Была ранняя весна 1943 года. Снег вокруг села Ломово понемногу сходил, обнажая землю, усеянную железками войны. Мальчишкам радость: винтовочных и автоматных патронов – просто тьма, хоть горстями бери. Память об огненных днях лета и осени 42-го, когда прямо через село проходила линия Воронежского фронта…

А ещё радость – конский щавель полез из-под снега. Можно набрать его, тогда матери сварят пустых щей, и детям покажется ненадолго, что они сыты…

Раз пошли ребята-подростки за щавелем на лог – и нашли убитого советского лётчика. Не убежали со страху, да и чего бояться? – не немец ведь, а наш, свой. Защищал село и сложил здесь голову. Маша Ермолова ощупала карманы истлевшей гимнастёрки и из одного кармашка вытащила металлическую капсулу – смертный медальон. Внутри желтела какая-то ленточка. Девочка развернула её и прочла: «Алексеев Иван Тимофеевич, с. Стретилатово, Духовщинский район, Смоленская область». Бойцы сами писали о себе сведения на случай, если их убьют. Почему-то адрес красноармеец Алексеев написал несколько раз. Как будто так будет надёжнее и его родным уж точно сообщат. Но ещё больше, конечно, он надеялся, что останется жив. Ведь Ивану Тимофеевичу было всего 22 года.

Написать его родным можно было только в школе. Ведь в Ломово, самой северной точке Воронежской области, летом 42-го шли жестокие бои, и не осталось здесь не то что ни единой постройки – ни деревца в округе. До войны было 700 домов, а теперь – одни землянки. Машина мама с семерыми детьми тоже в такой живут. Нечем писать и не на чем. А в школе – и как только она, деревянная, под соломенной крышей, уцелела под проливным огнём? – учительница даст какой-никакой обрывок бумаги, пузырёк с чернилами. Конечно, это не чернила, а самогон, настоянный на семечках подсолнечника, но писать-то можно.

Маша выводила слова своего послания и думала о маме лётчика Алексеева, которая день и ночь ждала его, а скоро заплачет горькими слезами…

«Теперь мы зовёмся сёстрами»

Эту историю поведала в письме наша читательница Валентина Пономарёва, жительница Воронежа. Она дочь той девочки Маши – Марии Филипповны.

Мария Филипповна Ермолова. Это она, будучи школьницей, написала письмо родным погибшего лётчика.

И вот что было дальше. «Не знаю, был ли ответ, – пишет Валентина Михайловна, – но в 1965 году семья убитого солдата (его мама, брат и две сестры) приезжала к нам в село. Мне было три года, и я смутно помню, как моя мама (ей было уже 35 лет) их водила на место гибели Ивана и на братскую могилу, где его похоронили. Тогда же и передала она маме лётчика медальон, найденный в его кармане, – столько лет берегла! Спустя двадцать лет Алексеевы приезжали снова, но уже без мамы – она умерла в 1974 году. После этого как-то всё забылось, вспоминали эти события изредка… И вот 9 мая 2010 года единственная оставшаяся в живых сестра погибшего солдата в возрасте 80 лет уже со своей дочерью приезжает в село, проделав путь на машине в 800 километров! Мамы уже не было на свете, и односельчане их проводили к моему отцу, а он позвонил мне в Воронеж. Мы встретились, вновь посетили братскую могилу, местную школу, где хранят память об их брате – там на стенде музея его фото крупным планом. Я познакомилась с Галей, дочерью тёти Ани. Теперь мы с ней зовёмся сёстрами, ежегодно гостим друг у друга. Вот так и протянулась эта история из 1942 года в день сегодняшний».

Большая Верейка, Верхняя Колыбелька…

Братская могила в Ломово, о которой говорится в письме Валентины Михайловны, – место, где покоятся 650 воинов, погибших на одном из участков Воронежского фронта в 1942 году. Для чего они стояли тут насмерть, не отступали? В эту землю упало столько смертоносного свинца, что до сих пор попадаются в СМИ такие новости: «43 единицы боеприпасов времён Великой Отечественной войны были уничтожены 28 июня 2013 года на полигоне близ села Большая Верейка» (соседнее с Ломово село. – Е. Г.).

Лето 1942-го оказалось столь же грозным и тревожным, как и лето 1941-го. Разгорелась битва за Воронеж – важное стратегическое направление, где погибло около 400 тысяч советских солдат. Свои жизни они положили на то, чтобы оттянуть на себя войска противника от Сталинграда и южных фронтов, где гитлеровцы рвались к кавказской нефти. В воронежских операциях было уничтожено 26 немецких дивизий, 2-я венгерская и 8-я итальянская армии, а также румынские части. Количество пленных было больше, чем под Сталинградом.

Если бы Воронеж был взят, история Великой Отечественной пошла бы по другому, куда более тяжёлому для нас, сценарию. Город стоял насмерть 212 дней, став, после Ленинграда и Севастополя, третьим в Советском Союзе городом-фронтом. Он оказался единственным городом Европы, где оккупационный фашистский режим не смог установить свою администрацию и назначить бургомистра. На призывы немцев записываться в полицию не пришёл ни один человек. Из каждого подъезда, каждого оконного проёма, каждого подвала фашистам грозила смерть.

В годы, когда 13 городов СССР, особенно яростно сражавшихся с врагом, получили высокое звание «Город-герой», Воронеж был незаслуженно обойдён этой наградой, а у военных историков так и не вошёл в научный обиход термин «Битва за Воронеж». Причиной, как говорят, стало то, что в городе производилось секретное оружие и нельзя было допустить притока туристов.

Красноармеец Иван Алексеев

Но это будет спустя годы. А в 1942-м горела, секлась железом родная русская земля. На полях севернее Воронежа между деревнями в треугольнике Верхняя Колыбелька – Большая Верейка наши славные танкисты пытались сдержать железный напор врага, в небе разгорались бесконечные воздушные бои… Больше семисот лётчиков погибли в битве за Воронеж. И одним из них был Иван Тимофеевич Алексеев.

В войну братская могила в Ломово находилась в другом месте. Солдат хоронили во рву на окраине села, у кладбища, и был он, по словам Валентины Михайловны, очень велик. А в 1957 году останки воинов перенесли в центр села. Поставили памятник и со временем, когда стали известны все имена, выбили их на бетонных памятных досках. «Захоронение № 377» – так зовётся среди поисковиков эта огромная братская могила. В мае 1965-го, в канун празднования 20-летия Победы, родные погибших воинов получили официальные приглашения прибыть на чествование героев. Встречали приезжавших из разных уголков Союза на вокзале в областном центре, на легковой машине отвозили в Ломово, очень уважительно обращались.

А семья Ивана Алексеева постеснялась беспокоить местные власти. Но адрес-то они помнили ещё по тому давнишнему письму Маши. И поехали. С поезда пересели на автобус. Народ в те годы открытый был, незнакомая молодая женщина, пока тряслись по грунтовой дороге, спрашивает: «А вы к кому едете? Кто у вас в Ломово?» Анна Тимофеевна и рассказала, что в войну у неё в этих местах брат погиб, а девочка его в лесу нашла и написала им… Женщина ахнула и говорит: «Так это ж я была!..» Обнялись как родные, заплакали. Потом Мария водила Алексеевых на то памятное место. Мама и сёстры Ивана плакали, всё вглядывались в кроны весенних деревьев, в траву, пытаясь разглядеть в этом мирном майском дне приметы того дня, когда погиб их Иван. Тогда была ранняя осень. Лежал вот тут. Вот эти деревья над ним склонялись, роняли на него листья, птицы так же посвистывали. И некому было оплакать его.

Сходили и на пустырь, где прежде находилась братская могила: тихо, голо, только ветер гуляет. Наплакавшись вволю, пошли в село, к новому месту упокоения Ивана и всех тех, кто сражался за Ломово. А потом погостили у Марии и её мамы несколько дней. Оказалось, до того их судьбы похожи, Марии и Анны, младшей сестры Ивана! Обе родились в марте 30-го, обе деревенские, обе подростками несколько страшных месяцев жили под немцами. У обеих отцы погибли сразу, в начале войны – золотые были люди… «Если б он не ушёл на войну, ещё б десятерых родила», – говорила о муже Машина мама.

Наверное, до третьих петухов говорили и всё не могли наговориться. Анна рассказывала: война началась, и детство закончилось. По целым дням они с двоюродной сестрой, две 11-летние девчушки, чистили картошку. Для чего так много? Мама пекла из неё по ночам хлеб для партизан. По темноте из леса приезжали за ним на подводах люди. А утром в деревню входили немцы. Ночью-то они в деревне не стояли – боялись партизан. Однажды мама сама повезла пироги в отряд – наверно, не хотела, чтобы остыли. А пока её не было, сын Николай, 15-летний пацан, ушёл к партизанам. Воевать.

Мария же вспоминала, как их село Ломово раз шесть-семь переходило от немцев к нашим, какой ужас был тогда. Немцы бомбили без конца, и однажды маму ранило в грудь небольшим осколком, она ходила промывать рану спиртом к нашим солдатам. Как дома все были поразрушены, а церковь Вознесения Христова, что стояла на взгорке, уничтожили первым делом, опасаясь, что её могут использовать снайперы… Порушили храмы по всей Воронежской земле. В соседней Верейке была Успенская церковь, и возле её стены похоронили погибшего в бою генерал-майора Александра Лизюкова, Героя Советского Союза, командарма 5-й танковой бригады. После того как храм был разрушен, могила героя, в память о котором назана одна из воронежских улиц, надолго затерялась. Прошли десятилетия, прежде чем её нашли ребята-поисковики. 7 мая 2008 года славный командир был с воинскими почестями перезахоронен к Воронеже.

– …А голод какой был, страшное дело! – продолжала вспоминать войну Мария. – Мама наша варила котёл щей из щавеля, у нас животы огромные – а сытости нет. Щавель рос недалеко от дома, старушка одна увидела это и потом всем говорила про нас: «Да они богатеи, у них щавель во дворе растёт!» А однажды коза околела у соседей, её выкинули в ров, так мама ночью затащила ту козу к нам, ободрала и сварила, детей накормила. Вот так жили…

– А у нас, – вторила ей Анна, – немцы когда хозяйничали в Стретилатово, курам головы поотрывают, мешок набьют награбленной провизией и заставляют хозяев нести к машине. Всё забирали. Когда корову уводили, кормилицу нашу, брат Николай и старшая наша сестра Татьяна обхватили её ноги, так и волоклись по земле, пока немцы руки им прикладами не отбили. Когда фашистов выгнали, наши солдаты, помню, хотели меня супом накормить, уж больно я худенькой была. А я поглядела в котелок – там вермишель разваренная, и не стала есть. Они возмущались: «От худобы синюшная, а суп не ест!..»

– И после войны голодовка была. Ели листья, картошку гнилую выкапывали, – рассказывала Мария. – Наша семья очень бедствовала. У кого отцы вернулись с фронта, тем полегче жилось, а сироты и вдовы особенно горе мыкали. Однажды – в 51-м году это было – мама решила пойти попросить муки. Был январь, мороз страшный, и по пути мама зашла к двоюродной сестре. А та как раз баню натопила и уговорила маму ополоснуться. Коса у мамы была – в руку толщиной, волосы долго не просушить. Не стала мама медлить, пошла. А на амбаре – замок. Час пришлось на морозе ждать кладовщика. Слегла после этого и больше не встала. В районную больницу увезли, там, бедная, и умерла на второй день Пасхи. Семерых сирот оставила. Ей на тот момент было 45 лет, мне – 21 год, самому младшему – 10 лет. Ходили побираться по сёлам первое время, и никто не подавал – все голодали.

Двоих старших отправила я в школу ФЗО в Ленинград. Ещё один остался со мной. По годам в школу ФЗО ему было рано, а в детский дом уже не взяли, так, горюшка, и остался неграмотным. Троих младших отдала в детский дом. Ходила пешком 20 километров, навещала их, а они потом бежали за мной километра три и ревели, чтобы я забрала их домой. А я плакала так, что не видела перед собой дорогу.

«Как можно было всё это пережить? – спрашивает сегодня её дочь Валентина Михайловна в письме, описывая это. – Но все выросли хорошими людьми, добрыми. Маму мою называли “няня” до самой старости и всегда приезжали, собирались у неё».

…Тикают ходики на стене, показывая глухой ночной час. А Мария и её гости, встретившсь впервые, всё не могут наговориться. Поплачут, помолчат – и снова говорят. Много говорят про Ивана, связавшего их судьбы. Его мама, Прасковья Васильевна, рассказала, каким особенным был её сын, каким добрым. В семь лет смастерил для новорождённой сестры Аннушки тачку, катал её по деревне. Рисовать любил, лепил. В соседнюю деревню Закуп приезжал на лето скульптор из Москвы – глина там какая-то уникальная была, белая. Иван бегал к нему учиться лепке. И получалось очень хорошо. Ленина слепил, Пушкина. Много было в доме его работ. Видя такие способности, учитель очень просил бабушку отпустить Ваню учиться в столицу. Ваня уже и чемодан собрал, до вокзала дошёл. Но повернул назад – так жалко ему стало маму… Иван во всём был талантливым. Увидел, как на гармошке отец играет, – сам выучился и брата научил.

Брат Николай – он тоже, конечно, в этих ночных разговорах в Ломово принимал участие. Наверняка вспоминал, как за отцову гармошку с Иваном спорили, чей черёд на ней играть. Николай после партизанского отряда воевал в действующей армии, прошёл всю войну, дома берегли снимок, где он с другом и с гармошкой на Рейхстаге. Красавец – чёрные кудри, весёлые глаза! После войны служил в Берлине, а в 50-м году на побывку отпускали разок домой. Когда надевал боевые награды на 9 Мая – вся грудь была в орденах-медалях. Был уважаемым человеком, начальником цеха, прожил до 1987 года. Сына своего его племянница Галина назвала в честь дяди – Николаем.

«Будем здесь все вместе жить»

А Ивану суждено было погибнуть молодым. Мама, проводив сыновей на фронт, не вставала с колен, всё молилась, чтоб они живыми вернулись. Похоронка пришла на имя сестры, Татьяны Тимофеевны. Выглядела как обычное письмо – военный треугольник. Невеста Ивана в сельсовете увидела его в руках Тани и всё просила почитать, что Ваня пишет. А Татьяну будто кто в сердце толкнул, убежала и в сторонке прочла страшные строки: «Извещаем… погиб 21 сентября 1942 года…». Долго Татьяна не решалась показать маме «письмо», всё прятала. Боялась, что снова мама будет уходить в амбар голосить, как это было после гибели на фронте мужа в августе 41-го… Уходила кричать из дому, чтобы не пугать младшую, Аннушку.

Когда Прасковья Васильевна всё же узнала о том, что её Вани больше нет на свете, вера её на миг пошатнулась. «Я так просила Тебя… А может, и зря, может, и нет Тебя?» А кто без ропота сможет принять такой удар? В ком не колебалась вера? Так колодец на время может пересохнуть, но потом вода вернётся обратно. Потому что, если потерять веру, с ней вместе уйдёт и любовь, и память. После войны Прасковья Васильевна возила внучку Галинку в Печерск, святое место под Смоленском, учила её молитвам…

Анна Тимофеевна и названые сёстры Валентина и Галина (стоит)

Галина помнит эти поездки. И говорит, что такой любви, какая была между бабушкой и её детьми, она больше не встречала в жизни. После войны, обзаведясь семьями, они построились рядом с мамой и каждый день виделись, жили мирно и дружно.

Иван в начале войны, пока не выучился на лётчика, служил ветеринаром в Фергане. Очень нравилось ему в этом тёплом цветущем краю, писал матери: «Вот закончится война, заберу вас сюда, мама, будем все здесь жить». Мама умерла в 1974-м. Наверно, они теперь вместе, ведь кого любовь соединяет здесь, те и там, после кончины, не разлучаются. Все вместе там живут, в горнем цветущем краю. Как и хотел Иван.

Автор благодарит В. М. Пономарёву и Г. В. Зятковскую за присланные воспоминания и фото.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →

Оглавление выпуска