Радостный человек

Голос поколения – Эдуард Хиль

Пять лет назад ушёл из жизни наш любимый певец Эдуард Хиль (во крещении Георгий). Его отпевание прошло 7 июня 2012 года в храме Смоленской иконы Божией Матери, прихожанином которой он был. А похоронен на Смоленском кладбище, недалеко от часовни Ксении Блаженной. Во время похорон на небе появился крест…

На выставке в Смольном соборе Эдуард Анатольевич увидел вышитые бисером иконы и похвалил. Я обещала ему сделать похожую. «Какую же икону мне ему вышить?» – подумала я. И захотелось подарить образ Пресвятой Троицы. Торопилась, чтобы успеть к празднику, в срок. Успела, но в ночь с Троицы на Духов день Господь забрал певца к Себе. Мы часто не успеваем при жизни сделать то, что хотим, не успеваем иногда сделать очень важное, самое главное…

Я запомнила Эдуарда Анатольевича отзывчивым, жизнерадостным человеком, которому интересны люди. Он спрашивал меня: «А как ты пишешь песни? Что появляется сначала – музыка или стихи?» Я отвечала, что одновременно. «Да, понимаю, появляется некая канва, и с ней потом работаешь», – говорил он и называл имена знакомых людей, работавших так же.

Эдуард Хиль и автор публикации Наталья Петрова

Он охотно участвовал в благотворительных концертах, перечислял свои гонорары больным детям, но всё это делал тайно, поэтому об этом мало кто знает. А хотелось бы открыть для людей и эту очень важную сторону его жизни.

14 января 2011 года Хиль выступил на вечере, посвящённом святой блаженной Ксении Петербургской в концертном зале у Финляндского вокзала. Протоиерей Геннадий Беловолов пригласил, Эдуард Анатольевич с радостью согласился, сказав: «Для меня петь на вечере, посвящённом Ксении Петербургской, большая честь». Спел он песню на стихи отца Геннадия «Петербургская странница», положенную на музыку песни «В лунном сияньи свет серебрится». Спел со слезами на глазах, и потом эта песня вошла в «Ксениинский песнослов», изданный специально к вечеру памяти нашей любимой святой. Этот песнослов я передала Хилю четвёртого февраля (этот день в нашей стране считается Днём онкобольных детей) в городской больнице № 31, куда певец пришёл навестить больных детей. Сначала он помолился вместе со всеми прихожанами в храме Святых Космы и Дамиана. После литургии мы все пошли поздравлять деток, собравшихся в игровой комнате. Эдуард Анатольевич спел им песню о Ксении Блаженной, чтобы матушка Ксения помогла, пытался поднять настроение и настроить на выздоровление. «Я знаю, ваши болезни лечатся!» – говорил он. Дети слушали очень внимательно, маленькие бежали к нему проситься на ручки.

…В последний раз он позвонил мне, когда я была в часовне Ксении Петербургской – звуковой сигнал телефона был выключен. Я ответила, когда вышла на улицу. Эдуард Анатольевич обрадовался, узнав, что я у матушки Ксении, и просил помолиться за него. Это было недалеко от того места, где он вскоре нашёл упокоение.

После ухода из жизни Эдуарда Анатольевича мы встретились с его женой, Зоей Александровной Хиль, и я попросила рассказать о великом певце и дорогом мне человеке.

* * *

– Зоя Александровна, расскажите, пожалуйста, об истории семьи Эдуарда Анатольевича, о его корнях.

– Бабушки и дедушки Эдуарда Анатольевича были очень верующими людьми. Ещё ребёнком бабушка водила его в церковь, читала над ним молитвы, когда он болел. Он знал какие-то молитвы от бабушки и прабабушки, даже меня спрашивал: «А ты знаешь такую молитву?» Я не знала, а Эдуард Анатольевич помнил с детства. Крещён Эдик был ребёнком, поэтому начало его веры – это начало его жизни. Кстати, родильный дом в Смоленске, в котором он появился на свет, находился в бывшем храме Святых Петра и Павла. И даже если богослужения в церкви прекращаются, остаётся молитва и пение ангелов, ведь правда? Я так думаю, что ангелы возрадовались, когда родился этот ребёнок – будущий русский певец, солнечный голос России. Именно из семьи он вынес свою любовь к Богу. А если в детстве в сердце ребёнка попадёт какая-то капелька веры, она остаётся в душе навсегда.

– Что вспоминал Эдуард Анатольевич о своём детстве?

– Во время войны его детский садик эвакуировали буквально перед самым вступлением немцев в город. А потом их начали перемещать с одного места на другое, и он потерялся. Время это было страшное, голодное. Эдуард Анатольевич часто вспоминал, как они с ребятами – тогда не было ни лекарств, ни бинтов – видели раненых, стонущих, с оторванными руками и ногами – такую страшную картину военного времени. Они тогда приходили к раненым и пели им песню «Священная война». Когда однажды они пели в очередной раз, один раненый, который, казалось, уже умер, вдруг приподнялся и сказал: «Раз у нас даже дети такие песни поют, Россия не погибнет!» Раненые звали ребяток, чтобы они поговорили с ними, подержали голову. Это для них было очень важно, ведь у многих дома остались такие же дети.

– А как удалось найти Эдуарда?

 – Эдика искали все родные. Его отчим был военным, и мать просила, чтобы он по своим военным каналам нашёл сына. Делали запросы и, наконец, нашли в детском доме под Уфой в 1943 году. Тогда мама поехала за сыном, забрала его и привезла домой в деревню под Смоленском. В детдоме был ужасный голод, он погибал… Но и на Смоленщине оказалось не лучше. Выходила его бабушка. Она была рукодельницей, но за свои труды денег никогда не брала. Что-то сошьёт или переделает, а ей за работу то молока принесут, то хлеба – кто что мог. Вот таким путём она смогла поднять больного внука.

– Каковы корни его необычной фамилии?

– Как-то раз он услышал, что в одном зарубежном произведении упоминается «Дон Хиль – зелёные штаны», и засмеялся: «Может, и мы от тех Хилей пошли?» Никто не знает, откуда взялась такая фамилия. Существует версия, что, например, было село Бодрово – там жили бодрые и весёлые люди. А в другой деревне жили хилые люди, оттуда и пошла фамилия Хиль. Но достоверно ничего не известно. В Прибалтике, например, есть такая фамилия. Он как-то пел в Эстонии, а к нему после концерта подошли люди и спросили, обращаясь на эстонском языке: «Почему вы не поёте на эстонском?» А он ответил: «Как почему? Потому что эстонский я не понимаю! Ведь я русский!» Много лет назад я встретила артистку по фамилии Хиль, но они с Эдуардом Анатольевичем никак между собой не связаны.

– После окончания школы он приехал учиться в Ленинград. Он уже знал, что будет поступать в консерваторию?

 – Бог одарил его талантами – Эдуард хорошо рисовал и пел, с тем и поехал в Ленинград, где жил его дядя. Он хотел поступить в Мухинское училище и даже отдал туда документы. Но когда дядя, который работал в типографии, узнал об этом, то сказал, что не сможет потянуть такое образование. Тогда Эдик поступил в полиграфический техникум и даже закончил его. Но о консерватории мечтать не переставал.

Первое, что сделал Эдуард, когда приехал в Петербург, – пошёл на Смоленское кладбище, побывал в храме и у часовенки блаженной Ксении. Ещё в Смоленске узнал про святую от своей бабушки – она ему о ней рассказала и дала наказ: «Будешь в Ленинграде – обязательно пойди к ней!» Часовня была закрыта, а он всё ходил вокруг, просил Ксеньюшку, чтобы она ему помогла. Рассказывал, что хочет петь… Ему было 16 лет.

В консерваторию он попал не сразу. Однажды узнал, что там появилась подготовительная группа, и чудом в неё попал, не имея никакого начального образования, даже не зная нотной грамоты. Он учился в училище на полиграфиста и одновременно занимался на подготовительных курсах при консерватории: пел, изучал ноты, знакомился с композиторами. И опять пошёл на поклон к Ксеньюшке. И произошло самое настоящее чудо… Его приняли в консерваторию вне конкурса: спел песню на прослушивании – и его сразу же взяли. Так у него и возникла молитвенная связь с нашей Ксенией, она вела его по жизни. Учился с наслаждением.

Когда он приехал в Ленинград, то сразу же начал ходить на оперные спектакли, концерты. С упоением слушал пластинки с записями Шаляпина – у него был патефон. Помню, я подарила ему целую коробку пластинок Шаляпина – это был его любимый певец, которому он в чём-то пытался подражать. Эдуард Анатольевич сначала думал, что у него тоже бас, а когда ему сказали, что баритон, расстроился, начал спорить: «Нет, я не баритон, я – бас!» Тогда очень опытный педагог Ольховский сказал: «Ты вскоре сам увидишь, в какой тесситуре тебе удобнее петь». В итоге он действительно оказался хорошим баритоном, перепел очень много партий: и в «Евгении Онегине», и в «Пиковой даме», и в «Свадьбе Фигаро», а также романсы Чайковского, Мусоргского, Рахманинова…

В Ленинграде он какое-то время жил у дяди, потом перебрался в общежитие, а когда мы поженились, переехал ко мне…

– Вы вместе много лет… Расскажите о себе.

– Когда мы познакомились с Эдуардом, то вместе стали ходить в храм Смоленской иконы Божией Матери и, конечно же, к любимой Ксеньюшке. Однажды пришли туда и попали на праздник в честь канонизации Ксении Петербургской. Помню, было телевидение и много журналистов, в том числе известный в ту пору тележурналист Невзоров – он немедленно оказался в центре внимания, ему задавали разные вопросы. А в это время батюшка пригласил Эдуарда Анатольевича в алтарь. Но Невзоров увидел, только когда тот уже выходил из алтаря. Как же это! – кадр упущен. «Так-так-так, Эдуард, повторите!» – обратился к нему Невзоров. А Эдуард Анатольевич ему: «Что значит “повторите”? Я же не на сцене! Я не могу ничего повторять!» И мы ушли. Эдуард Анатольевич никогда ничего не делал напоказ, от любой «показухи» его коробило.

Как и он, я свою веру тоже вынесла из детства, мне передала её моя няня. Я родилась в Петербурге. На Стремянной улице раньше была Троицкая церковь. В годы моей юности там, в подвале, продавали мороженое – туда люди бегали за эскимо, а сам храм был открыт. И у меня в памяти остались горящие свечи и голос моей няни, сказавшей: «Перекрестись! Давай мы свечечку поставим!» Я что-то просила у Бога, и это воспоминание врезалось в детскую память.

Но крещение я приняла гораздо позже, когда была взрослой. Уже после знакомства с Эдуардом Анатольевичем. Крестили меня в Псковской области. Мы ездили в Пушкинские Горы к Семёну Степановичу Гейченко, он был директором Пушкинского заповедника. У него всегда – и летом и зимой – собирались интересные люди, было много литераторов. Когда мы с Эдуардом Анатольевичем уставали от суеты, то вспоминали про Пушкинские Горы и ехали туда. А там нас ждали Семён Степанович и Любовь Джалаловна (его жена, родом из Абхазии, очень верующая женщина), показывали в который раз свою коллекцию самоваров и колоколов, мы беседовали.

Семён Степанович и Любовь Джалаловна договорились, чтобы нас приняли в Печорах. Мы побывали в пещерах, услышали много интересного. Тогда для нас открылась доселе неведомая страница русской жизни: монастырская жизнь. Потом мы не раз туда возвращались. Со временем в окрестностях монастыря стали художники покупать дома. Есть такая деревня – Бирюли, где было небольшое озерцо с лебедями и где обычно и селились. Там приобрёл дом наш знаменитый художник Мыльников, наша подруга, научный сотрудник Пушкинского музея Ангелина Ивановна Минина, и многие другие. Мы тоже мечтали поселиться, но не сложилось. Любовь Джалаловна говорила, что если перейти мостик через Сороть, то там есть маленькая хорошенькая усадебка. Она объясняла: «Смотрите, стоит никому не нужный дом! Давайте найдём ему хозяина!» Но нам было всё некогда… Семёна Степановича и Любовь Джалаловну я всегда считала своими духовными наставниками.

Так вот, настоятель Святогорского монастыря нас принял и распорядился, чтобы мне дали водителя – очень милую женщину, которая отвезла меня подальше от лишних глаз в деревушку, где имелся храм. Помню, мы ехали по замечательно красивой дороге и звучала песня, которую пел Бюль-Бюль оглы: «Представить страшно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь…» У Эдуарда Анатольевича заболел кто-то из музыкантов, и он остался в городе, а я поехала. Тогда я и окрестилась.

И когда у нас родился сын в 1963 году, его крестить сразу же было невозможно – тогда к Церкви относились холодно. Поэтому Дима крестился уже позже – сам.

– А ваши сын и внук идут по стопам Эдуарда Анатольевича?

 – Сын Дмитрий закончил сначала капеллу, потом консерваторию – дирижёрско-хоровой факультет. Очень много помог отцу в работе, сделал ему несколько дисков, но и сам пишет музыку и поёт. Внук – Эдуард Хиль – учится в капелле, на сцене чувствует себя уверенно, хорошо. Они часто пели вместе – дедушка, папа и внук.

– Эдуард Анатольевич, мне кажется, был лёгким человеком. Вот бывают тяжёлые люди, с ними не пообщаешься, хочется убежать от них подальше. А он – нет, к нему люди тянулись. Но, конечно, лучше вас его никто не знал. Вы прожили вместе прекрасную жизнь. Легко ли было с ним?

– Он не любил понапрасну грузить людей, отяжелять беседу. Ему хотелось легко и радостно на всё смотреть. На очень ответственных концертах, например в Кремлёвском дворце, все артисты волнуются, думают, как петь, балерины разогреваются – все на нервах. А Эдуард ходит жизнерадостный, как обычно. «А что мне волноваться? В зале сидят такие же люди, как мы. Знаешь своё дело – выходи и работай!» Так всегда и было. Вначале на таких концертах решали, чьим выступлением открыть программу, и приходили к выводу, что Эдуард Анатольевич лучше всего для этого подойдёт. А потом вдруг организаторы начали замечать, что он спел, зал «зажёгся», а затем концерт опять идёт на спад. И тогда Эдуарда Анатольевича на всех концертах стали ставить на финал. Он спрашивал: «Чего же ставите меня всё время в конце?!» «Извините, – отвечали ему, – но вы будете всё время только в финале!» Петь – это была его страсть.

Сначала он думал, что будет выступать на оперной сцене. Но для неё нужно иметь определённую внешность – высокий рост и так далее. А он был среднего роста. Голос, конечно, был замечательный. Он отменно шутил, был очень хорошим артистом – двигался легко, непринуждённо, но, как говорили на телевидении, «неформат» для многих ролей. Ещё он очень любил классическую музыку – пел песни Шуберта. И у него могла бы быть жизнь камерного исполнителя, но как раз в то время камерное пение у нас начало затихать, сам вид этого искусства словно стал уходить в прошлое. Особенно же Эдуарду был близок романс. На Ленинградском телевидении он придумал передачу «У камина» – вёл её, рассказывая о романсе, приглашая коллег на программу, сам пел. Потом её сняли с эфира, а спустя какое-то время такую же передачу стала делать Москва, только теперь она называлась «Романс о романсе».

– Эдуард Хиль пользовался неизменной любовью слушателей, даже тех, кто не очень-то разбирался в музыке. Как вы думаете, откуда эта всенародная любовь?

 – Может быть, причина в том, что он никогда не отрывался от народа. Вспоминается такой эпизод… Как-то Эдик проходил мимо пункта, где кормят бездомных, и они его пригласили: «Эдуард Анатольевич! Пообедайте с нами!» Он поблагодарил: «Спасибо! Я уже пообедал. А что вы едите?» – «Так ты попробуй!» И с удовольствием, довольный и радостный, попробовал этот суп. «А чего, нормальный, хороший суп!» – поблагодарил он женщину на раздаче. Она в свою очередь: «Ой, Эдуард, да вы что! Не за что благодарить!» А он говорит: «Как не за что? Хорошо готовите! Молодец!»

 – Расскажите, пожалуйста, о его благотворительной деятельности – ведь Эдуард Анатольевич скрывал её, предпочитал творить добро тайно.

– Если он хотел кому-то помочь, то об этом знал только он один. Только потом, случайно встретив людей, благодаривших за помощь, я обо всём и узнавала. А однажды, когда были похороны настоятеля храма Владимирской иконы Божией Матери, произошёл забавный случай. Эдуард вышел на улицу, где его окружили люди. Среди них были и прихожане, и нищие, и просто бомжи… Начали задавать разные вопросы. Кто-то поинтересовался: «А какая у тебя пенсия?» Он сказал: «12 тысяч!» Они засмеялись: «Да ты что! Мы и то больше получаем!» Куда-то отошли. А потом он видит: несут ему деньги… Тут-то он понял, что если какое-то несчастье случится с человеком, то богатые вряд ли в беде помогут, скорее, бедные отдадут последнее.

– Когда человек что-то сам пережил и испытал, как Хиль во время войны, ему проще понять чужую боль…

– Именно чужую боль. Он говорил: «Что такое бомж? Его, может, обманули, напоили, и он остался без жилья, без всего. А почему он таким оказался? Он же не родился таким?» Он всех оправдывал.

– Я слышала, что Эдуард Анатольевич участвовал в восстановлении храма Воскресения Христова у Смоленского кладбища…

– Да, там одно окошечко сделано на его деньги – окошечко Хиля…

 – А как он стал помогать онкобольным детям?

 – У него все события, как бусинки, нанизывались на нить жизни, всё получалось как-то само собой. Ему о фонде рассказали отец Богдан и друг Николай Соколов, который посвятил всю свою жизнь онкобольным детям и спас жизнь очень многих детишек. Эдуард Анатольевич тоже подключился. Пел на больших благотворительных концертах и посещал детей в больнице – они его ждали, с восторгом слушали его и хлопали в ладошки…

В онкологической больнице малыши бежали к певцу проситься на ручки

В детстве ему досталось, он пережил в детдоме многие лишения, поэтому умел чувствовать чужую боль, знал, как бывает человеку страшно и больно. А к детям он всегда относился очень сердечно. И когда он впервые увидел взрослые глаза больных детей, лысые головушки, маленьких деток в инвалидной коляске, которые сами не могут двигаться, – для него это было… он был согласен на что угодно. Пел им песни, а малыши танцевали, что-то повторяли за ним. Кого-то брал на руки. У него в характере была удивительная жизнерадостность, которой он умел и других заразить. Никогда не сосредотачивал внимание на болезни, а разговаривал с больными как со здоровыми. А когда приходил домой, то признавался: «У меня такое состояние, будто я отработал подряд два концерта». Ему, конечно, было очень тяжело, но дети этого не знали: он веселил их, дарил им праздник, вселял надежду.

– Раб Божий Георгий ушёл от нас в день Святой Троицы, а похоронен и отпет был в день празднования святой блаженной Ксении Петербургской. И нашёл упокоение рядом со своей любимой святой.

– Ему нравилось, когда все вокруг радуются. Он очень не любил слёзы, говорил, например, что женщина никогда не должна плакать. Когда его похоронили на Смоленском кладбище, мы поставили на могилку фотографию, где он весёлый. Вспоминаю, как мы с Эдуардом Анатольевичем там однажды гуляли, и он говорил: «Какое славное здесь место! Вот бы тоже нам сюда!» И получилось, что Ксеньюшка приняла его совсем близко. Мне хотелось, чтобы со временем там появился хороший памятник, чтобы люди знали, что здесь лежит человек, который пел радостные песни. И эта мечта сбылась, памятник появился. Помню, как возле него появился мужчина – такой высокий, сосредоточенный. Слышу, он говорит: «Я пришёл поговорить с тобой, Эдуард!» А я стояла в это время в сторонке. И начался неслышный разговор, а потом мужчина распрямился и сказал громко: «Одним словом, пусто без тебя!» Резко повернулся и ушёл. Это произвело на меня неизгладимое впечатление. В другой раз идёт какой-то бомж, идёт-прихрамывает… Постоял у могилы и вдруг из какого-то немыслимого пиджака достаёт цветок и кладёт Эдуарду на могилку. Постоял ещё немного и пошёл… Это так дорого! Именно этот цветок от нищего – это признание и народная любовь. Она гораздо выше всех званий.

Могила всенародно любимого певца на Смоленском кладбище

 – Был ли у Эдуарда Анатольевича духовник?

 – У него сложились очень хорошие отношения с отцом Виктором Московским, исповедовался у него. Там, на Смоленке, всегда радостно, тепло, уютно – по-домашнему, все друг друга знают. Всё это благодаря отцу Виктору. Все – отец Богдан, отец Игорь, отец Андрей – все, все очень хорошие. С тех пор как канонизировали матушку Ксению, Эдуард Анатольевич стал прихожанином Смоленского храма и ходил к отцу Виктору.

Господь призвал его к Себе в тот момент, когда он был по-прежнему очень востребован, его приглашали петь во многие страны. На всё воля Божья. Но как же всё-таки светло становится от одной только мысли о нём.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

1 комментарий

  1. Мария:

    Спасибо! от всей души!

Добавить комментарий