Шёлковая паутинка

Мои детские воспоминания сотканы из золотого паучьего шёлка – паутины столь прочной, что в ней может запутаться птица. Они то исчезают из виду, то обрушиваются вдруг солнечным дождём или внезапным снегопадом, оглушительным гомоном птиц в кронах деревьев и одуряющим запахом весны.

Село Краснобор (фото с сайта photos.wikimapia.org)

В краю моего детства самым притягательным местом и путеводным ориентиром остаётся храм Воскресения Христова с кумачовым флагом на крыше вместо креста. В годы советской власти в нём располагался дом культуры, а на втором этаже, под крышей, – библиотека. Там допоздна работала моя мама – Ольга Филипповна Терентьева. Чтобы попасть к ней, приходилось идти на уловки и определённый риск: убегать, как колобок, от бабушки, вдохновенно и отчаянно переползать через глубокий овраг, пыхтя подниматься по крутой лестнице вверх – всё выше и выше, открывать ворчливую дверь. Ввалившись без сил в царство запечатлённых грёз и фантазий, я засыпала среди книжных полок, а отдохнув и подкрепившись мамиными шанежками, читала по слогам. Ближе к вечеру, когда дядя Лёня в клубе начинал крутить кино, откладывала книги и журналы в сторону и, спрятавшись в пыльных складках знамён комсомола и пионерии, замирала за огромным белым экраном. Он гудел во время кинопоказа и шевелился, как большой зверь, смеялся, охал и жалобно всхлипывал. Давно это было. Так давно, что не только жизнь наша, но и мир стал другим.

Храм Воскресения Христова в Красноборе, современное фото (с официального сайта Ижемского благочиния Воркутинской епархии)

Этим летом, после долгого отсутствия, я вновь посетила милый сердцу уголок – отчий дом и родные могилы, заливные луга в пойме реки и сосновые боры, где дышится так легко, свободно и кружится голова от чистого воздуха. Воскресный день посвятила Богу.

Так же, как в детстве, тихо шептались о чём-то могучие лиственницы вокруг храма и от веточки к ветке тянулись золотые паутинки. Эти деревья, говорят в народе, посадил в начале прошлого века купец первой гильдии Иван Иванович Терентьев.

Купец первой гильдии Иван Иванович Терентьев с женой

«Мировой был мужик», – отзываются о нём местные жители. Человек он был состоятельный, имел свои магазины в Москве и Санкт-Петербурге, пароходы на Печоре, торговал рыбой, олениной, пушниной. По одной из легенд, рос Иван в бедности. Но однажды встретился ему на дороге старец и дал юноше лоток с иголками, нитками, гребешками. Одарив, велел парнишке продать на ярмарке нехитрый товар, а на вырученные деньги закупить новый. На прощание наказал не привязываться сердцем к богатству, а помнить о Боге и помогать тем, кто живёт в большой нужде и терпит лишения.

Иван оказался смышлёным к торговому делу – «первоначальный капитал», подаренный старцем, несколько раз обернул с умом. И очень скоро выбился в люди. Помня о наставлениях своего благодетеля, учил грамоте детишек из бедных крестьянских семей, брал девочек-сирот на воспитание, а когда приходила пора выдавать их замуж, давал в приданое сундуки с одеждой из парчи, корову, а при случае даже и деньги на строительство дома. Так, по заслугам, стал он председателем попечительского совета церкви Воскресения Христова в Красноборе. Храм этот был освящён в 1878 году. Рядом с ним, как принято, стояла высокая колокольня, не сохранившаяся до наших дней, потому что в 1938 году её разобрали на дрова.

Директор Красноборской средней школы Ольга Николаевна Терентьева в фондах Национального архива нашла документы о закрытии церкви – главной святыни села. Согласно одному из них, этого «хотел весь народ». Но есть все основания не верить такому бумажному волеизъявлению: телеграмма, посланная с надеждой самому Михаилу Ивановичу Калинину церковным старостой, свидетельствует о другом. В нём «всероссийского старосту» просят разрешить верующим пользоваться церковью, которую председатель сельсовета и учителя запечатали и грозились разрушить. Неизвестно, был ли ответ из Кремля, но уничтожать храм Воскресения Христова не стали, открыв в нём дом культуры. Иван Иванович Терентьев, по счастью, не дожил до этих дней, скончался ещё до революции и был похоронен у стен церкви. Но детей его репрессии не обошли стороной. У купца было две дочери и семеро сыновей. Их, рассказывают, посадили на подводы да и повезли куда-то, а люди смотрели им вслед и могли только плакать. Уцелело гранитное надгробие купца. Затопить его в Печоре коммунисты, видать, поленились, лишь перевернули надписью к земле. Так, опрокинутое навзничь, оно годами лежало на сырой земле. Но всё проходит – сказано давно и не нами. Надгробие купца, благодетеля церкви, защитника вдов и сирот, вновь привели в подобающий вид, а в храме зазвучали слова молитвы.

Гранитное надгробие на могиле купца Терентьева

Прихожане Воскресенского храма

Анна Степановна Бессонова, учительница начальных классов, встретила меня как родную. Сегодня она была дежурной и растапливала в храме печь. Подкидывая дрова в топку, охотно отвечала на вопросы, а я слушала её и завязывала на платочке узелки на память, чтобы вспомнить потом эту нить повествования…

В два года Аннушка бойко читала стихи об Ильиче:

Дядя Ленин дорогой,
Ты лежишь в земле сырой.
Я, малютка, подрасту,
В твою партию вступлю…

Однажды девочка срисовала с октябрятского значка, этой новой «иконы», маленького Володю Ульянова и отнесла картину с изображением кудрявого купидона в детский садик. Но вместо похвалы попала малышка в угол: строгая воспитательница сказала ей, что рисовать Ленина имеют право только «большие художники в самом Кремле». От обиды хотела Анечка выкинуть октябрятский значок в мусорную корзину, но так и не сделала этого. Присутствие Ильича в жизни каждого советского ребёнка было всепроникающим. «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой», – пели дети. Ученица средней школы Анечка Суровцева, как и все, знала эту песню Льва Ошанина наизусть. Но вот интересная деталь: вся эта Лениниана причудливо и как-то легко совмещалась в девичьей голове с рассказами бабушки Марьи о «хорошей Женщине». Каждый год она ездила к Ней на праздник Благовещения в сизябский храм и привозила оттуда «еджыд нянь» – белый хлеб. Бабушка давала внучке маленький кусочек просфоры, остальное клала за образа в красном углу. Однажды Марья баб предупредила близких: «Я пойду на богомолье в Сизябск и буду просить у Богородицы лёгкой смерти…» Вернувшись домой, выпила чай и упала с табуретки. Родные всполошились, но спасти её не удалось. Этот загадочный уход из жизни бабушки Марьи занял в жизни Анечки важное место, не меньшее, чем танцы, которые она очень любила.

Уроки танцев в доме культуры давал стоматолог Виктор Печкуров – к нему ездили со всего района не только лечить зубы, но и разучивать летящие движения венского вальса, мягкие и плавные па в медленном фокстроте, главные фигуры и основной шаг квикстепа – «танца радости», огненные и страстные перебежки и повороты в танго. Как-то раз Анечка замешкалась и, подходя к клубу, увидела учителя танцев на крыше дома культуры. «Ты опоздала, японский городовой! – сердито крикнул он ей с верхотуры. – Я сейчас занят! Обновляю крышу храма». «Какого храма?! Разве в Красноборе есть храм?!» – удивилась Аня и задумалась.

Следующим шагом в освоении незнакомой духовной целины стали уроки религиоведения в Сыктывкарском пединституте, куда она поступила учиться. Однажды педагог-религиовед отвёл всю группу в церковь. Студенты дружно поставили свечки о здравии, а вскоре после этого парень из их группы погиб в Афганистане. «Мыйла Ен эз спасит сiйoс?!» («Почему Бог его не спас?!») – роптала Аня и решила, что ноги её в храме больше не будет! Шли годы. После института она устроилась на работу в школу, вышла замуж, родила детей. Старые обиды «на Ен» смыло рекой времени, и Аня крестилась. После совершённого таинства она, довольная, что «уже спаслась», о храме поначалу благополучно забыла. Но тут во сне начала ей являться покойная бабушка Сусанна, сердито гремя кастрюлями, тазами и стращая внучку, хотя при жизни и словом её не обидела. Бедная женщина перестала спать по ночам и от страха покрывалась холодным потом, пока не взмолилась перед иконкой Казанской Божьей Матери: «Спаси и сохрани!» На другой день направилась она в Воскресенский храм. Туда плелась побитой собакой, а ушла из церкви окрылённая.

Со временем Анна втянулась в жизнь прихода. «Сiдз и сираси вичко дорас» («Так и прилепилась к церкви»), – говорит Анна под аккомпанемент из печи: потрескивания, вздохи, хлопки и прочие звуки пламенного горения. Её духовный опыт не всегда соразмерен тем событиям, с которыми она близко соприкасается. Есть то, на что человек не в силах повлиять. Один мальчик из их школы попал как-то в страшную аварию, десять дней лежал в коме. За него молились всем классом, и на праздник Рождества Пресвятой Богородицы больной очнулся и пошёл на поправку. Одарённый мальчик, особенно математически, он, услышав зов Бога, не откликнулся на него и «отошёл с печалью», а спустя время свёл счёты с жизнью. Говорят, от несчастной любви. А может, льдинка попала в его сердце, как одному из героев сказки Андерсена. Он, как пишет автор сказки, хотел прочитать «Отче наш», но в уме у него вертелась одна таблица умножения. Вещь сама по себе нужная и полезная, эта таблица умножения обернулась большой бедой, когда её возложили на алтарь вместо Священного Писания…

«Кутшoм бур танi. Ташка абу. Абу жар…» («Как хорошо тут. Мошкары нет. Не жарко…») – раздался чей-то знакомый голос. Заворожённая музыкой этих слов, я оглянулась и ахнула: передо мной возник восхитительный персонаж из моего детства – киномеханик Лёня. И сразу вспомнилось, как в забитом до отказа зале крутил он индийские фильмы «Зита и Гита», «Танцор диско». На фоне многих проходных фильмов о людях героического труда и партийной принципиальности этот волшебный мир музыки и танцев с постановочными драками и стрельбой, невероятными любовными историями и счастливым финалом выделялся своей человечностью, романтизмом и покорял всех, независимо от возраста. Вот и у Леонарда Александровича Чупрова – таково полное имя «волшебника» из моего детства – жизнь вся переполнена историями чудесных исцелений.

Леонард Александрович Чупров – киномеханик Лёня из детства

Лёне было 17 лет, когда во время заготовки дров в лесу на него упало дерево. Был повреждён позвоночник, и он слёг – врачи не смогли поставить Лёню на ноги. Тогда одна бабушка посоветовала ему обратиться к костоправу из села Гам по прозвищу Тандзе Марья – Рочевой Марии Фёдоровне. Это сегодня народным целителем, звездой магической сцены, био- и космоэнергетом и любителем прочей эзотерической чухни может назвать себя любой, у кого есть деньги и кто готов на жульничество. В старину лекарем становился, как правило, тот, у кого в роду уже были врачеватели. Южные районы Коми традиционно славились травниками, северные – костоправами. Тандзе Марья была дочерью оленевода, анатомию изучала под руководством отца. С 18 лет стала лечить людей самостоятельно. Обладала хорошей памятью, сильными руками и твёрдым характером – как говорили про неё в народе, «каждой косточке место знала». «Но, пиo, воин» («Но, сынок, пришёл»), – только и сказала целительница, когда Лёню привели к ней домой. Уложила на деревянную кровать, пальцами прощупала больное место, а потом как дёрнула – парень сознание потерял. Когда очнулся, Тандзе Марья сидела за столом и разливала по кружкам чай: «Но, пиo, сувт, чай кутам юны» («Ну, сынок, поднимайся, чай будем пить»). Леонид тихо встал и пошёл…

В другой раз надорвался Леонид, поднимая дом. Шесть месяцев держали его в больнице с подозрением на туберкулёз кишки, горстями давали пить таблетки, от которых ему становилось только хуже. Чтобы скрасить серое больничное существование, крутил в коридоре лазарета кино. Во время просмотра «Вия», где Хома три ночи обороняется против разной нечисти, чувствительные женщины прятались от страха под больничные койки. Зато главный врач был несказанно доволен: люди перестали плакать и жаловаться: «Там болит, тут болит…» Вскоре дядю Лёню выписали из больницы помирать, чтобы не портил больничную статистику. С того света его вернула к жизни ещё одна женщина, одарённая способностями врачеваниями, по прозвищу Чушкысь Марфа. Она поставила точный диагноз, наказала впредь не поднимать ничего тяжелее собственного веса и за три сеанса в жарко натопленной бане вправила дяде Лёне пупок. Не сразу, но через все эти болезни и последующие чудесные исцеления Леонард Александрович принял христианскую веру, крестился. После службы в Воскресенской церкви спросил священника: «Я в этом храме кино крутил. Бог меня простит?»

– Батюшка, – рассказывает дядя Лёня, – меня утешил, а потом легонечко хлопнул по плечу. И что-то пробежало у меня внутри и вышло через пятки…

Опять скрипнула церковная дверь, вошла хрупкая миловидная женщина. Татьяна Александровна Терентьева. Она, как и моя мама, работала в библиотеке, которая размещалась под сводами этой церкви. Сейчас приходит сюда по зову души. Бог близок для неё во всех обстоятельствах текучей жизни, а отношения с Ним были и остаются самыми домашними. В простоте душевной попросила она раз у Господа морошки – золота в ладошки. Не успела зайти в лес – наткнулась на целые россыпи болотного янтаря. Домой вернулась с полным ведром ягод.

Следом появляется ещё одна Татьяна – Прокопьевна по батюшке. Домовитая и степенная, она ведает хозяйством церковной общины. Когда-то именно с неё, ставшей старостой, начинался приход, собралась вокруг горстка верующих. Молились в храме, несмотря на трескучие морозы. Помогали пимы и шубы, но изо рта валил пар, а сознание меркло от холода. Малой общиной обустраивали Дом молитвы. Местный предприниматель Олег Михайлович Терентьев, руководствуясь, как и первые русские купцы, той простой истиной, что Господь даёт в пользование человеку богатство и потребует по нему отчёта, помогал им деньгами.

Анна Степановна Бессонова, Татьяна Прокопьевна Терентьева и Татьяна Александровна Терентьева в храме Воскресения Христова в Красноборе

Людей в храме негусто, человек двадцать от силы.Вот и всё народонаселение этого ковчега, малого прообраза Церкви, спасающей тех, кто жаждет спасения. Много народу приходит по большим церковным праздникам. Своего священника в Красноборе нет, и в дни торжеств кормчего для прихода приглашают из соседнего посёлка. Тогда оживает храм, словно природа весной. Но заканчиваются праздники, и всё возвращается на круги своя.

Я иду после службы по опустевшему селу, и никого как будто вокруг не было и нет. Но, обернувшись назад, вижу их – моих земляков, собранных на искупительной палубе небесного ковчега: бедовых и чопорных, благородных и с хитринкой, весёлых и грустных, сердитых и добрых. Корабль даёт прощальный гудок и, отчалив от берега, медленно уходит в туман.

Р.S. На моей ладони чуть золотится шёлковая паутинка. Её принесло ветром. Это тонкая нить горькой любви, связывающая меня с прошлым.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

3 комментариев

  1. Виктор вокуев:

    Иван Иванович Терентьев не был купцом, тем более 1 гильдии, он был крестьянином.

  2. Аноним:

    Чудесная статья! Возвращает в детство и дает надежду…

Добавить комментарий