут, но, надеюсь, не меня. Когда я был механиком, знал, что, если чего-то добиваешься, в ответ будут ругаться, но помогут. Не сегодня, так завтра, не завтра, так через год. А сейчас мне обратиться не к кому. Спонсоров, говорят, ищи. Устал. Ночами не сплю: мысль какая-то придёт, что тут не так, там как-то нужно решить проблему, и начинает крутиться-вертеться в голове. Под утро разве что заснёшь. А в восемь на работу. Жена говорит: «Уходи с этой работы». И сам хочу, но совесть не позволяет немножко.

В Петропавловском храме

Деревья на камне

– Как сейчас поживает приход?

– В общине пятнадцать-шестнадцать прихожан – тех, кто ходит постоянно, остальные – по большим праздникам, когда бывает до пятидесяти человек. Людмила моя церковной лавкой заведует, библиотеку создаёт. Очень много денег уходит на отопление, оно электрическое, топить буржуйкой обходится дешевле, но это требует очень больших расходов на противопожарную безопасность. Строительство воскресной школы пытаемся осилить. Отделочные материалы купили, но нет мастеров, да и денег на них. Что ещё плохо – собираемся только на службы да по дружбе, кто с кем связан. Пока нет постоянного батюшки, некому верховодить. Люди ждут, когда кто-то придёт и всё сделает. Так во всём. Когда детские площадки делали, наблюдателей было много: стоят, смеются, а помощников мало. Сто лет прививалось отношение и к Богу, и к работе, что самим, без приказа, без управителя, нечего и пытаться что-то осилить. Люди разучились сами что-то делать, даже молиться. Как тут быть, не знаю…

Не сказать, что совсем не знает. Вспоминает, как на двух машинах отправились с другом – две семьи – в паломничество на Валаам. В Петрозаводске была радость – встреча с Александром Михайловичем Стрекачёвым. Переночевав, добрались до Сортавалы, откуда «Ракета» за час домчала до святого острова. Там встретил их отец Амвросий (Стрекачёв), три дня показывая тот образ, к которому должны стремиться и Лозым, и вся наша земля.

– Как на камнях дерево может расти? Не должно быть вроде этого, а есть. А службы такие! Хор поёт невообразимо, нам бы так! – говорит Владимир Витальевич.

Землю, куда худшую, чем в Коми, монахи превратили в один из самых чудесных уголков Святой Руси. Была прекрасная погода, чувство благодати Божией, когда молились то в одном храме, то в другом. Изучали хозяйство, в котором собирают виноград, стоят пасеки, выращивают форель. А потом снова служба, молитва, сходящий на сердце покой.

– Нужно несколько раз побывать, чтобы всё запомнить, – задумчиво говорит Костин.

Три десятка лет понадобилось инокам, чтобы вернуть Валааму образ Божий. Один из них, добравшись до Лозыма, и в селе посеял его частичку, которая так трудно всходит. Бог весть, сколько понадобится времени, чтобы вернуть всё растраченное, погубленное, забытое. Может, полвека, может, больше. Главное – знать, чего хочешь, и хотеть, что надо.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска