Когда ружьё не стреляет

Кто не слышал о чеховском ружье? Вот и у меня однажды спросили, что символизирует следующий фрагмент из Евангелия от Марка, связанный с арестом Спасителя: «Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним, и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Мк. 14, 51-52).

Ничего не символизирует. Евангелие – книга историческая, а не аллегорическая. Автор, отказавшись от какой-либо претензии на художественность, старался по возможности точно отразить в своём повествовании трагические события самой страшной ночи в истории человечества. Всё, что ему удалось вспомнить или узнать от других. Избыточная, совсем ненужная деталь, не имеющая к тому же никакого второго – аллегорического – плана, убедительнее всего свидетельствует о реальности происходящего. Так уж странно устроена человеческая память.

Павел Попов, «Взятие Христа под стражу»

Или что писал Спаситель пальцем на песке, когда к Нему привели блудницу? Можно пытаться найти в историческом тексте второй – аллегорический – план. Таким путём шёл, например, замечательный святитель Николай (Велимирович). Но мне, в частности, совсем не важно, ЧТО писал Христос, важно, что Он ПИСАЛ. Обычное, знакомое каждому землянину занятие – лучшее свидетельство реальности Боговоплощения. Только Бог, на самом деле ставший человеком, мог писать перстом на земле.

Дослушав до конца

Год 1988-й или 1989-й. Я читал стихи Александра Башлачёва, а вот записи его достать не мог. Старался, но не мог. Так получалось. Школьник. Провинция. И вот однажды я долго-долго сидел в автобусе на конечной остановке. Людей практически не было, водитель терпеливо ожидал пассажиров и слушал радио. Кто помнит конец 80-х, представляет примерный репертуар. И вдруг в этом шуме и хаосе возникли первые аккорды незнакомой песни, как будто в радиоэфир проникло некое инородное тело. Я прислушался – и у меня мороз по коже пошёл. Это было «Время колокольчиков». Я не знал, что любит слушать водитель, и поэтому молился, чтобы он не тронулся с места, шум мотора вмиг заглушил бы Сашу. Но шофёр, странное дело, тоже как-то собрался. Было видно, что песня задела и его. Автобус тронулся одновременно с последним аккордом.

Записи Саши я достал нескоро, но его «колокольчики» звенели у меня внутри так, как, наверное, движется в уме и сердце исихастов непрестанная молитва. Каждый день я засыпал и просыпался с этой песней.

Прошли годы, появилось видео с Башлачёвым. Видео смотреть не могу до сих пор. На своих концертах он выглядит инопланетянином, чудом, попавшим в среду, где его мало кто понимает. Саша стремительно прорвался на другую сторону. Он перерос рок-культуру.

Мне трудно поверить в то, что Бог, Который слушал Сашу, не спас его в страшную минуту.

Право на суд

Критика наличной русской действительности – общее место отечественной культуры. Почему же обличения Пушкина и Виктора Астафьева принимаются нами пусть и с болью, но как должное, а иное современное слово о рабском Левиафане вызывает такую острую неприязнь?

Дело не только в том (хотя и это имеет значение), что частные недостатки поднимаются до высоты обобщения и рискованно именуются национальной идеей. Внимательный читатель ощущает, что и Пушкин, и Распутин говорят не о «них», а о «нас». Здесь проповедь становится исповедью. Хороший проповедник, обращаясь к пастве, избегает слова «вы». Прежде всего он говорит о себе, затем о «мы». Его суд – суд причастного, как и Страшный Суд – суд воплотившегося Бога, Творца, солидарного с тварью. Бога, отдавшего Себя на суд твари.

И не только в этом дело. Сколько раз мы слышали мандельштамовское «не сравнивай: живущий несравним», и всё равно искушаемся сравнением. Иное дело критиковать свою родину из глубины её личного призвания, в перспективе её особого идеала. Иное – всё время ровнять себя под американский или европейский шаблон, оглядываться комплексующим подростком на просвещённых соседей-наставников.

Любая критика возможна, если есть интонация соучастия, а не превосходства. Бывает, что назовёшь человека сволочью, а обретёшь в нём друга. А бывает, что в протянутой руке прячут лезвие. Всё делает интонация. Интонация, которую не подделаешь.

Значение интонации

Рассекающий взгляд исследователя изучает житие преподобного Серафима и находит там несоответствия историческим и архивным фактам. В очереди на подобную экзекуцию – «Откровенные рассказы странника», творения Григория Паламы…

Нет, я не против преодоления мифологии, пусть и благочестивой, меня тоже радует развитие церковно-исторической науки. Я об интонации, которая является таким же содержанием, как и сама мысль, выраженная в тексте. Причём не столько об интонации авторов, сколько о читательской. Нет в них любви и боли. Есть отстранённость от родного. Есть превозношение. Что-то внесердечное видится в этом карнавале, празднике непослушания.

Интересно – можно ли ещё доверять авве Дорофею? Помните его рассказ о неизвестном иноке? «Сначала, если кто из братии говорил ему что-либо, он уничижал каждого и возражал: “Что значит такой-то? Нет никого (достойного), кроме Зосимы и подобного ему”. Потом начал и сих осуждать и говорить: “Нет никого (достойного), кроме Макария”. Спустя немного, начал говорить: “Что такое Макарий? Нет никого (достойного), кроме Василия и Григория”. Но скоро начал осуждать и сих, говоря; “Что такое Василий? И что такое Григорий? Нет никого (достойного), кроме Петра и Павла”. Я говорил ему: “Поистине, брат, ты скоро и их станешь уничижать”. И поверьте мне, чрез несколько времени он начал говорить: “Что такое Пётр? И что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы”. Наконец возгордился он и против Самого Бога и таким образом лишился ума».

* * *

В Ветхом Завете Бог ведёт Себя так, как будто Ему абсолютно всё равно, что о Нём будут думать богословы.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска