Из путевых записок Михаила Сизова:

Баррикады и кресты

Возвращаемся от замка через центр города. «Майдан» перед зданием областной администрации – это что-то среднее между балаганом и агитпунктом, «крепостные стены» его увешаны плакатами и флагами. Рядом с лозунгами «Слава УПА!» и «Бандера, Шухевич – це наші герої, вони воювали за нашу свободу!» растянут транспарант с цитатой из послания апостола Павла: «Вiд iменi Христа ми благаємо: “Примирiться з Богом”». Кому они предлагают примириться? Не понять.

Спрашиваю у парнишки, назвавшегося Димой, давно ли майданят. Тот начал загибать пальцы:

– Грудэнь, сичень, лютэнь… Уже трое месяц тута.

– А что требуете?

– Требуем, шобы свобода была. А они не хочут итти в итставку. Мэр Погорелов.

– Вас не трогают, не обижают?

– Неа.

– Много вас?

– Собирается пятьдесят человик, когда як.

– А вы из партии «Свобода»?

Тут подошёл второй парень, Юра, объяснил:

– Я из «Свободы», а он просто приходит дежурить.

– А мешки – это у вас баррикада?

– Не, то были баррикады, снег почал таять – и мы разобрали.

– По ночам не холодно?

– Бочки горят постоянно, буржуйки. Нормально.

– Дай вам Бог… – прощаюсь. А что «дай», сам для себя не смог сформулировать.

Других признаков «революции» на пути нам не встретилось, не считая одной надписи на заборе: «Ужгород, до бою!». Тихие улочки, старые дома со слепыми торцовыми стенами, дворики, напоминающие своей обшарпанностью и безмятежностью советский Ленинград. За час прогулки как-то сроднился я с этим городком.

Ещё раз постояли с Игорем на мосту, над тихим потоком Ужа, несущим воды в Тису, Дунай и далее в Чёрное море, – и пошли обратно в Храм Христа Спасителя. Там я заглянул в будку сторожа, чтобы определиться с вещами, занести их в церковную гостиницу. Сторожем оказался… священник. Видимо, здесь так заведено, что в дневное время пастырь и с «захожанами» общается, и за порядком присматривает.

Отец Максим Журавель ещё довольно молод, три года как в священном сане, учится в Почаевской духовной семинарии. Сам он ужгородский, а родители с Сумщины, когда-то приехали сюда на завод по распределению.

– Раньше здесь машиностроительный действовал, «Турбогаз», электронику собирали, – говорит он. – Заводы были огромные, теперь от них только территории остались, разруха.

– Зато теперь церквей много, – пытаюсь внести оптимизм. – Прошли по городу – народ из храмов прямо валит!

– По воскресеньям всегда так, народ у нас верующий. Если смотреть по Украине, то в Закарпатье самое большое количество монастырей. Уже десять лет, как и у нас в городе появилась монашеская обитель, Свято-Воскресенская. Есть там и удивительная святыня – нерукотворный крест, возникший в середине дерева.

– Для молодёжи стать батюшкой считается почётным? – спрашивает Игорь.

– Знаете, в России и даже в Восточной Украине отношение к священникам чуть благоговейней. У нас более по-братски, что ли, относятся. Но без фамильярности. При этом всё равно образ священника надо соблюдать, город же маленький. Становишься крёстным папой – и половина Ужгорода автоматически попадает в родню.

– Храмы у вас продолжают строить?

– Вчера освящали крест на месте будущего строительства, на территории родильного отделения больницы. Владыка Феодор, епископ Мукачевский и Ужгородский, благословил меня там служить, но пока с властями проблемы.

– Не пускают в больницы?

– Дело не в этом. В городе ввели пятилетний мораторий на землю – нельзя ни покупать, ни приватизировать. Хотя, конечно, бизнесмены его обходят – уж не знаю, за какую мзду. И вот кто-то написал в прокуратуру, меня в мэрию вызывали. Спрашивают: «Кто крест ставил?» Говорю: «Громада, народ». – «А конкретно?» – «Нас люди попросили только освятить крест». – «Это похоже на рейдерство». Объясняю: я ж не дом или офис строю, а храм, который будет укреплять больных. Когда устанавливали крест, рядом в родильном отделении роды принимали, слышно было, как женщина кричит. Стали освящать – и уже детский крик, ребёнок на свет вышел.

Вообще-то, мэр города у нас сейчас православный, ходит на службы в наш храм – в тот, что на набережной, старинный, построенный для русских воинов. Видели? Формой похож на храм Василия Блаженного. Я в нём, можно сказать, вырос, учился в хоре петь, в алтаре прислуживал.

– А мэра вашего вроде в отставку гонят, – вдруг вспомнил я. – На «майдане» об этом слышал.

– Так у нас мирный «майдан», не то что в Киеве. Сидят, шашлыки жарят. Не знаю, что дальше будет… Львовская область не любит Закарпатье, как и поляки. Мы как бельмо для них. Почему и начали строить униатские храмы рядом с нашими – из Рима пришёл такой указ. А простой народ часто не различает, где православные, где раскольники – внешне-то похоже. Греко-католические священники даже бороды стали отпускать. Но тут как бывает… Пресс-секретарь греко-католической епархии отец Константин вот тоже с бородой ходил, к нам заглядывал, на литургии стоял. А недавно к нам перешёл. Очень образованный человек, вам бы с ним поговорить…

“Любить всех”

С отцом Максимом мы договорились встретиться через несколько дней в Почаевской лавре, куда он собирался ехать сдавать экзамены. В тот же вечер удалось пообщаться и с отцом Константином Тимофеевым, который из униатства перешёл в православие. Узнав, что мы приехали из Сыктывкара, он обрадовался: «Мой отец о ваших краях много рассказывал».

Отец его – коренной питерец, дом его на Фонтанке, рядом с Аничковым мостом. По окончании училища его, как геодезиста, отправили в Коми АССР.

– В ту пору карты местности составляли вручную, – говорит о. Константин. – Экспедицию закидывали на секретные территории: высадят с вертолёта в тайге, ружьё за спину, в руку геодезическую линейку, и вперёд. Месяцами спали в палатке. Натыкались на остатки ГУЛАГа, бараки, колючку… Кстати, примерно в это же время, в начале 60-х, в одной из петербургских экспедиций геодезистом работал будущий Патриарх Кирилл. В общем, 16 лет отец поездил по экспедициям, а когда приехал в Карпаты на лыжах покататься, познакомился с мамой. Она коренная русинка. Отец увёз маму в Якутию, там я родился. Из-за их экспедиций меня часто в Закарпатье отправляли, так что я здесь рос. Потом мы переехали к отцу в Петербург, но маме не понравилось – мало общения. Здесь-то все друг друга знают. И вот мы переехали сюда жить.

– А как священником стали?

– Дедушка был греко-католиком, он меня и привёл в храм. После я учился в семинарии, в Польше и здесь, затем девять лет служил священником.

– Из-за перехода в православие проблем с прежним окружением не возникло?

– Есть, конечно, корпоративная этика, но меня там хорошо знают и понимают, что это решение годами готовилось. Вообще же у нас в Ужгороде мирная атмосфера. Униатам есть за что уважать православных – ведь мы сумели вернуться к своим корням, несмотря на столетия преследований. А православным есть за что уважать историческое наследие греко-католиков. Ведь большинство наших культурных деятелей, русофилов, борцов за русинскую автономию в прошлые века – это священники из униатов. Других-то тогда не было. В 1720 году император Австрийский специальным декретом вообще православие запретил. И на рубеже XVIII–XIX Мукачевский епископ Андрей (Бачинский) писал своим священникам: вы должны уметь читать-писать на языке русском, чтобы не стали такими, как онемеченные морави, то есть чехи. А ведь это писал униатский епископ своим же униатским священникам. То есть внутри вынужденного греко-католичества ещё сохранялась память о корнях.

– Внешне униатство и православие схожи. А в чём внутренние различия, если не считать подчинения Папе Римскому?

– Скажу лишь, что я нашёл в православии. Здесь Бог человека приводит к свободе и способности любить другого человека – вне зависимости от его национальных, политических, культурных воззрений. Чтобы уметь так любить, нужно быть внутренне свободным человеком. Прежде этого я не знал, хотя достаточно образован, шесть лет учился в греко-католических семинариях. Словами трудно объяснить. Этого момента заметить, нащупать я не мог нигде… Это первохристианское, и оно сохранилось в православии. Такими вещам нельзя шутить, реформируя Церковь из головы, умом, забывая о христианском духе. Православие совершается внутри человека, вот главное. Не знаю, понятно ли сказал…

Чужой среди своих

С отцом Константином мы договорились поддерживать контакты. В Мукачевской епархии он занимается просветительской работой, прессой, трудится по двенадцать часов в сутки. И наша газета его заинтересовала: «Мы бы что-то смогли из вашего перевести на русинский, да и русскоговорящих, приехавших в Закарпатье во времена СССР, здесь около 10 тысяч».

На следующий день, прощаясь с настоятелем Храма Христа Спасителя, поинтересовались, помогают ли ему из России. Протоиерей Димитрий рассмеялся:

– В России нас считают за украинцев, а на Украине – за пророссийских. В итоге мы сами по себе.

– У части украинцев, похоже, есть комплекс: «стать европейцем». Здесь такого нет? – спрашиваем батюшку.

– Географически мы и так в Европе. До сих пор в международном праве существует паспорт нашей земли: «Автономная территория русинов на юг от Карпат». Накануне войны она входила в состав федеративной Чехословакии, оттуда была выдрана Сталиным и внесена в Украину как область, а не как республика. У меня есть предупреждение от СБУ: если вы будете дальше сомневаться, что Закарпатье принадлежит Украине, будем судить. А за что? В Россию вступать невозможно. В Европу тоже не тянет – особенно после того как там стали узаконивать содомские грехи. Это – СССР номер два, там нет настоящей демократии и бедность на окраинах: в Прибалтике, Болгарии, Румынии. Так что многие поддерживают идею самостоятельной соборной Украины. Но что такое соборность? Это когда все разные и все вместе. А быть «разным», иметь свою автономию нам не позволяют, строят унитарное государство. То есть не мы, а эти унитарщики разваливают изнутри страну.

Галичина нам чужая, мы не понимаем друг друга по некоторым вопросам. Но начиная с Хмельницкой области на Украине живут очень близкие нам люди – в единой Украинской Православной Церкви. И поэтому мы не сепаратисты. Так случилось, что при Ленине и Сталине сформировалось государство Украина, искусственно склеенное. Но поскольку оно в большей мере православное, оно наше – через него нам открыты ворота в Великроссию, в Белоруссию. Православие – вот залог нашего единства.

– И всё же, чем Россия могла бы помочь русинам?

– Главное – признать, что мы существуем. Вот вы где учились?

– В Петербургском университете.

– А знаете, что первый его ректор был русином? Это Михаил Андреевич Балудьянский, родом из деревни Вышня Олшава, что на территории нынешней Словакии. Или кто был дипломатом Петра I и воспитателем его сына? Иван Зейкан из села Имстичева Подкарпатской Руси. А Нестор Кукольник, русский литератор, автор текстов популярных романсов первой половины XIX века? Род его из Мукачево. Помнят ли об этом в России?

В Германии четыре института изучают русинский язык, а в России – ни одного. В 30-е годы у нас в Подкарпатье были найдены древнейший богослужебный Апостол, Псалтирь, относящиеся ко временам Кирилла и Мефодия. У нас 70 лет назад было записано несколько тысяч русинских баллад, которые до сих пор не пущены в научный оборот. Неужели российским славистам это неинтересно? Или вот я с группой лингвистов издал грамматику современного русинского языка. В России несколько учебных заведений заинтересовались, а из институтов славяноведения – только японский, что в городе Киото.

– А гранты на свою работу вы не искали? – удивляемся.

– Однажды услышал, что российский МИД даёт какие-то гранты на поддержание русского языка, и по недомыслию решил обратиться. Хотел сделать школу, где бы изучались параллели русинского и русского языков. Пообещали в «Русском мире» 900 тысяч рублей, но не дали, мол, какой-то пункт в наших уставных документах не соответствует. В итоге я только неприятности себе нажил, мол, «с москалями связался», СБУ чуть ли не «иностранным агентом» нас объявила. А когда меня судили за «сепаратизм», обратились мы в московский Институт русского языка им. В. В. Виноградова, чтобы там сделали экспертизу наших текстов – насколько научно обосновано, что мы именуем себя отдельным народом и есть ли в этом сепаратистский призыв. Что думаете? Отказали.

– И как, засудили?

– Засудили. Дали три года с двумя годами отсрочки. «Будешь говорить – посадим». Вот осталось два месяца условного срока… Судебный процесс длился четыре года. Ни свидетелей, ни улик, судьи отказывались брать дело на рассмотрение, потому что нет состава преступления. Но СБУ нашла какого-то «своего» судью. Тот инкриминировал статью за «призывы менять границы», при этом лишил права на апелляцию. Мы послали апелляцию в Европу, но ответа нет.

Да ладно, от этого мира лучше быть судимым, чем… Неприятно лишь, когда по мелочам жизнь портят и дорогое время отбирают. При Ющенко нам на храме крест подрезали, чтобы потом всем заявить: «Бог его не любит, у него крест упал». Организовали пожар в нашем храме, но мы их успели за руку схватить. Вот такие люди в спецслужбах… Разное было, не хочется вспоминать.

Вообще же русины выжили благодаря тому, что исторически мы – православные. Поэтому мы оказались способны в течение веков смиренно пронести унижения, не ломаясь, сохраняя духовную силу. На этом и стоим.

Прощаясь, мы всё же узнали у батюшки, какая практическая помощь требуется его приходу. Нужны иконописцы и телевизионная аппаратура – хотя бы старая, списанная. Со своей стороны мы пообещали помочь в издании Псалтири с параллельным русинско-церковнославянским текстом.

Разговор наш был ещё до переворота в Киеве. И теперь неведомо, какие ещё бедствия могут обрушиться там на православных.

Из путевых записок Игоря Иванова:

До свиданья, Шир

…Поезд на Львов тронулся. Опять за окном советские ещё «копейки» и «Волги», непрезентабельные провинциальные домики, заборы. Плацкартный вагон был полон: кто-то вполголоса беседовал, кто-то позвякивал ложкой в стакане чая, кто-то уже расправлял постель. Я с удовольствием уселся и вытянул гудевшие ноги… Скорей бы умыться да спать! В туалете, начистив зубы, глянул на приклеенное к зеркалу объявление и чуть не поперхнулся – на красном фоне было написано: «Возможно, на тебя смотрит милиционер!» Непроизвольно оглянулся: камера наблюдения, что ли?.. Но ещё раз перечитал объявление и усмехнулся: это была реклама какой-то лотереи, и вместо слова «милиционер» следовало читать «миллионер».

Быть может, дело было в том, что провожали нас новые ужгородские друзья из Подкарпатья в Галицию без особого энтузиазма, можно даже сказать, сумрачно. Рассказывали, как в недавние дни захватов областных администраций молодых боевиков из Львова останавливали и разворачивали на горных перевалах. Услышал я и анекдот про русина, плачущего на вершине гор. Бог обращается к нему: «Я же сделал, как ты просил – поставил между вами и галичанами Карпаты. Чего ж ты плачешь?» А русин отвечает: «Я горюю, что это не Гималаи…»

За окном и в самом деле скоро поплыли горы, пока что невысокие, скорее, холмы. Вынув фотоаппарат, Михаил разглядывал отснятое. На некоторых фотографиях я увидел себя, шагающего на фоне крепостной стены. Непривычно! – обычно сам снимаю и потому в кадр не попадаю. «Как будто хоббит какой-то», – говорю Михаилу. «И куда ж мы, два хоббита, в таком случае направляемся после уютных холмов Шира?» – поддерживает Михаил тему «Властелина колец».

До кровавых событий в Киеве оставалось четыре дня.

(Продолжение следует)

Pages: 1 2