Дело было так. Я красил под навесом столбы для забора. Вдруг к церкви подъехала «Нива», порычала двигателем на холостых оборотах, затем криво встала, одним колесом угодив в канаву. Я пошёл посмотреть, кого принесла нелёгкая. Из машины навстречу выбрался молодой небритый парень в камуфляже. От него несло перегаром – смесью курева и алкоголя.

– Где тут можно вербы нарезать? – вместо приветствия спросил он.

– А зачем тебе? – прикинулся я дурачком, подчёркнуто дружелюбно протягивая руку, хотя он мне симпатии не внушал.

– Как это зачем?! – небрежно ответил он на рукопожатие, затем повернулся к машине и принялся отправлять малую надобность.

– Ты разве крещёный?

– Крещёный, крещёный! Только дело не в этом! Мать моя любила вербу! А она умерла!

– Ежели ты крещёный, то, подъехав к церкви, надо наперво лоб перекрестить, а не сс…ть устраиваться.

– За забором же, – вяло отговорился парень и снова спросил: – Так где вербы нарезать?

Я приблизительно махнул рукой:

– Вон там посмотри.

И пошёл обратно к себе под навес. Думаю: «Ну и нахал ты, братец! Попался бы ты мне прежде…»

Тут как раз позвонили Маловы:

– Баня готова. Давай иди в баню.

Думаю, докрашу столбы, этот уедет пока, и пойду. Вдруг слышу запах – он подобрался ко мне сзади.

– Помогите мне вербы найти, – обращается ко мне парень, на этот раз повежливей.

– Ты что, не знаешь, как выглядит верба?

– Нет, – отвечает.

– Ну… вообще-то мне некогда. Мне надо сделать работу и идти в баню.

Стоит и молчит. Покорно ждёт.

«Что делать, – думаю, – надо помочь! Мать, говорит, умерла, мать любила вербу».

– Пойдём посмотрим.

Пошли за огород Валентины Ивановны, там старая верба, с неё все деревенские себе режут.

Пока шли, он спрашивает:

– А вы тут один работаете?

– Да, а что?

– Я думал, таких уже нет.

– Каких?

– Чтобы один…

– Грехов много. Вот наберёшь грехов и тоже будешь… У тебя есть грехи?

– Да так. Особенных нет.

– Людей убивал?

– Нет, – он даже поперхнулся. – Зверей, волков, уток… этих – да.

– Женат?

– Да.

– Аборты жена делала?

– Один раз.

– А говоришь – не убивал.

– Так это же не я виноват.

– А кто? Ты вот с ножом сейчас на меня нападёшь, так я хоть увернуться могу. А младенец во чреве матери…

– Так это же зародыш. У него ещё и мозга нет!

Хотел я ему сказать, что это у него мозга нет, но не стал. Показал вербу.

– Дальше, – говорю, – сам справляйся. Мне надо работать.

Вернулся, крашу. А ведь надо уже в баню идти, Маловы ждут, они старые, после меня ходят, когда жар спадёт. Переоделся. Смотрю: парень тот заезжий сел в машину, завёл мотор.

– Эй! – машу ему. – Погоди!

Подхожу. Ждёт. Окно опустил.

– Это хорошо, – говорю, – что ты мамушку любил… любишь! В такую даль приехал, знать, неслучайно. Пойдём помолимся за маму!

Говорит:

– Я молитв не знаю никаких.

Отвечаю:

– Ничего, я немножко знаю. Пойдём. Потом выпьем по чашке кофе и ты меня до перекрёстка подбросишь. Мне в баню надо.

Заходит ко мне в сторожку, оглядывается. В сторожке ещё сильнее от него прёт куревом и водкой.

Я начал читать литию:

– Мамушку твою как звали? Еленой?

Почему я так спросил? У нас не было с ним разговора про имя.

– Неля! – говорит.

– Крещёное имя как?

– Не знаю.

– А она крещёная?

– Да, конечно!

Прочитал я литию по ныне поминаемой Елене. Не знаю почему, но так мне на душу легло. И когда молились, от лампадки сильно пахло ладаном. А парень сзади крестился и шмыгал носом.

Потом Евгений – так звали парня – попросил помолиться за его умирающего от рака отца. Помолились. Слышу – заплакал.

Потом попили кофе. Потом он отвёз меня в баню. Ему налево, мне – направо. Я сказал, чтобы он высадил меня на перекрёстке, а он довёз до самых Маловых – дожди два дня лили, дорога от дождя раскисла.

– Чего вы, – сказал, – будете по грязи переться…

Вот и вся история. Ничего особенного. Из таких в основном состоит моя сегодняшняя жизнь.

Да! Напоследок он ещё сказал:

– Я ведь раньше не пил. Но мать умерла, отец заболел после облучения… Худо мне, потерялся я… И батюшка наш поселковый всё возле винного отдела пасётся…

Я не хотел выводы делать, хотел просто записать, но выводы всё же просятся. Проехать в полупьяном состоянии двадцать пять км по бездорожью со стопроцентно безнадёжным результатом – никого не встретить в мёртвой деревне, не найти там, разумеется, и никакой вербы (кто не знает, верба – довольно редкое дерево, которое надо ещё уметь отличить от ивы). Вместо этого молодой парень «случайно» натыкается на «церковника», который, вообще-то, обычно настроен довольно сурово и спешит в баню, вместе они находят вербу, вместе молятся об упокоении души матери, об облегчении страданий отца… Мне, не шутя, кажется, что к рабу Божьему Евгению была особая милость Божья явлена в Лазареву субботу. Помоги ему Господи и дальше.

* * *

…На Светлой седмице я ходил праздновать к Нине Ивановне. Возвращаюсь, на пороге – банка кофе «Якобс». Позвонил Наталье-мэру:

– Ты «Яшку» принесла?

А кому ещё?

– Не я. Приезжал, – говорит, – парень на «Ниве». Спрашивал: «Где батюшка?» Сказал, что отец умер. Просил молиться за новопреставленного Виктора. Кофе хотел передать. Я сказала – положи у сторожки. У нас, говорю, не возьмут – некому!

Новгородская обл.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска