Дорогие мои читатели из «Веры»-«Эском»! Ваша, лучше сказать, наша газета хороша рассказами о жизненных судьбах, житейскими историями, особенно материалами о помощи Божией. Сегодня получил письмо от читательницы, которое я редакцию попросил напечатать. Кто написал, неважно. Важна в письме высокая нота любви и сердечности. Это и обо мне, и о моей жене, и о всех, кто помнит доброту и любовь своих бабушек.

* * *

«Дорогой Владимир Николаевич, здравствуйте! Читаю понемногу тексты, что Вы переслали мне, и радуется душа от узнавания – и Вас, и того родного, о чём пишете. Донельзя растрогало про долгожителей – как старик плакал оттого, что “дедушку обидел”.

Давеча читала у Вас, как на вечернем правиле кланяетесь и крестите заветные четыре места, дорогие сердцу… А сегодня шла на работу мимо Вечного огня. Плиты с сотнями фамилий вокруг него, по периметру. И надо же, никогда не видела такого: стоит пожилая женщина в платке и кланяется на все стороны, всем погибшим. Поклонилась и пошла, родная. И так тронуло это – до слёз.

А слёзы у меня сегодня близко, нынче память моей бабушки Анны. Тридцать лет назад её не стало. Помню день, когда принесла мне однокурсница телеграмму, не глядя на меня, положила на стол и тихо вышла. А я даже заплакать в голос не могла – была простужена и голос пропал совершенно, впервые в жизни. Она у меня была великая бабушка, тем более, что заменила мне всех – и вторую бабушку, мамину маму, которая погибла молодой, и дедушек, погибших на войне.

Каждое лето, с самого рождения, привозили меня к ней в деревню. Лучшее место на земле было для меня. Нам с бабушкой было очень хорошо. Я за ней хвостиком всюду ходила, если можно было. А нельзя – например, надо в хлев сходить – поставит меня, маленькую, в избе возле окна, скажет: “Стои́, доценька, я приду”. Стою и стою, жду бабушку, такая была смирная и послушная. Она придёт – я говорю: “А я стояла!” Это мне бабушка потом припоминала, когда я превратилась в своевольного подростка. Приезжала к ней девушкой, сама уже, – так она ждала меня! “Пошли, что покажу…” – и вела в огород. Поднимала кустики клубники – а там ягоды висят, крупные, яркие. “Для тебя сберегла”. И меня всё ягодкой называла в письмах. И золотой пташкой.

Николай Зайцев. «В гостях у бабушки»

Бабушка была молитвенницей, службы знала. Где поминки или хоронят кого – она идёт петь. Папа мой, сын её, всё говорил ей, помню: “Мам, ну куда ты опять с больными ногами!” Последние годы каждый шаг она “как по ножам вострым” ходила, с трудом. А всё же шла, если звали. Карамельки весь год собирала к нашему с братом приезду. Приедем – и вручает нам по целому чайнику конфет.

Храню одежду, которую её ручки сшили: льняные рубахи с дивной рязанской вышивкой, чепчик-повойничек под платок (надевала его сегодня, когда утром молилась о бабушке). Она ведь у нас в деревне была хранительницей старого уклада. Все бабушки уже давно перешли на новый лад, просто юбки с кофтами, а наша до конца носила ещё и повойник, и запон – это как бы блузка с фартуком, шьётся из тёмно-синего ситца с меленьким узором, понизу украшается узкими атласными лентами, мелкими стежками разноцветными, воланом. А моя старшая двоюродная сестра певунья. Она живёт в селе Царёво. С русской песней выступала много лет в бабушкином свадебном костюме, с шариками гусиного пуха на головном уборе – это праздник, а не костюм!

Читала сегодня бабушкины письма, вспоминала дом её, будто по нему ходила, трогала памятные с детства вещи – в детстве ведь на ощупь мир узнаёшь. Как хорошо, что всё до сих пор в памяти целёхонькое лежит, не тронутое молью забвения. Или мне кажется, а уже не всё, а только один узелок заветный…»

* * *

Да, именно бабушки передают милым деточкам свою любовь, свой пример отношения к миру. Мои бабушки – они обе бабушки Саши: по отцу Ивановна, а по маме Андреевна – такими воспитали наших папу и маму, что и мы были самые счастливые дети. Никто нас пальцем не тронул, мы сами старались во всём помочь по хозяйству. В доме всегда была икона.

Бабушку по отцу помню совсем плохо. Её к нам привезли умирать, это год 1944-й. Она умирала от истощения. Мама пекла лепёшки, приносила ей. Когда бабушка умерла, под подушкой у неё нашли лепёшку. Другая бабушка Саша была невысокая, худенькая. К ней в деревню меня возила мама. Бабушка всё меня посылала в погреб. Давала деревянную ложку. «Ова (она так называла меня – «Ова»), с краю там горшок стоит под крышкой. Крышку сними и всё сверху счерпай». То есть сметану.

В начале 70-х мы с женой преподавали в московской 774-й школе. Делали уроки по народному творчеству, свадебному обряду, праздникам. И это нам напомнили наши бывшие ученицы, только что приезжали они. «Владимир Николаевич, вы нас так тогда насмешили, когда давали задание учить баюкалки, колыбельные песни, потешки. Говорили: учите как следует, вы же будущие бабушки. Нам так смешно было. Вышли на перемене и друг другу: здравствуй, бабушка. А было по 16 лет. И вот мы уже и бабушки».

Да, мгновенна жизнь. Многое растрогало меня в письме. Так и вижу эту девочку у окна. И бабушку, которая принесёт любимой внучке парного молока. И её рукотворные наряды. И возрождение забытого слова – повойник. Спасибо автору письма, что заметила (а я даже и забыл, что это писал) о старике, который всю жизнь помнит, как «дедушку обидел». А мама моя всегда вспоминала, как она свою маму обидела, и всю жизнь этого себе простить не может. «Как обидела? Она нас в клуб не отпустила. Да и правильно, надо было утром в четыре вставать. Нас же жалела. Не отпустила. А я сказала: “Ой ты, Андревна-гневна”. И стыдно всю жизнь». Вот пусть это место прочтут молодые читатели, которые нынче видят ужасные примеры грубого непослушания детей родителям.

И эта женщина, которая крестится и крестит поминальные плиты, стоит в глазах. А ведь насколько легче становится погибшим, когда их помнят. И это опять-таки бабушки.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска