Василёк
Иерей Игорь Сальников
Однажды весной, вскоре после Пасхи, в наш храм позвонил заведующий травматологии подшефной лечебницы. Попросил приехать к тяжелобольному, пожелавшему принять святое крещение. Настоятель поехать не мог, и это дело он поручил мне. Взяв маленькую походную купель, крестильный ящик, пару-тройку крашеных яиц, я поехал во Вторую клиническую, куда часто свозили «нищих, увечных, хромых и слепых», пострадавших от превратностей нелёгкой судьбы.
Войдя в палату, залитую светом, я инстинктивно зажмурился, а открыв глаза, с удивлением увидел своего соседа по лестничной клетке, некогда успешного предпринимателя Василька. Голова его была не вполне правильной формы, руки и ноги покрыты синими пятнами, под глазом сиял фингал, а на лице, как весеннее солнце, – блаженная улыбка. Точнее, полуулыбка, по причине большой гематомы с левой стороны.
– Я рад, что это сделаешь именно ты! – возбуждённо сказал он.
Я подумал, не колют ли их здесь чем-либо обезболивающим: «Нет, вряд ли, не такого уровня лечебница. На градусники денег нет».
Зимой того года меня хиротонисали во священника и отправили служить в Покровский храм, расположенный на заводской окраине. Поселиться с семьёй предстояло неподалёку – в пустовавшей церковной малосемейке. Другой жилплощади мне при тогдашнем окладе было не снять.
Дом был пятиэтажный, добротный, из белого силикатного кирпича, 70-х годов, когда было «честь труду» и «всё для рабочего человека». Неплохой дом. А вот район был не из лучших. Чадила не переведённая ещё на газ ТЭЦ. Раз в месяц на ней делали какую-то важную профилактику, и тогда окрестности круглосуточно содрогались от истошного визга и сотрясения. Сбоку, в пристройке нашего малосемейного общежития, находилось заведение, оказывавшее местному женскому населению услуги по прерыванию беременности на разных сроках. В народе такие учреждения прозвали «абортариями».
Изначально в этом доме жили самые настоящие пролетарии. Если человек хорошо себя проявлял на производстве, его переводили в «хрущёвку» или «панельку» – жилья тогда строилось много.
Но после того, как в 90-е годы производство схлопнулось, в малосемейке начали оседать не самые успешные люди. Многие из них, оставшись без работы, впали в уныние и предались различным порокам: разврату, пьянству, наркомании, – понемногу переходя в разряд клиентов «чёрных риэлтеров». Безденежье приводило к тому, что молодёжь была всегда готова на нарушение закона и насилие. И тут только дай повод, прояви слабину.
Находилась наша квартира на последнем этаже, почти в самом конце длинного тёмного коридора. Дальше, в тупике, жили юные брат с сестрой. Куда пропали их родители, до сих пор не ведаем, знаю только, что Марина (сестра) ждала своего жениха Олега, который за какое-то злодеяние сидел на зоне. «Вот-вот должен откинуться», – радостно говорила она. Ждала она честно – грустила, но мужчин не приводила. Её смазливый младший брат Сергей нигде не работал и крутил амуры с Наташей, худенькой, бледненькой десятиклассницей из соседнего дома. Родители девицы про это знали и отношениям не препятствовали.
Пили брат, сестра и их ближний круг так отчаянно много, как только может это делать настоящая рабочая молодёжь, тем более что винно-водочные изделия тогда отпускались круглосуточно, а деньги откуда-то появлялись.
Напротив моей квартиры жил этот самый Василёк, парень лет 27. Его комнатка была в два раза меньше, чем у Марины, а кухня крошечная, почти символическая. Но по благосостоянию в среде этой голимой нищеты Василёк был инородным телом. У него имелись видеодвойка, дюжина приличных рубашек, галстуки, десяток модных брюк. За оконной шторой прятался компьютер. Любил компанию, так что двери его квартиры не затворялись. И временами водка у него лилась рекой. Василёк понимал, к чему может привести разность финансовых потенциалов в общежитии, но поделать с собой ничего не мог. Молодёжь, впрочем, любила Василька и не делала против него никаких «движений». Вероятно, ценила щедрость, с которой он занимал деньги. Часто стрелял у него тысячу «до получки» и 25-летний сосед Костя, потомственный интеллигент, работавший в ту пору грузчиком. И прилично уже задолжал.
Мы же сошлись с Васильком на почве видео. У меня были магнитофон и кое-какие кассеты, у Василька – целый ящик фирменных видеофильмов по географии, дикой природе, истории. Да и на религиозно-культурную тему кое-что имелось. Был он, как я уже сказал, человеком не жадным. «Кассеты нужны? Не вопрос. Бери сколько надо». Месяц я ходил к Васильку как в бесплатный видеопрокат, а как-то раз, рассматривая его богатства, спросил, крещён ли он.
– Нет, мне это не надо. Все эти обряды, пожертвования – чистый бизнес. Ты ведь работаешь т а м и прекрасно знаешь, куда идут церковные деньги. Бог должен быть внутри, в душе, в мужской силе, – Василёк скосил глаза куда-то вниз. – Отсюда идут энергия и удача в делах.
Я был ещё очень молодым священником, только что закончившим годовые курсы, и не ведал, откуда и куда идут пожертвования, в чём и где должна быть сила. Но твёрдо знал, что должен быть пламенным миссионером.
– Что значит Бог в душе, Василёк?! Вот представь, у тебя есть жена и ребёнок. Ты говоришь им: дорогие, я вас очень люблю, в душе, но зарплату отдавать не стану; вы уж как-нибудь проживите… – с горячностью начал я.
Василька это задело:
– А ты знаешь, благодаря кому я здесь, в этой коммуне, оказался? Не знаешь. Благодаря любимой жене и дочери. У меня была двухкомнатная в самом центре города. И джип, какого ты во сне не видел…
Тогда и поведал он мне свою полную трагизма историю…
Приехал в город из глухого села в соседней области. Будучи от природы сметливым, без труда поступил в Политехнический институт. На четвёртом курсе уже имел на паях с приятелем кооператив, якобы разрабатывавший компьютерные программы (софт), в действительности же торговавший компьютерами, которые обильно хлынули из-за кордона на российский рынок. В итоге кооператив стал фирмой «Курсор», несущей в народ гордый слоган: «Сегодня МЫ продаём ПК».
Охомутала Василька главбух фирмы Люся, этническая кореянка, обрусевшие родители которой приехали откуда-то с Сахалина. Через год у молодых родилась похожая на маму черноволосая дочка, которую назвали Снежаной. Люся по жизни была хранительницей очага. Так что дела перепоручила своей заместительнице, которую тщательно перед тем проверила, а сама занялась домом, дочкой. Стирала, варила борщи. После родов Люся несколько располнела, и Васильку стало с ней неинтересно.
Деньги меж тем лились рекой – индустрия развлечений работала в полную силу. Василёк рассказывал, как он по газетному объявлению брал в охапку 7-10 молодых ногастых девок, загружал их в джип и ехал за город, где неделю бражничал с ними. Это был его обычный образ жизни. «Я, – говорил он, – пять лет ничего тяжелее компьютерной мыши в руках не держал».
Но тут наступил август 1998 года. Фирма Василька осталась без оборотных средств, а московские конторы, поставлявшие им с компаньоном компьютеры, озаботились возвратом денег, которые им задолжал «Курсор». Послали серьёзных людей, которые стали искать эти самые деньги… в том числе и «под утюгом».
Чтоб спасти остатки денег, хитроумная хозяйственная Люся сотворила такой «финт»: распродав недвижимость и остатки товара, перевела деньги на себя, на оффшорный счёт. А Василёк стал банкротом. Самых «авторитетных» кредиторов удалось утолить хотя бы отчасти, тех, что попроще, – «накормить» обещаниями.
А потом… Оказывается, Люся знала про все похождения мужа и ей всё это давно надоело. В лице партнёра Василька по бизнесу она нашла действительно порядочного человека и достойного отца своей дочери. Они вместе уехали в Америку, оставив бывшему мужу и другу автомобиль в гараже да ту самую малосемейку, куда Васильку пришлось съехать.
«Надо же нам на что-то жить с дочерью в чужой стране», – объяснила Люся.
– Я им сразу не доверял, – невесело прошамкал Василёк. – Деньги какие-то заначил на отдельном счету, обзавёлся ещё одной, секретной, фирмой-ширмой. Не столько от своих прятался, сколько от московских. Юридически я никому ничего не должен, но «паяльник» и «утюг» пока никто не отменял. Приходится прятаться. В гараж сходить боюсь. Сижу тут. А ты говоришь: «Дочь… жена… люблю». Всё продаётся.
На том и закончился наш разговор. Мне пора было идти на службу в Покровский храм.
* * *
Через некоторое время меня перевели в церковь, расположенную в центре города. С малосемейки пришлось съехать, и я за делами забыл про Василька. А тут такая встреча в больнице…
– Что случилось, Василёк? – спрашиваю.
– Побили меня, – отвечает.
– Это я и так вижу. А кто и как?
– Да так… – задумался Василёк. – Тут следователь приходил из милиции, расспрашивал… Ну да на тебе погон нет, расскажу, как было дело. Сидели мы с соседями. Отмечали не помню что. А, вспомнил! Хахаль Марины с зоны пришёл. Здоровый такой, за злостное хулиганство сидел. Правда, вернулся тихий, улыбчивый. Братан был, какая-то родственница их Света, колдунья или потомственная целительница. Рыжая такая, симпатичная. Я её пытался склеить, но безуспешно. «Карма у тебя нехорошая, – говорит. – Никакой защиты нет. Ехал бы ты к родителям в деревню». А у самой глаза несчастные.
Сидел с ними я недолго. Женщина ко мне должна была прийти, с которой я недавно познакомился. Очень красивая, оперной певицей была на Украине. Всё при ней: фигура, голос… Никогда у меня такой не было. Работы в опере не стало, пришлось сюда, к родителям, возвращаться с дочкой-пятиклассницей. И тут запала она на меня. Уж не знаю, в любви ли дело или устала до смерти в бедности мыкаться. В тот день у нас с ней был «романтический вечер»: цветы, свечи, шампанское, ликёр и остальное… Потом она уснула, а меня от гордости распирало – вон какую знатную деваху отхватил. Решил к соседям за хлебушком сходить.
Сходил…
* * *
Марина, Олег и Света куда-то ушли. На тесной кухне сидел 17-летний братан Сергей с соседом-интеллигентом Костей, оба не в духе.
– Привет, – говорю, – пацаны. Чего невесёлые? Давайте выпьем.
– У нас нету, – отвечают.
– Так сейчас принесу.
И принёс заначеную со времён успешного бизнеса полуторалитровую «Смирновку».
Это я правильно сделал, что полтора литра взял. Иначе хорошей анестезии не вышло бы.
– Налетай, – говорю, – пацаны без закуски.
Посидели, захмелели втроём.
– Сейчас… – говорит грузчик из интеллигентной семьи Костян и достаёт откуда-то из-за своего табурета большой топор. – Мы с Серёгой поговорить с тобой решили. Олег с Мариной жениться надумали, Сергей с Наташкой тоже собираются… Ты денег не дашь ли, у тебя ведь много.
– Разве я тебе раньше не давал? И топор-то тебе, – спрашиваю, – зачем?
– Так… – говорит. – Хороший топор, острый.
В этот момент дёрнуло электричество – это случалось время от времени. Стало тихо, полутемно, только лезвие поблёскивало. Я в деревне вырос, к топору привык. Но в городе такой большой отточенный топор впервые видел…
– И что ты с ним, – спрашиваю Костю, – собираешься делать?
– Про старые долги – забудь. Никто из нас тебе не должен. Ещё денег дашь?
– Не вопрос, – говорю. – Сколько?
А у него (подросток ещё совсем, меры не знает) голову снесло совсем.
– Всё, что есть. И машину продашь. А потом мы посмотрим, как тебе жить.
И топориком вертит туда-сюда, туда-сюда.
– Нет, Костян, – говорю, – что должны, то отдадите.
Тут братан Серёга вскочил и кулаками так стал махать. Руки у него длинные. А у меня ноги что-то обмякли. Мне водка завсегда вниз бьёт, как и папаше моему.
Костя привстал, наклонился с топором надо мною. Посмотрел своими чёрными опухшими глазами:
– Бей его, Серёга. Дёрнется – я его топором.
Серёга начал работать по моему лицу и в корпус. Я даже не за себя, а за Костю испугался. Убить тяжёлым топором – дело нехитрое. Крыша его интеллигентская съедет от насилия, и всё… У него и раньше бывали пьяные приступы, до судорог. И вот меня бьют, и я терплю.
– Всё, нормально, пацаны, – говорю наконец. – Поработали – отдохните. Водка нормальная. Ещё выпьем.
Так и «кувыркались» всю ночь. Я терпел и делал себе анестезию. Костя судорожно сжимал топор. Серёга всё более ярился и бил всё сильнее. Последнее, что помню, – это чёрный расплывающийся квадрат окна кухни. Потом тьма. Говорят, они пытались моей головой железную дверь квартиры взломать. Я стонал так громко, что услышала соседка с третьего этажа, которая и вызвала милицию.
Помню утром себя лежащим в своей комнате: ощущение было такое, будто смотрю на своё тело откуда-то с люстры, причём зрение не как обычно работает, а как-то объёмно. Даже не зрение это, а нечто сросшееся со всеми органами чувств.
Не моё, думаю, это тело. Комната полупустая, какая-то не моя, подруги нет. Всю технику кто-то вынес. Следователь показывает на нетрезвых Костяна и Серёгу и спрашивает меня: они, мол? Тело делает какое-то движение правой рукой, а изо рта вылетает: «Да». Костю и Серёгу уводят… Душа моя, потому что наверняка это была она, страданий и боли никакой не чувствовала. Хорошо ей стало. Тёплым покрывалом её кто-то покрыл. Потом я впал в
забытье.
Снилась мне рыжеволосая девушка, похожая на сестру Олега. Но лицо другое – весёлое, золотистое от веснушек. А глаза у неё такие, какие бывают у женщин от любви. «Дурак ты, Василий, – говорит она мне. – Крестись, и Бог будет тебя хранить. Он всех защищает. Он не только в душе. Он – везде…»
Очнулся я на третий день в палате. Увидел доктора, вот попросил позвать священника. И ты пришёл…
– Раньше я думал, что бог – он во мне, в моей мужской силе. А теперь вижу: ни сила, ни любовь, ни сама жизнь полностью нам не принадлежат…
Я разложил положенные принадлежности и стал готовить Василька к крещению.
* * *
Потом, как рассказал Василёк, приходили Костя и Сергей с бледной десятиклассницей Наташей – из камеры их выпустили на следующий день. У Наташи при виде ран Василька глаза стали круглыми. Она называла Сергея «дураком», но без особой злобы и как-то по-семейному. Костя судорожно обещал отдать долги и просил забрать заявление.
Гематомы на Васильке заживали быстро, он даже умудрился бросить курить. Выздоровев, изменил показания, сказав следователю, что был пьян, поссорились-подрались по обоюдной вине, претензий не имеет. И уехал к родителям в деревню.
Наташа по окончании школы вышла замуж за Сергея, который устроился работать на автосервис. Живут в том же тупичке. Марина и Олег тоже поженились. Потомственная рыжеволосая колдунья Света по-прежнему практикует целительство, стяжала определённую популярность в Индустриальном районе. В «безнадёжных», по её мнению, случаях Света отправляет людей лечиться в Покровский храм.
←Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий