Лариса Гладких

Балашов Георгий Петрович, чиновник российского масштаба, поспешно убегал из Москвы на своём служебном автомобиле. Георгий Петрович задумал свой побег давно, но всё как-то не решался – смелости не хватало. А сегодня как будто кто-то толкнул его прямо в сердце. Георгий Петрович подписал с утра все неотложные бумаги и предупредил секретаря, что его не будет до завтрашнего утра.

Почему-то Георгию Петровичу представлялось, что в городе его детства, в котором он не был почти сорок лет, его ждут. Сколько раз он проносился по Ярославскому шоссе на своей служебной машине с мигалкой, сколько раз его взгляд выхватывал тот неприметный поворот в сторону его детства: если ехать из Москвы – направо, а если ехать в Москву – налево. Но за сорок лет ни разу Георгий Петрович с центральной трассы так и не свернул…

Доехали быстро. Георгий Петрович попросил своего водителя Володю ждать его у вокзала к вечеру, припарковав машину как-нибудь незаметно, чтоб не вызвать переполох у местных чиновников своим неожиданным приездом. Им ведь не объяснишь, что он приехал в родной город не как очень высокое начальство, а как Жорка Балашов, который прожил в нём почти семнадцать лет. В самом конце десятого класса, перед выпускными экзаменами, Жоркиного отца перевели на высокую должность в Москву, и один последний школьный месяц Жорка учился в московской школе. Там он даже одноклассников своих не запомнил – ни по имени, ни в лицо.

А вот всё, что было в его родном городе, Жорка помнил всю свою жизнь. Вот горка, с которой они катались зимой до одурения. Одежда после этого катания от снега и льда стояла колом, и маме приходилось её сначала размораживать, а потом уж сушить. Вот футбольное поле, на котором они с друзьями всё лето играли в мяч. Вон там, за прудом, их дом барачного типа – там и сейчас живут люди, а на верёвках болтаются большие женские панталоны и детские ползунки. А вот пруд, в который они ныряли с разбега на своих велосипедах. Младший Жоркин брат сделал однажды себе самодельную маску с трубкой, чтобы дышать под водой. А для трубки он отрезал шланг от маминой стиральной машины. Отец тогда единственный раз в жизни отстегал этим шлангом Жорку, но Жорка стерпел и младшего брата не выдал.

Около пруда был маленький домик с палисадником. В домике жила любимая Жоркина учительница литературы Валентина Антоновна, а в палисаднике у неё росла самая красивая во всём городе сирень. Вся школа бегала искать на этой сирени цветочки с пятью лепестками, чтобы съесть их на счастье.

Балашов постучался в калитку.

– А Валентина Антоновна здесь больше не живёт, – ответила приветливая молодая женщина. – Она умерла два года назад. Но вы проходите. Вы, наверное, её бывший ученик? К нам часто после смерти Валентины Антоновны приходят её ученики. Мы всем, как и она, рады. После неё остались целые стеллажи с книгами, и мы с мужем решили отдавать эти книги её бывшим ученикам, как память о Валентине Антоновне. Вы пока выбирайте, а я чайник согрею. Будем пить чай с баранками, а баранки у нас, как у Антона Павловича Чехова, с мурашками. Так Чехов всегда называл баранки с маком. Это нам ещё в школе Валентина Антоновна рассказывала. Я ведь тоже у неё училась. Меня Марина зовут. А вас я совсем не помню. Вы, наверное, из ранних её выпусков?

– Из очень ранних, – подтвердил Балашов.

Георгий Петрович, не глядя, взял со стеллажа первую попавшуюся под руку книгу.

– Валентина Антоновна любила в своих книгах подчёркивать то, что ей особенно понравилось. Её с нами нет, а я открою книгу и вижу, будто она мне говорит: обрати вот на это внимание…

По дороге к школе Балашов задержался около клуба. Во времена детства Жорки Балашова на этом месте стоял деревянный клуб, а этот построили уже позже. Балашов хорошо помнит директора старого деревянного клуба. Его звали Роман Францевич. У него не было одной ноги, но была очень добрая душа, и он часто пускал ребят на фильмы без всяких денег. И фильмы те Жорка Балашов хорошо помнит – индийские, про любовь, про добро и про зло. И добро в тех фильмах всегда побеждало зло. Жорка был тогда абсолютно уверен, что и в жизни всё именно так, как в кино…

Георгий Петрович присел на скамейку перед клубом и достал книгу, которую взял наугад на память о Валентине Антоновне. «Доктор Живаго», Борис Пастернак. «Надо же», – подумал он. Его первую любовь, как и героиню книги, звали Ларой, Ларисой. Она училась в параллельном классе, и они любили друг друга глазами. Он смотрел на всех переменах на неё с одного конца школьного коридора, а она на него – с другого. Признаваться в своих чувствах словами в то время было не принято. Всё было понятно без всяких слов. Вся школа и так знала, что Жорка любит Ларису, а Лариса – Жорку.

Балашов открыл книгу наугад. На пятьдесят второй странице Валентина Антоновна подчеркнула несколько строк: «…Иногда для того, чтобы вынести жизнь, требовалось, чтобы она шла в сопровождении некоторой внутренней музыки. Такую музыку нельзя было сочинять для каждого раза самой. Этой музыкой было слово Божие о жизни, и плакать над ним Лара ходила в церковь». «Интересно, – подумал Балашов, – куда ветер судьбы унёс его Ларису?»

Храм во времена детства Жорки Балашова был наглухо закрыт тяжёлыми железными дверями. Жорка с друзьями знал одно место, где железные двери не очень плотно прижимались друг к другу, и они заглядывали через эту щель внутрь. Внутри храма всегда было темно и таинственно. Тишину нарушало лишь воркование голубей. Так Балашов и запомнил с самого детства: церковь – это там, где всегда воркуют голуби… Сегодня он уже проходил мимо восстановленного храма с золотыми куполами и колокольней, но заходить внутрь не стал. Восстановленный храм – не из его детства…

Балашов второй раз открыл книгу наугад. Сто пятьдесят седьмая страница. «Над городом, как полоумные, быстро неслись тучи, словно спасаясь от погони», – подчеркнула на этой странице Валентина Антоновна. Балашов усмехнулся, захлопнул книгу и пошёл по направлению к школе.

Наверное, подумал он, придётся долго объяснять охраннику, кто он такой и зачем пришёл. Но охраны никакой не было. Занятия закончились, и уборщица домывала кафельный пол на первом этаже. Балашов отметил про себя, что кафельная плитка на полу – из его детства, он узнал её по рисунку.

Георгий Петрович пошёл на звуки голосов и оказался в учительской.

– Какие гости! – услышал он. – Жора Балашов. Ну, здравствуй. Молодец, что не забыл про нас.

Скорее, по голосу, чем по лицу, Георгий Петрович узнал бывшую директрису своей школы Раису Фёдоровну. В молодости у Раисы Фёдоровны была очень стройная фигура, и Жорка с друзьями называли её между собой «статуэтка». Но характер у этой статуэтки был железным.

Раиса Фёдоровна стояла сейчас перед Жоркой, опираясь на палку.

– Сколько лет прошло. У меня вон уже даже третья нога появилась за это время, – Раиса Фёдоровна кивнула на палку. – Как хорошо, Жора, что ты приехал. А мы к юбилею школы готовимся, фотографии вот собираем. Школе скоро пятьдесят лет. Мы всех обязательно пригласим, ты только оставь свои координаты. Я давно уже не работаю, а прихожу, чтобы помочь молодым учителям восстановить историю нашей школы. Многих учителей мы уже похоронили.

– Про Валентину Антоновну я уже знаю, – сказал Балашов. – А моя первая учительница Зинаида Петровна жива?

– Да что ты! Уже лет десять, как умерла. И Валентина Варфоломеевна, и Людмила Григорьевна.

Балашов рассматривал разложенные на столе фотографии учителей и учеников.

– А вот и ваш класс, – Раиса Фёдоровна подала Балашову старую фотографию.

– Да, – подтвердил он, – это мы в девятом классе. Крайний справа – это я.

Раиса Фёдоровна внимательно посмотрела на Балашова, а потом на его школьную фотографию.

– Знаешь, что я хочу тебе сказать, Жорик, – сказала Раиса Фёдоровна. – Детство человека сильнее всей остальной жизни. Я это и по себе знаю, а сейчас вижу по твоим глазам…

Балашов уезжал из родного города уже в сумерках. На самом выезде стояла знакомая ему с детства липа с тремя толстыми стволами, расходящимися в разные стороны в виде лепестков цветка. Каких только чудес природы Балашов в своей жизни не повидал, в каких только странах не побывал, но все заморские диковины как-то быстро забывались, а вот эту трёхствольную липу он помнит всю свою жизнь. Видно, права Раиса Фёдоровна. Детство человека сильнее всей остальной жизни…

←Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска