Как понять – «духовный попечитель»?

Игорь Иванов: Мы безо всякой натяжки называем батюшку духовным попечителем газеты. Не духовником, потому что редакция – это коллектив, у каждого может быть свой духовник, к которому он обращается за решением каких-то личных вопросов. Редакция тоже живой организм, но иной. Журналистам не нужно ходить за священником: благословите взять интервью у того-то или как написать о том-то. Иногда, конечно, подумаешь: «Как батюшка отреагировал бы на такую публикацию…» А можно и просто написать ему, спросить о чём-то. Но главная функция духовного попечителя – просто быть. Вот эта незримая духовная связь – главное.

(Мысль, возникшая после встречи: для определения собственных координат на местности по навигатору необходимо, чтобы в небе невидимо висели три спутника ГЛОНАССа; и для того, чтоб нам, редакции, не потеряться, понимать, где мы находимся и куда движемся, важно иметь три «спутника»: это – Господь Бог, духовный попечитель и читатель.)

Не только газета, но и то, что я перед вами здесь выступаю, – результат нашего давнего, с 1991 года, сотрудничества с отцом Трифоном. Да, а ещё он публиковался в нашей газете – например, написал очерк с Афона.

Архимандрит Трифон (Плотников)

Архимандрит Трифон: Ещё в 1992 году писал заметки с перенесения мощей преподобного Серафима Саровского…

И. И.: Но ещё важнее, что батюшка помогал нам в самые трудные годы. Например, литературой. Невозможно при сегодняшнем изобилии православной литературы и наличии Интернета представить, насколько сложно тогда было найти элементарные, кажется, книги. Мы же не в Москве жили, где хотя бы в библиотеке что-то можно было найти, а в крае, где существовали всего три церковных прихода, где фонды республиканской библиотеки основаны на библиотечке уездного Усть-Сысольска. Несколько томов «Настольной книги священнослужителя» у меня до сих «под спудом» где-то лежат – батюшка пожертвовал редакции. Настоящее сокровище по тем временам.

Арх. Трифон: Мне самому в Ибе достались кое-какие книги от покойного батюшки Стефана, я и сам старался собирать…

И. И.: Огромное значение имело и то, что батюшка нас, новоначальных, буквально за руку водил по церковной ойкумене, показывал и объяснял всё. Мы, например, побывали на могиле у Матронушки на Даниловском кладбище, именно на кладбище. Её мощи ещё не были обретены. Трогательная такая, скромная могилка, цветы и свечки, натоптано… Сейчас, когда смотришь на золотую раку, в которой хранятся её извлечённые из земли мощи, когда видишь, что происходит вокруг, в душе появляется какой-то диссонанс.

Арх. Трифон: Не обращай на это внимания. Такое количество людей – почитателей Матронушки – вытоптало б уж давно, пожалуй, всё Даниловское кладбище.

И. И.: Наверно, так и надо, но это самое сложное для журналиста – не обращать на что-то внимание. Ведь профессия его – как раз обращать на всё внимание, подмечать даже мелочи.

Как мы тогда жили?

И. И.: Времена были интересные. Вот представьте: на весь город один храм, и то фактически за городом. Священник, с которым мы пытаемся там наладить контакт, откровенно боится нас, не понимает, что нам от него надо. Спрашиваю отца Иоанна: «А почему бы крестный ход не провести, например, в день Стефана Пермского? Уверен, что власть препятствовать не будет». – «Как это?.. Не положено!» Ну а в нас, молодых, энергия бурлит, хочется какого-то христианского делания. Собирается небольшая группа молодёжи – большинство новоначальные, так же как и мы. Отец Трифон совершает молитву, и кто-то делает заранее подготовленное выступление на церковную тему. Потом все задают вопросы, обсуждают. Был реальный голод на христианские знания, и люди делились тем, что узнавали. Мы ездили на кладбище ухаживать за могилками: нам почему-то казалось, что стоит показать пример – и на ужасающее состояние погостов обратят внимание все. Помню, по предложению отца Трифона ездили перестилать крышу Стефановской часовни в селе Иб – сейчас это храм женского монастыря. Клеили плакаты по городу – не помню уже, к чему они призывали. Ужасно непривычно было. Одно дело – клеить объявления или политические листовки – тогда это было запросто. Другое дело – религиозные. Тут смотрят на тебя как на сектанта. Жизнь кипела. Это сложно ныне понять, сейчас в православном сообществе нет такой энергетики. А тогда казалось, что христианин только так, деятельно, и может жить. И центром такой активности была наша газета. И собирались-то мы в её единственном помещении в Доме печати.

Арх. Трифон: Как-то из районной газеты к нам в Иб приехал корреспондент, чтобы сделать небольшой материал к Пасхе. Впервые в своей государственной районной газете он хотел осветить церковную тему. Фоторепортаж с небольшим текстом. Тогда уже было можно. А чем он закончил? «И в конце отец Трифон сказал: “Христос воскресе!”» «Ну что ж, мы не возражаем», – добавил корреспондент.

И. И.: По нынешним временам это было бы расценено как издёвка завзятого атеиста, а тогда действительно это было от незнания. Наверняка корреспондент слабо представлял, Кто такой Христос и что значит «воскрес», – но намерение у него было самое благое. И у нас в первом составе редакции, который набирался ещё до меня, оказались люди, далёкие от веры и Церкви. Были те, кто ориентировался на протестантство американского образца. Однако скоро они покинули редакцию, ну или им пришлось её покинуть…

Две пустыни

И. И.: Как видите, я сижу перед вами – на коленях книга, которая называется «Наследие Стефана Пермского». Имя Стефана вы наверняка слышали. Это великий русский святитель, миссионер, впервые обративший ко Христу инородцев – язычников-пермян. Он находится как бы в тени великого своего современника – Сергия Радонежского. Они оба и их последователи шли проповедовать в пустыню духовную и насадили на Русском Севере семена веры. И они прорастали долго – духовные нивы побелели лишь в конце девятнадцатого века. И что произошло дальше, в первые три десятилетия двадцатого века? Этот край накрыл своим чёрным крылом ГУЛАГ – и здесь снова возникла пустыня, а в центре её возвышается голгофа многих тысяч мучеников веры. Это место, где священников сгноили в лагерях тысячами, причём не только православных, но и католических и протестантских. Подвизались и погибли здесь несколько святителей, причём не просто епархов, а людей, которые действительно освящали пространство вокруг себя, направляли людей к Богу… Вам, быть может, говорят что-то имена епископа Серафима (Звездинского), митрополита Иосифа (Чернова), епископа Афанасия (Сахарова)? Это люди, которые сформировали образ нашего православного двадцатого века. Мы раскопали о них какие-то сведения, собрали всё известное и постарались изложить…

И вот, исследуя ту эпоху, мы выпустили недавно книгу. Это историко-литературное повествование на жёстко отобранном и проверенном материале. Без ложной и вообще без всякой скромности скажу, что это одна из лучших русских книг по новомученикам. А я их перечитал массу. Мне легко так говорить, потому что она – плод коллективного труда сотрудников и друзей редакции. Я лишь автор-составитель. Знаете, сейчас православные историки мне представляются порой некими джентльменами в белых перчатках: этот был расстрелян – ну ещё посмотрим, что он на допросах говорил… а этот только заболел, он в исповедники не годится, если, конечно, не епископ…

Для нас была важна жизнь не только духовенства, но и простого православного человека того времени. Мы написали о том, как жили они, что думали, чувствовали. Использовали наши журналистские беседы с потомками репрессированных, переписку, дневники с какими-то их размышлениями о жизни. Рассказали о жизни в лагерях, ведь там тоже была духовная жизнь. Трагична судьба многих «тихоновцев», но и те, кто какими-то путями оказался в рядах обновленцев, не проклятые люди. Да и вообще, представлять, что 20-е и 30-е годы для Русской Церкви – это такое кровавое колесо, которое катится по России, всё перемешивая, неправильно. Всё было гораздо сложнее. Об этой цветущей сложности жизни в ту эпоху – наша книга. Если она вам попадётся, советую прочесть. Книга сослужит службу и в понимании того, что может быть, если мы будем оставаться такими, какие мы есть сегодня, – теплохладными. Что не обязательно будет, но к чему мы должны быть готовы.

(Мысль после встречи: для того чтобы что-то получилось и долго жило, это что-то должно выйти из пустыни, – почти по Чаадаеву. Три десятилетия для редакции, даже если мы завтра помрём, много – в нашу бытность уже десятки православных газет закрылись… Наша газета «Вера» – это наследие Стефана. Дело не только в том, что мы обращаемся к его помощи и он нам помогает, как и сонм новомучеников, чей прах вопиет к Небу из наших северных болот. Дело и в том, что, когда мы начинали газету, тут была пустыня: три храма на огромную республику; никакой помощи от благочиния, а затем и от епархии; не сохранено православных традиций, да и сами мы под стать пустыне – пусты… Но порой, как видно, начинать с чистого листа лучше.)

О чём писать?

И. И.: Вот представьте: собралась профессиональная команда и думает о перспективном плане редакции. А главное сомнение, от которого «мандраж» берёт: о чём нам писать уже через месяц-другой? Нельзя же всё время о тех трёх приходах, которые у нас в Коми в то время были. Было стойкое ощущение, что все темы исчерпаются в скором времени и нам придётся повторять пройденное или сворачивать проект.

Арх. Трифон: Аналогичная ситуация была, правда, позже, в 2000 г., когда мы в Сийской обители собрались издавать монастырскую газету. При том что у меня не было сомнений, о чём писать, но профессиональные журналисты, к которым обращался за советом, говорили, мол, про что писать-то собираетесь…

И. И.: Это сейчас у нас адресов для материалов столько, что мы понимаем: обо всём не написать до конца жизни – нужно отбирать. И выбирать. Не сразу мы поняли, в чём дело: о живом можно писать бесконечно. Жизнь православная поэтому – тема неисчерпаемая.

И ещё очень скоро мы поняли, что главный вопрос – не что писать, а как. Стало ясно, что принципы светской журналистики, которые мы хорошо изучили, работая перед тем в разных изданиях, тут не подходили.

Как написать, чтоб материал был интересен? Поехать в поездку с архиереем? Это, конечно, здорово, мне доводилось ездить – на приходах батюшки всегда хорошо встречают, не проголодаешься. Или, скажем, присутствовать на какой-нибудь православной конференции? Много информации, разные люди, точки зрения… Но интересно написать из кресла участника конференции, как правило, не получается. Потому что самое захватывающее – это человек, с его неповторимой душой. Каждый пытается выстроить как-то свою христианскую жизнь, свои отношения с Богом, с ближними и накапливает свой опыт в этом отношении. Этот опыт бесценен, как бесценна душа каждого человека. Задача журналиста – чтобы человек согласился поделиться с ним этим опытом.

Раскрывать ли душу перед журналистом?

И. И.: Я всегда говорю: наша главная задача – быть посредниками между православными. Человек к человеку обращается, а мы что-то вроде усилителя, проводника этого голоса. Конечно, не вдруг человек будет с тобой делиться своим опытом и мыслями. Это кажется только, что стоит сесть напротив, подставить диктофон – и тебе человек всё расскажет. Даже если и расскажет, то совсем не то, чего нужно газете, читателю. Как найти правильный подход, правильные слова, чтобы он сам выделил главное и об этом главном говорил? Очень важно уметь выслушать. Создать условия для разговора.

(Уже подумал после встречи, что мой недостаток в том, что слушать-то слушаю, да только перебиваю всякими своими репликами, часто бестолковыми, и человек сбивается с мысли. Это надо в себе преодолевать.)

Бывает, человек словно камень проглотил – не знает, с чего начать. Или вдруг засмущался. Тогда лучше сказать: давайте поговорим позже, а сейчас пойдём чаю попьём. Вот так, нахально, попросить собеседника. Может, нужно первые слова ему подсказать. Или предложить рассказать, что изображено на случайных фотографиях на стене. Так убирается тот естественный барьер, который существует между незнакомыми людьми. И человек оказывается готов рассказать о своём видении мира.

Опыт людской очень многообразен. Это не только духовный опыт. Например, человек рассказывает, как ему удаётся сохранить здоровье. То есть поддерживать дом своей души. Это не какие-то абстрактные рецепты здоровья – мы рассказываем об опыте конкретного человека, о попытках этот опыт духовно переосмыслить. Ты можешь, прочитав, его примерить к себе: подходит или нет?

Редактор – это о чём?

И. И.: Молодёжь неохотно идёт в журналистику, и я её понимаю. Кроме того что мало зарабатываешь, особенность профессии ещё и в том, что у журналиста нет выходных, отпусков. То есть они, конечно, есть. Вот только голова никогда не бывает свободна от работы, от каких-то мыслей о ненаписанном. Я сюда в Краснодар с Севера ехал – у меня в дороге было четыре остановки: я искал какое-нибудь кафе с общедоступным вай-фаем и занимался газетой – потому что до её выхода оставались считанные дни, а график надо блюсти и за меня мою работу никто не сделает. Нужно внимательно прочитывать и редактировать каждый материал, проверять факты.

Как редактор, я должен уметь подсказать что-то дельное корреспонденту. Это тоже моя работа. Вот, например, Володя Григорян у нас подготовил материал, посвящённый самолечению. Взял интервью у архимандрита-врача, который категорически против самолечения. И это, конечно, правильно. Но интервью было предпослано очень жёсткое предисловие о том, как это безответственно и неприемлемо. Ну а если взглянуть под немного иным углом зрения? – люди вынуждены заниматься самолечением, потому что до врачей невозможно добраться. С другой стороны, бабки, травники и прочие – они на Руси всегда были. До восемнадцатого века у русских и врачей-то не было: фармацевты – евреи, врачи – немцы, и это всё было для очень узкого круга. А народ лечился традиционными методами. Да, они не всегда помогали, но ведь и суперсовременные лекарства тоже не всегда помогают. Однако опыт какой-никакой за века скопился. Правильно ли его задвигать? Ну вот эти примерно соображения другу-корреспонденту я высказал, пожелав, чтоб категоричности было в материале меньше. Посмотрим, прислушался ли он к моим словам – последнего выпуска газеты ещё не видел…

Я уже скоро тридцать лет как главный редактор. Но в своё время пришёл на работу в молодёжную газету корреспондентом. Шла перестройка, я молодой, кровь кипела, был настроен очень критически ко всему – разоблачал, вечно боролся с кем-то. Как правило, с чиновниками. Редактора нашей газеты Владимира Разуваева за мои публикации и «на ковёр» вызывали. Бывало, он возьмёт и сократит какой-нибудь особенно резкий пассаж из моей статьи. «Так лучше», – скажет. А я думаю: «Ах ты, ретроград-приспособленец, боишься правду печатать, продался партийно-комсомольским боссам!» Иной раз приду, ещё и накричу на него, а он так спокойно меня старается переубедить. Проходит каких-нибудь пару недель, я успеваю поостыть, открываю газету: всё нормально, и не нужен был этот вычеркнутый абзац. Вот как эмоции подводят! И всё равно в следующий раз за каждое слово дерусь. Я теперь понимаю, что он был хорошим главным редактором – умел работать с журналистами, которые, бывает, люди и самолюбивые, и чувствительные.

Так же и с авторами приходится работать. Вот прислал священник нам текст. Он сто раз взвесил и сопоставил, каждое слово выверил на весах предполагаемой реакции всех – от матушки и конкретной прихожанки до архиерея и главы района.

Я текст сократил наполовину и показываю ему. Автор в ужасе: публикация уже согласована в епархии! того благотворителя нельзя не упомянуть!.. И так далее. На самом деле, когда читатель натыкается на такие бетонные словесные конструкции, как «его Высокопреосвященство Высокопреосвященнейший владыка преподал своё архиерейское благословение», или на абзацы бессодержательной жвачки из слов – он просто перестаёт читать. Ради чего всё затеяно? – чтобы люди прочитали, узнали. Но из-за такой ерунды, как его личные отношения с архиереем, с благотворителем, сама суть вопроса не будет воспринята тысячами людей.

Нужно понимать, что каждый текст – это живой организм, в нём есть, должна быть своя внутренняя гармония частей, свой ритм, динамика. У него не должна быть одна нога короче или отсутствовать какие-то необходимые части. Если текст рождается здоровым, он долго живёт и радует читателей. Задача редактора – следить, чтобы тексты в газете были именно такими.

Что «не то» в журналистике?

И. И.: Я не стану говорить о порядочности журналиста, об объективности и прочих элементарных вещах. Тут вроде ясно. Есть другие вещи, которые для меня, журналиста старой, советской ещё, школы, неприемлемы в современной медийной среде. Первое – это когда человеку во время интервью затыкают рот. Это больше болезнь телевидения. Но и с газетчиками случается. Человек толком объяснить свою позицию не успел, а ему: спасибо, достаточно! А он не начал ещё по существу. И потом выходит материал – а там эти его два слова, которые ни точку зрения человека не характеризуют, ни проблему не объясняют – только до кучи его спросили, а на телевидении так просто для 10-секундной перебивки. Оборотный вариант того же самого: когда человек полчаса говорит, высказался, но из этого журналист выдернул пару-тройку малозначимых фраз. И человек, конечно же, сердится: полчаса говорил, а выставили идиотом! Так бывает, когда журналисту не хочется докапываться до сути.

Ещё очень плохо, когда журналист едет в командировку, а в голове у него уже готовый материал. Схема, которую ему просто нужно заполнить фактурой. Посмотрел, пообщался, а потом вернулся и всё разложил по уже заранее приготовленным полочкам. Это очень плохо, потому что это просто использование человека.

Мы стараемся наоборот делать. Сначала вспоминаем, в какой регион давно не ездили в командировку. Корреспондент сам решает, куда именно. И куда там он пойдёт – на приход, в музей, в монастырь – и с кем будет общаться, он тоже сам решает. Задача – найти человека и выслушать. Нужно верить обстоятельствам разговора, что в этой беседе незримо присутствует Господь. Например, приезжает журналист на приход. Предварительно он готовился и узнал, что тут неплохо работа с детьми поставлена. «А расскажите, как у вас тут работа с детками идёт?» – задаёт он вначале вопрос преподавателю воскресной школы. И та, конечно, рассказывает, но сама думает: «Надо бы не забыть сказать, что у нас недавно обнаружили письма новомученика». А корреспондент выслушал про деток – «спасибо, помогай вам Бог» – и уходит. Вот так нельзя работать. Если выясняется, что есть другая тема, для собеседника более важная, как и для читателя, то профессиональный журналист начинает этим интересоваться, вокруг этого выстраивает будущий материал. Детки остаются на другой раз или для второго материала.

Выслушать человека – это одно. Из этого проистекает второе – все материалы надо давать через человека, его судьбу, взгляды, его собственный рассказ… У нас есть такая рубрика – «История Отечества». Мы проводили опрос читателей, голосовавших за разные темы, и одна из первенствующих рубрик была эта. В ней рассказывается о воинах, о первооткрывателях, о монахах, о художниках. И вот наш принцип – искать в исторических событиях опять же человека. Какова в событиях роль его воспитания, душевных побуждений, его веры. «Заходить» через человека нас ещё студентами учили на факультете журналистики: будь то репортаж об открытии буровой скважины или об архиерейском богослужении. Если научишься подавать факты через личность человека, то, считай, сможешь писать обо всём. Хоть о цветах или о пчеле можно написать через человека, который их любит и исследует. У нас было, кстати, несколько материалов о пчёлах. И друг друга они не повторяли. Потому что, если вы спросите настоящего пасечника, он вам такого расскажет о жизни этих удивительных насекомых, что вам откроется в этом Божественный замысел и образ служения Творцу. Это огромный мир, целая вселенная, поэтому повториться даже сложно очень.

Экспедиция – это когда ты определяешь маршрут, а Бог определяет путь

И. И.: На протяжении многих лет живёт в газете рубрика «Экспедиция». Когда-то, в середине 90-х, мы решили, что нужно не просто ездить в командировки, а вовлекать в путешествие наших читателей, чтоб они тоже ехали, но только видели бы происходящее нашими глазами – всё, что заслуживает внимания с точки зрения православного человека. За 25 лет мы путешествовали на автомобиле, на велосипедах, пешком. Особенно почему-то западают в память путешествия на лодке. Люди издревле селились возле рек, деревни, храмы строили по берегам, и эти транспортные пути становились не только хозяйственными, но и путями духовной жизни. Всё это очень взаимосвязано. По Вятке на байдарке, по Колве на «резинке», по Мезени – на «Фёдоре Сухове», так мы назвали нашу протекающую вёсельную лодчонку (ну, потому что сухо в ней никогда не было, но и не только поэтому). И вот так день помашешь вёслами – хочется упасть и отдохнуть, а ведь нужно ещё пойти побеседовать с людьми.

Это погружение такое. Мы не просто общаемся, не хочу говорить высокие слова, но это небольшой крестный ход такой, который мы осуществляем, соединяя физическое делание, в каком-то смысле и профессиональное, и духовное, конечно, соединение молитвы и двойного труда. Всё это даёт возможность погрузиться в нашу русскую жизнь и выйти оттуда с огромной радостью духовной.

Последняя водная экспедиция была по уральской реке Колве. Край заброшенный в наше время совершенно. Места очень суровые, староверческие – ещё до войны там в скитах они прятались от антихриста, и теперь там мы нашли людей, спасающихся как могут. Поездки в такую глушь позволяют увидеть настоящую, глубинную Русь, а не ту пену, которую мы зрим на экранах ТВ. Отличие той, настоящей, жизни от поддельной «цивилизованной» в том, что нужно не только уметь делать выбор, но и быть готовым за этот выбор платить – иногда даже жизнью. Вот на одном из притоков Колвы жили два отшельника: иеромонах Питирим и, относительно недалеко, отшельник Владимир. У них были избушки вдалеке от человеческого жилья, в местечке Семь Сосен.

Арх. Трифон: Настоящая – ненастоящая, поддельная «цивилизованная»… Она, может быть, просто разная?

И. И.: Может быть. «Настоящей» жизнью я считаю ту, в создании которой ты принимаешь участие. А «ненастоящей» – когда тебе подают всё на блюдечке… Так вот. В 2014 году в верховья Колвы приехала из Центральной России большая группа христиан во главе с отцом Евстратием и поселилась в заброшенной деревне Черепаново. Узнав, что там появилась община, Владимир бросил свою «келейку» и отправился туда, это километров сто. Видимо, всё-таки отрыв от мира переживал непросто. «С людьми тяжело, они надо мной смеются», – говорил он, но таки тянуло его к людям. И Владимир пожил с ними. Но эта община недолго там пробыла, её, можно сказать, выжили оттуда под видом заботы о детях. Продуктов запасённых хватило бы надолго. Однако все уехали, а два подвижника-монаха остались жить: один вот этот Владимир, а другой – Александр, приехавший с группой. Снова двое! То есть от чего ушёл, к тому и пришёл. Если задуматься – это же тебе знак Божий! Но пожил Володя так лишь полгода, не выдержал – ведь это же настоящее уединение, хоть и вдвоём, в обезлюдевшей деревне. И отправился опять к людям на лыжах – а до ближайшего населённого пункта полсотни километров. А это и волки, и мороз, и провалиться в ручей можно, и подвернуть ногу – и тогда уже не спастись. Ушёл подвижник, но не пришёл. Пропал.

Пропавший отшельник Владимир из Семи Сосен

Арх. Трифон: В пути Господь застал.

И. И.: Да. Смерть в дороге, может быть, не самая худшая – есть в этом какой-то таинственный смысл. Но если задрали волки – это грустно.

Помогает ли нам Бог?

И. И.: А как же! Без этого разве мы бы что-то смогли? Как это понимаешь? Вот пример. Все прошедшие годы мы весьма бедно живём. Помочь сотруднику с жильём не можем, и никакая ипотека ему с нашими зарплатами не светит. А был у нас в 90-е без квартиры один сотрудник. Уже созревал вариант, что не сможет работать дальше в редакции и просто уедет. Но однажды так случилось, что он, отправляясь в дальний приход, попал в командировку с руководителем нефтегазовой компании. И в результате цепочки, казалось бы, случайностей эта фирма выделила редакции материальную помощь, на которые сотрудник тот смог приобрести жильё. Может, это самонадеянно прозвучит, но я предполагаю, что Господу зачем-то нужно было, чтоб в газете этот человек работал.

Но когда ты осознаёшь, что «Бог мой – скала моя», как поёт псалмопевец, то что из этого следует? Вот если продолжить тему экспедиций. Мы обнаглели, может быть. Не планируем ничего, не расписываем маршрут, не договариваемся заранее с людьми о встречах – вещи побросали быстренько в рюкзак – и в путь. Мысль: «Бог поможет. Ведь помогал же Он уже сто раз прежде, поможет и на сей раз».

Арх. Трифон: Да нет, пожалуй, вы просто по Евангелию действуете. Исходя из уже подсобравшегося духовного опыта.

И. И.: И действительно, ни разу не было такого, чтобы Господь нас оставил без попечения. «Вылезали» из ситуаций, в которых и погибнуть можно было неоднократно, и травмироваться серьёзно. Появилось даже чувство, которое надо отталкивать, конечно: привычности к чуду. Получаешь «по необъяснимому совпадению», «случайно» такие вещи, которые ты не должен был получить: бесценного попутчика, транспорт в заброшенном глухом углу, кров в непогоду. И главный результат этого – сердце как-то размягчается после такого. Много ведь всякой ерунды нам как журналистам встречается – и в церковной жизни, и в общественной, и в собственной. Иной раз после всего просто хочется ругаться, язвить. Но когда понимаешь, что Богу ты зачем-то нужен и Он тебя хранит, то задумываешься: Ему твоя высокоумная ирония нужна? разве ради этого Он тебя хранит и помогает?

Арх. Трифон: И Богу, видать, надо. Но не менее, если не более – тебе самому, для твоего собственного спасения. Это твой путь, твой крест. А газета, как и говорил вам когда-то в самом-самом начале её становления, это дело Божие, которое Он вам доверяет. Для спасения, для помощи в спасении душ христиан православных. Благодарю от лица наших прихожан и всех участников Клуба православного общения!

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска