Калерия Алексеевна Сапожникова

Старость

– Причащается раба Божия… – священник достаёт частицу Даров из Чаши.

– Калерия, – называет своё имя стоящая перед ним старушка и принимает причастие.

Каждый понедельник в Кировский дом ветеранов приходит священник. В молитвенной комнате батюшка проводит молебен, а затем исповедует и причащает прихожан, живущих в этом доме. Сегодня на службе тринадцать бабушек. Алтаря в комнате пока нет, поэтому те, кто может, посещают храмы города. А кто такой возможности не имеет, ищет другие способы побывать на службе.

– В городские храмы не могу ходить, болею, так я телевизор включаю и по «Союзу» смотрю службу, их часто ночью показывают, – рассказывает мне ветеран труда Калерия Алексеевна Сапожникова. – Этой ночью тоже смотрела, а утром сюда, к батюшке.

По окончании молебна я напросился к ней в гости: посмотреть, как живёт, да послушать. У каждого ветерана здесь своя «квартирка»: комната, кухонька, санузел. Работает лифт. Правда, в коридорах темновато.

В Доме ветеранов Калерия Алексеевна уже несколько лет – дочери настояли, чтобы мать-старушка переехала в город поближе к ним: у самих семьи, и постоянно ездить за город помогать матери по хозяйству неудобно и некогда. Калерия Алексеевна дочерей понимает, но и без слёз не может вспоминать созданный своими руками дом, в котором прожила полвека, где растила детей и внуков.

Сиротское детство

Родилась Калерия Алексеевна в 1927 году и прожила всю свою жизнь в селе Макарье под Кировом, сейчас уже вошедшем в городскую черту. Помнит, как с раннего детства ходила с родителями в макарьевскую церковь, где отец на клиросе пел. В шесть лет умерла мать. С больным отцом остались семеро детей, она – предпоследняя. Времена тяжёлые, голодные, поэтому работали все – и отец-инвалид, и маленькая Каля. Он – сторожем, а её в няньки отдали. Вспоминает: «Отец крапивы нарвёт, наложит густо-густо в большую миску, вскипятит. Это и ели». Все четыре года школы начальной ступени она и работала, и училась, правда без особой охоты: после школы придёт – и ну бегать с детворой! Но отец и не принуждал…

Перед войной дети осиротели. Калерия Алексеевна хорошо помнит начало своей взрослой трудовой биографии, хотя сама была ещё подростком:

– Тогда-то, после смерти отца, никто из братьев и сестёр меня к себе не брал – они сами с семьями кое-как выживали. Это потом уже, спустя годы, две сестры у меня до смерти жили. В Макарье была артель «Красный слесарь», брат там работал, и меня туда взяли. До войны мы делали несгораемые ящики, а когда война началась – какие-то детали для «Катюш». Потом я карабины клепала на «Сельмаше». На овощехранилище капусту солила в больших чанах – всё для фронта.

– Сороковые годы были очень холодными. Не знаю, как только выжила, – чуть не плача, вспоминает Калерия Алексеевна. – Ходила в отцовской телогрейке, а на ноги нечего было надеть. Заведующая Домом ребёнка, где я работала, в город меня посылала, а как придёт время мне возвращаться, она говорит своим: «Грейте воду!» Приду, ноги сразу в тёплую воду опускаю. Так и выжила. А Николай Чудотворец-то как помогал мне!

На этом месте моя собеседница совсем расплакалась, но быстро вернулась к разговору. Говорят, старики в деталях могут вспомнить юные годы, а события недавние воспроизводят уже с трудом. Так и с Калерией Алексеевной: чем ближе к нашему времени, тем больше она путала имена и даты, а события же, произошедшие с ней в пору юности, описывала так, будто было вчера.

Ау, напарник!

– Как-то охраняла я дрова, принадлежавшие Дому ребёнка. Чтобы до меня не добрались, сидела в лодке, да и с воды видно лучше. Поверх воды трос протянут, лодка моя к нему и привязана. Сижу, молюсь в страхе Николаю Угоднику… Вижу, приехали мужики из Дымково, хотят отрубить наши плоты и к себе увезти. Один мужик с топором, другой – с острогой. Кричу им: «Вы что делаете-то?» – «А ты кто такая?» – «Я – сторож!» Они давай хохотать: «Ха, вот так сторож!» Один из них: «Ну-ка, поехали ко мне, сторож». Зацепили мою лодку, потащили меня к лесу. Я всё же храбрости набралась и им: «Я ведь не одна, со мной напарник!» И зову: «Коля! Коля, помоги мне! Коля!» Они насторожились, я дальше что на ум взбредёт кричу, якобы Колю какого-то зову. И тут издалека мужской голос мне ответил: «Э-ге-гей! Иду!» Эти испугались, уехали. Подошёл мужчина: «Ты чего орёшь?» «Я сторож, дрова вот хотели украсть», – говорю. Тот тоже посмеялся и пошёл.

Памятный денёк

У нашей заведующей Анны Ивановны дочь работала врачом в Боровице, в Доме отдыха. Туда-то меня и послали свёрток ей передать. Я шла сначала, потом проехала немного на попутке. Высадили меня у леса, показали дорогу: «Иди, по ней дойдёшь до Боровицы». Иду-иду, слышу: парни какие-то по лесу бегают, кричат, свистят, матерятся. Скоро наткнулась на их землянку. Оттуда один высунулся, весь чумазый, страшный. Набралась храбрости и спросила, правильно ли я в Боровицу иду. Он оглянулся, окликнул другого парня. «Да, – тот говорит, – правильно идёшь». Кто такие – не знаю, думаю, беглые заключённые были. Меня уже трясёт всю, а надо идти. Немного пройду, в кусты заберусь, там Богу помолюсь да святителю. «Помоги мне, – говорю, – Николай Чудотворец!» (Калерия Алексеевна снова расплакалась.) Так и дошла до Боровицы, передала дочери заведующей свёрток. Спрашиваю её: «Можно ли в Доме отдыха заночевать?» – «Нет, – говорит, – нельзя. Иди в соседнюю деревню на ночлег». А дорога туда шла через ров. Темно, да ещё по рву идти – страшно так! Вышла я к деревне. Увидела дом, постучалась. Открыла женщина: «Чего надо?» – «Пустите переночевать». – «Не пущу, иди в другую деревню, там поищи». – «Волков боюсь, под навес хотя бы пустите». – «Иди отсюда!» Я, конечно, никуда не пошла, села так у дома. Скоро подъехал парнишка лет двенадцати на лошади. Я чуть постарше его тогда была. Постучался, ему открыли. Женщина эта – видимо, его мать – смотрит на меня: «Ты ещё здесь?» «Куда ж мне идти-то?» – отвечаю. Зашли они в дом. Дом двухэтажный, нижние окна низко совсем и не занавешены. Женщина достала из печи чугун картошки, он поел её вместе с очистками и пошёл спать. Она пошла дверь запирать и снова меня увидела. Я уж реву: «Ну пустите!» Та пустила, наконец: «Вот скамейка, на неё ложись». Скамейка широкая, я что-то под голову подложила, приготовилась сладко поспать, а меня клопы как облепили! Еле до утра дожила. Утром благодарю хозяйку, даю денег. И тут она заревела: «Как же так, ведь не пускала я тебя! Бог меня накажет…» Я ей тогда ещё сказала, чтобы заходила ко мне в Дом ребёнка, когда в Кирове будет, хлеба дать обещала. Но так никто и не приезжал…

Семья

Муж Валентин

Заведующая Домом ребёнка как-то спросила свою подопечную: «Сколько классов отучилась?» «Четыре», – отвечала Каля. «Поступай в вечернюю школу. Семь классов окончишь – направим тебя на бухгалтера учиться». Так прошли ещё пять лет, и Калерия, получив специальность, пошла работать счетоводом. Вскоре её перевели в 12-ю макарьевскую школу. Время было послевоенное, стали возвращаться демобилизованные солдаты.В их числе был и Валентин Сапожников – будущий муж Калерии. Ещё до войны он отучился в ФЗО на токаря. В войну он работал на танковом заводе. Даже после Победы его не отпускали оттуда, но у Валентина в Макарье оставалась одинокая мать, поэтому в 50-м году он вернулся.

Калерия Алексеевна продолжает:

– Приехал он домой: у него здесь мать, а у меня нет никого. Сошлись. Надо жизнь обустраивать. Начали мы строиться. Ссуды брали, да и знакомые давали взаймы. Дадут – я в тетрадку записываю, какого числа взяла, и говорила, когда отдам. Муж получал 100 рублей, тогда это были большие деньги. Выстроились. Такой дом хороший! Думала, там и буду умирать, но вот заболела сильно…

Работал Валентин Дмитриевич в городе, в «Сельэлектро», токарем он был, как говорится, от Бога. В народе говорят: «Талант не пропьёшь», но без потерь точно не обойдётся. Валентин не пил, пока макарьевские шофёры не уговорили его перейти работать к ним в мехколонну (о массовом шофёрском пьянстве 50-х годов и его корнях мы упоминали в одном из недавних выпусков «Веры». «О колёсах, дорогах и жизненных путях», январь 2015 г.). Попав в такую среду, муж Калерии Алексеевны стал меняться в худшую сторону. Выточит нужную деталь, а главной «валютой», которой с ним расплачивались, была водка. Калерия Алексеевна с грустью произносит:

– Один прибежит, второй: «Валентин, сделай». В рабочее время-то не пил, а к вечеру его уже ждали с полным стаканом. Потом стал на четвереньках домой приползать. Со временем начал меня ревновать, распускать руки. Даром всё это не прошло: здоровье он потерял, от пьянства и умер. Осталась я с тремя ребятами: две дочери да сын.

Валентин сам не хотел принимать крещение, но однажды сказал жене: «Веди». А вот детей своих она крестила сразу после рождения, благо храм снова открыли. Дневная работа для овдовевшей матери троих детей теперь не подходила. Калерия Алексеевна приняла решение пойти в банно-прачечный трест уборщицей. Вечером и ночью она работала в бане, днём – дома по хозяйству: и ребята на глазах, и козочек держать можно…

Сын

Дети: Татьяна, Геннадий, Ирина

На пенсию Калерия Алексеевна ушла с должности заведующей треста. Ей удалось и поднять, и выучить детей. Старшая дочь, Татьяна, стала поваром, младшая, Ирина, пошла по стопам матери – стала бухгалтером. Но про сына она вспоминает с особенной теплотой, а так как его уже нет в живых, часто плачет:

– Он в школе у окна сидел и всё смотрел на проезжавшие автобусы – мечтал стать водителем. После уроков часто брал садовую тачку и катал в ней соседских детей. Простой он у меня был, добродушный. Но вот с учёбой у Гены не ладилось. Восемь классов кое-как закончил, на шофёра в 14 лет учиться не брали –  уговорила его идти на столяра-плотника: «Молоток хоть будешь уметь в руках держать». Пока учился, одну похвалу о нём и слышала. На собрании директор спросил: «Как вы его таким трудягой воспитали?» – «Просто он с детства по хозяйству помогал. Дрова заготавливал, а мы ж ещё коз держали, поросят, кур. Он с мешками в парк бегал травы накосить». Училище сын на одни пятёрки закончил. Только в армию ушёл, детвора соседская прибегает: «А где Гена? Позовите, пусть на тачке нас покатает», – так его любили…

Когда пошёл работать на завод, мать строго наказала ему: «Не пей да не шляйся нигде». Он и не пил, и всю работу, что мастер даст, выполнял. Нелегко, правда, было.

– Как-то рассказывает: «Нам к такому-то числу объект сдавать, а мужики все пьянствуют». Я ему и говорю: «Ты не расстраивайся, всё равно ведь люди-то увидят, что ты работаешь, и оценят». Так и вышло. Приходит на объект женщина из начальства: «Ты, мальчик, смотрю, без обеда работаешь? Почему?» – «Не успеваем, вот и работаю». Там и приглядели его. По всему производству разнеслось о нём. Иду как-то мимо завода, смотрю: большущий портрет на Доске почёта с надписью: «Сапожников Геннадий Валентинович, мастер-умелец, кавалер знака ВЛКСМ». Я так и заревела: «Слава Богу, что он такой у меня!»

Дали Геннадию трёхкомнатную квартиру, завёл семью, и Калерия Алексеевна часто приезжала к нему в гости с полной сумкой гостинцев. Годы шли, и вроде всё складывалось, но, как бы мать ни надеялась, «зелёный змий» не обошёл сына стороной. Разлады в семье, да и участь отца повторилась: после работы мастера приглашали подрабатывать. Однажды, поскольку был он парнем крепким, предложили Геннадию выступить за завод на соревнованиях – штангу поднимать. Калерия Алексеевна вспоминает:

– Сын рассказывал мне потом: «Наложили на меня кольца-то эти, потом ещё добавили и ещё. Я как поднял, так у меня внутри треснуло что-то». Оказалось, позвоночный диск лопнул.

После операции работать, конечно, Геннадий уже не мог. Рабочие из цеха не забывали его, часто навещали – с бутылкой, конечно. Случалось и Калерии Алексеевне разгонять засидевшихся гостей. А пять лет назад сын умер…

– Жил он добросовестно, в уважении к матери, – добавляет она. – Не болезнь бы да не выпивка…

* * *

В квартире Калерии Алексеевны стоит небольшой столик. На нём – свеча в подсвечнике, молитвенник, цветы в вазе. И икона Николая Чудотворца, конечно же… Ещё живы люди того поколения, закалённые войной и трудом, и их живые рассказы нужны не для выпадов, вроде «Ах, какое ужасное было время!». В них заложен глубокий духовный посыл о том, как Бог берёг Своих детей в безбожное время – попустил им пройти через войну и огромный труд, как через очищение; чудесным образом помогал им через Своих святых. Почему такого не случается сейчас? Жизнь нашей героини показывает, как со временем меняются посылаемые испытания – та же потеря близких от пьянства, типичное явление для своего времени. Кто и почему не прошёл новых испытаний? «Недомолились», позабыв суровое время, матери и жёны? Или же те самые умершие растеряли, пропили свои добрые таланты, не  зная, ради чего жить? Судить не нам… Нам – учиться на этом.

← Предыдущая публикация    Следующая публикация →
Оглавление выпуска